Читать книгу 📗 "Женщины - Ханна Кристин"

Фрэнки представила, как он лежит в грязи — голый, раненый и избитый.

Рай на секунду замолчал.

— Ну а потом «Ханой Хилтон». Четыре года и три месяца в камере. В кандалах. — Глубокий вдох, медленный выдох. — И еще… эти веревки. Они обвязывали руки и ноги, стягивали. Заставляли часами стоять в скрюченной позе. Неделю за неделей. А потом… однажды, когда меня тащили обратно в камеру, я услышал других заключенных. Говорили на английском. Тогда у меня впервые появилась надежда. В конце концов меня перевели в другую камеру, по соседству держали капитана Стокдейла. Парни нашли способ общаться. — Его голос дрогнул. — Я был не один.

Он замолчал, словно собирался с силами.

— Мы разговаривали, отправляли друг другу сообщения. Я узнал о Маккейне и остальных. Получил первое письмо от Мисси, она говорила, что никогда не теряла надежды, и… она была нужна мне. Нужно все это. Я опять попытался выкинуть тебя из головы, повторял себе, что так будет лучше, думал, ты уже выйдешь замуж, когда я вернусь.

— Если бы я знала, я бы только и делала, что писала тебе. Твой отец сказал, ты погиб.

— Ты навещала старика? То еще удовольствие. — Он посмотрел на нее. — Я пытался отпустить тебя, Фрэнки. Говорил себе, что поступил как мерзавец, что ты заслуживаешь лучшего. Говорил, что научусь любить Мисси. Снова. Или впервые. Но потом я увидел тебя на авиабазе в Сан-Диего. Один взгляд на тебя — и все мои старания коту под хвост. Я хочу только тебя, Фрэнки. Тебя.

Он тяжело поднялся.

Она тоже встала, подчиняясь силе его притяжения, словно он был солнцем, а она планетой на его орбите.

— А ты хочешь меня, Фрэнки? — Печаль в его голосе уничтожила всю ее решимость.

Она взяла его руку, ощутила знакомое тепло.

— О чем ты спрашиваешь… чего ты хочешь? (Конечно, она хотела только его.) Это меня уничтожит. Уничтожит нас. Твою семью.

— Я уйду от Мисси. Я даже прикоснуться к ней не могу, не вспомнив о тебе. Не могу ее поцеловать. Она понимает, что что-то не так.

— Не проси об этом, Рай. Я не могу…

— Меня комиссовали, Фрэнки. Я больше не могу летать.

В его голосе было столько боли. Она знала, что небо значит для него.

— Ох, Рай…

— Один поцелуй, — сказал он. — И я уйду.

Она никогда не забудет этот момент — как он посмотрел на нее, и в сердце хлынуло давно забытое: надежда, любовь, страсть, желание.

Она прошептала его имя, и он притянул ее к себе. Только сейчас она осознала, как он изменился — такой худой, что ей казалось, она сломает его, если обнимет сильнее, одеколон не перебивал запаха хлорки. Он даже обнимал ее по-другому, как-то однобоко, словно левая рука его не слушалась.

В его глазах она увидела то же преображение, что и в себе, — к нему возвращалась жизнь. А еще она увидела следы вьетнамского плена: красный шрам, неровной линией пересекавший висок, темные мешки под глазами. Седину в светлых волосах — свидетельство потерянных лет.

Как только их губы соприкоснулись, она поняла, что обречена, навеки проклята. Но ей было все равно.

Однажды она уже бросила все ради этого мужчины, ради своих чувств к нему, и она сделает это снова, чего бы ей это ни стоило.

Она любит его.

Все было пугающе просто.

— Где спальня? — прошептал он.

Она знала, что должна остановить его — сначала развод, потом остальное, — но она не могла.

Он вернул ее к жизни.

Боже, помоги ей.

Глава тридцать первая

Любовь научила ее лгать. Все это длинное, ленивое лето ее жизнь держалась на лжи и любви к Раю.

Она никому не сказала, что ее отстранили от работы, поэтому у нее появилось время, когда никто не пытался ей позвонить или ее увидеть. Жила она на сбережения, старалась экономить.

Жизнь превратилась в клубок из страсти и чувства вины. День за днем она обещала себе прекратить. Никаких таблеток, никакого Рая. Он тоже был своего рода наркотиком.

Каждый день она зарекалась пускать его в дом, пока он не разведется, но когда он появлялся на пороге с улыбкой, адресованной только ей, сердце таяло. Однако как бы хорошо ей ни было в его объятиях, вся радость испарялась, когда он покидал ее постель. Каждый новый день напоминал ей о том, как она слаба, бесчестна, распущенна и одержима. Снова, снова и снова.

Ночью, оставшись одна, она изводила себя мыслями о том, что он сейчас лежит в постели с женой, представляла, какую боль эта порочная связь причинит невинной Джоуи. Но как бы сильно она себя ни презирала, она не могла отказать Раю. Она словно была голодающей, для которой на два часа в день открывались двери булочной, и в эти часы, набивая живот до отвала, она чувствовала, что возрождается к жизни.

— Останься на ночь, — как-то раз попросила она, и от мольбы в собственном голосе ей стало тошно.

Ей хотелось сказать: «Выбери меня сегодня», но она знала, что он не может остаться. Они с Мелиссой побывали у адвоката. Рай уже подыскивал себе жилье, но он не мог разочаровать Джоуи. Дочь он любил без памяти.

— Ты же знаешь, я не могу, — сказал он, поглаживая ее руку.

Она взглянула на часы, хотя обещала себе этого не делать. Три пополудни. По телу пробежал озноб тревоги, за которым последовала волна сожаления. Потому что он уходит или потому что она снова впустила его?

— Я так жду, когда вы с Джоуи познакомитесь. Ты ей понравишься, — сказал он.

Эти слова немного ее успокоили.

— Я очень надеюсь. И у нас тоже будут дети, да?

— Конечно. Я хочу дочку, похожую на тебя. — Он улыбнулся. — Джоуи хочет братика или сестренку. Постоянно говорит об этом.

— Я люблю тебя. — Она прижалась к нему. Принялась целовать шрамы на его плече. На груди в седеющих светлых волосах проглядывали белые сморщенные рубцы от ожогов. — Как бы я хотела быть той, кто писал тебе письма.

— Я тоже, милая. Я не хочу слишком давить на Мисси, но… ты… скоро мы перестанем прятаться.

Рай провел рукой по ее обнаженному телу. В ней тотчас разгорелось желание, она сильнее прижалась к нему, дыхание участилось.

Она перевернулась на спину, давая ему завладеть собой. Поцелуи пробуждали в ней ту часть, что принадлежала только ему.

К концу лета Фрэнки была на грани. Надежды, желания и все эти прятки разрывали ее. Она врала всем и ненавидела себя за это. Она перестала носить медальон со святым Христофором — ей казалось, что он вот-вот оставит на коже пылающую отметину.

Больше таблеток, чтобы заснуть, больше, чтобы проснуться. Она никак не могла разорвать эту порочную связь, каждый день она надеялась, что вот сегодня наберется смелости рассказать правду подругам и родным, избавится наконец от гнетущего чувства вины.

Она не отвечала на телефонные звонки. Обмануть Этель и Барб он не смогла бы, как и сказать им правду. Она перезванивала, когда была уверена, что их нет дома, и быстро клала трубку, если на том конце кто-то отвечал.

Она и представить не могла, что станет такой. Любовь к Раю превратила ее в лгунью.

Каждую ночь, лежа в постели, она молилась, чтобы завтра все закончилось, чтобы они смогли быть вместе, днем гулять и держаться за руки, а ночью спать в одной постели.

Каждое утро она чувствовала, как умирает частичка ее души.

В августе позвонила Барб и взволнованно сообщила, что выходит замуж, и первое, что ощутила Фрэнки, была жгучая, острая зависть, которую удалось подавить, лишь собрав последние силы.

И вот наступил этот жаркий августовский день.

Гости, с бокалами шампанского, сидели на складных стульях. Проход устилали лепестки роз. Этель и Фрэнки, обе в светлых струящихся комбинезонах с геометрическим узором и белых сандалиях, стояли у деревянной арки, украшенной цветами и листьями.

Рядом с ними под аркой стоял жених в коричневом костюме. Близнецы были шаферами. Баптистский священник держал в руках Библию.

Пока остальные гости занимали места, кассетный магнитофон надтреснуто играл «Время в бутылке» Джима Кроче. Этель покачивалась в такт и тихонько подпевала.