Читать книгу 📗 "Избранное - Скоп Юрий Сергеевич"

— И который связан с материальными предпосылками, — совсем неожиданно для Шаганского закончил Тучин. — Вот для этого я как раз и пригласил вас. Займитесь проходчиками. И серьезно.

Шаганский с интересом посмотрел на него:

— Поразительно… Что-то давно не встречал я людей, знающих… э-э… наизусть Маркса… Заказ принят. Заказчик, скажем прямо, попался серьезный. Только одно небольшое-небольшое уточнение, Павел Степанович… Нам надо, так сказать, э-э… договориться заранее, на берегу… Вы требуете от меня оценки сегодняшней привлекательности профессии проходчика?..

— Да.

— Анализа, так сказать, утраты этой профессией своего престижа?

— Да.

— Я понимаю… — Шаганский многозначительно поморщил лоб и, откидываясь в кресле, прикрыл глаза красновато подрагивающими веками. — Но ведь вы же… я сейчас сознательно эвфемирую, то есть смягчаю понятие… в социологии э-э… некоторым образом неофит. Не так ли?

— Так, так… — облизнул губы Тучин. Шаганский уже начал его раздражать.

— Так вот именно в связи с этим обстоятельством я бы и хотел кое-что уточнить заранее…

— Так уточняйте же, наконец.

— А какая вам, Павел Степанович, э-э… требуется оценка? Какой анализ?

— Не понял вас, — резко сказал Тучин. — Вы бы уж пояснее…

— Хм… — Шаганский опять многозначительно приспустил веки. — Видите ли, Павел Степанович… В данном конкретном случае вы ведь впервые сталкиваетесь с проблемой заказчика и исполнителя…

— И что же?

— А социологические оценки, прямо скажем, порой бывают и безжалостны в своем… Вы понимаете?

— Пока понимаю, — сказал Тучин.

— Так вот я бы и хотел знать заранее… Что бы хотелось вам в результате исследования, которое заказываете вы… иметь от меня? Плюс… Минус… Баланс плюса и минуса или так, как оно и есть на самом деле? Поверьте, это немаловажно…

Тучин даже закряхтел, задышал носом, усилием сдерживая рвущееся раздражение. При этом ему удалось также и вынести на себе долгий, влажно-пытливый взгляд Шаганского.

Он встал, подошел к подоконнику и налил из графина газированной воды. Выпил, думая, чем бы таким, поострее, отбрить Юлия Петровича, а потом, неожиданно даже для самого себя, сказал ему тихо и твердо:

— Я прошу вас принести мне шлепанцы, товарищ Шаганский. Понимаете?.. А кофе варить не надо…

— Приехали мы, Пал Степаныч… — вторгся откуда-то извне в тучинские раздумья голос Семена.

Тучин кивнул и посмотрел в ветровое стекло перед собой. Увидел знакомую стену бытовки и сильно закуржавленную дверь в нее.

— Лады, Сема… — сказал Тучин и, перегнувшись через спинку, достал с заднего сиденья объемистую спортивную сумку, в которую каждый раз, перед утренней пробежкой, еще с вечера аккуратно укладывал свой костюм, белую рубашку, галстук и ботинки. — Пошел я творить бессмертные дела. Бывай…

— С Люськой-то не забудете, а, Пал Степаныч? — окликнул его Семен. — Она нынче на смене…

— Не забуду, не забуду… извозчик. — Он захлопнул дверцу, вдохнул глубоко-глубоко морозный, пахнущий чем-то очень знакомым воздух, как бы прощаясь с ним, и нырнул в бытовку, в ее душное, застоявшееся тепло. Сразу же и направился на второй этаж, в душевую, машинально взглянув на часы, висящие на лестничном переходе, время — семь пятнадцать…

В раздевалке было шумно. Галдели горняки, отработавшие ночную. Тучин здоровался со знакомыми и, сбрасывая с себя одежду, с интересом прислушивался к разговорам вокруг. Он любил вот такие начала рабочих дней: с мужицким юмором, со здоровостью чисто промытых тел, знакомо предчувствующих предстоящие часы свободного отдыха, с плеском теплой воды…

— Павел Степанович, можно мне до вас? — издалека заокала, заранее глядя куда-то вверх, пожилая пространщица, тетка Марья.

— Можно, можно, Марья Алексеевна, — подстроился под ее «о» Тучин.

— Тут — это… — замялась она.

— Говори, говори… Не стесняйся. Тут все свои.

— Отблагодарить я тебя хочу дак…

— Это за что же, теть Маша?

— Дак за это… И за квартиру, и за путевку в санаторию. Дали мне ее в рудкоме.

— Ну-у? Это хорошо! Поздравляю. Только насчет квартиры я ни при чем. За нее ты Кряквину Алексею Егоровичу кланяйся. Вот так. А за путевку тебе я рад. Когда едешь-то?

— Дак через неделю уж. Только это… Павел Степанович. Вы бы уж к нам зашли бы, а? И мужик мой просил об этом. Ему и поговорить с вами охота большая. Об проходчиках и так далее. У нас и рябиновая добрая настоялась… — шепотом добавила тетка Марья.

— Рябиновая, говоришь? Это хорошо! — потер ладонь об ладонь Тучин. — Зайду как-нибудь.

— Правда?

— А ей-богу!

— О-о… Спасибо. А еще это… Только я по секрету… — Тетка Марья придвинулась к Тучину. — Клыбин-то на меня зверем глядит. Ага… Вчерась поднял вон там с полу газету мокрую, да как зашумит!.. Антисанитарно, кричит. Гигиенно! Это он озлился так, что мне путевку-то определили. Прогоню с рудника, кричит… Полотенцы давай нюхать…

— А-а… — махнул рукой Тучин. — Плюнь ты на это дело, Марья Алексеевна. Пускай себе нюхает, что хочет, ладно? А ты езжай, отдыхай…

— О-ох… Уж пойду. А вы к нам зайдете, значит? — И Марья боком-боком пошла между кабинками.

Тучин с удовольствием слушал, как струится по его телу шипучая вода, потом спросил у соседа, приземистого, густо обросшего волосом взрывника:

— Как смена-то прошла, Вася?

Тот, отфыркиваясь, забасил:

— Нормально, Павел Степанович. От ноля до двух курили. Света в орту не было. Магистраль пережало…

Тучин нахмурился.

— А потом ничего… Вон у Федьки-то портки до сих пор в мыле… Вы бы это… Со шнуром-то огнепроводным подшустрили бы малость, а? Сколько они там резину тянуть собираются? Кончается на участке шнурок-то…

— Ладно.

Потом Тучин завтракал в рудничной столовке и, по-быстрому сглатывая яичницу, вникал в дела на Нижнем.

— Вроде начали мы проходку там… — говорил ему Гаврилов.

— И что?

— Воды многовато…

— А у тебя? — спрашивал Тучин у другого начальника участка.

— Все пока в норме. Насчет вибропитателей не интересовались?

— Сегодня должен главный горняк приехать. Расскажет…

— Вернулся уже?

— Ага. До селекторной обещался быть на Нижнем.

В семь пятьдесят Тучин забежал в рудничную диспетчерскую.

— Привет, Люся, я тебя боюся… Чем обрадуешь?

— Вот… — Девушка пододвинула ему лист суточного рапорта. — Пока идем в норме. На втором участке немного недодали. Энергии не было.

— Знаю.

Тучин внимательно проскользнул глазами по цифровым колонкам.

— Так, так, Люсенька… Все хорошеем, значит? И холуи тебе — это по радио на днях передавали — не нужны, да?..

Люся вскинула на него из-под челочки большие глаза, она очень миловидная…

— Успел пожалобиться? — спросила она с нервом.

— Семен-то? Да как тебе сказать…

— Ладно, ладно! — вскипела Люся. — Все ясно! Адвокатов себе нанимает. А сам целые дни штаны в кабине просиживает, спит, как этот… А до армии ведь на проходчика учился. Конечно, холуй! А кто же? Куда повернут, туда и едет…

Тучин, сдерживая улыбку, слушал ее.

— Правильно говоришь. Я — за.

— Еще бы! Вы так и передайте ему — пусть вообще не является!

— Я на танцы с ним не пойду, — подлил маслица Тучин.

— Не пойду?

— Во-во. Я и говорю — не ходи, Люся. Пускай в гору оформляется. А шофера я себе всегда подыщу. На худой конец, сам с усам. Права-то имею.

— Значит, и вы не за него, да?

— Не-ка. Я за тебя, Люся.

Она недоверчиво так, проверяюще, посмотрела на Тучина. Вздохнула.

— Вы бы знали, Павел Степанович, как отец на него вчера напустился… Жуть! Это он его холуем-то обозвал. И еще по-всякому. Говорит, горняцкую породу позоришь… О-о…

— А Семен чего?

— Обиделся. Чай не стал пить…

— Это ничего. Еще напьется. Короче, ты, Люся, не сдавайся. Жми на него. Мне сейчас проходчики вот так вот нужны, — Тучин чиркнул себя по горлу пальцем и вышел из диспетчерской.