Читать книгу 📗 "Свои-чужие - Пэтчетт Энн"

— Ты им что, сказала? — Кэролайн резко повернулась к Франни.

— Я не… — Голос Франни прозвучал слабо, а потом и вовсе угас.

Не знала, хотела она сказать, что говорить нельзя, не знала, что это секрет, но слова будто высохли у нее во рту.

— По-твоему, папа хотел, чтобы они знали? А почему он не попросил их позвать к телефону — об этом ты не подумала?

Кэролайн в два прыжка оказалась возле сестры и наотмашь хлестнула ее по костлявому плечику; от удара младшая девочка боком вылетела из кресла. Было больно, и той руке, на которую пришелся удар, и той, на которую она упала. Франни поняла, что Кэролайн взбешена намного сильнее обычного. До сих пор сестра старалась не бить ее на людях.

— Господи, Кэролайн, — воскликнул Берт, опуская чашку. — Прекрати. Беверли, не позволяй ей тиранить Франни.

«Какое тяжкое время — Рождество…» — подумали, каждый на свой лад, все четверо. Беверли потихоньку отодвинулась от девочек. Всем было жалко Франни, но, сказать по правде, Беверли побаивалась своей старшей дочери и не вмешивалась до первой крови.

— Не смей ко мне обращаться, — сказала Кэролайн Берту, изо всех сил сдерживая рвущуюся из нее злость. — С доносчицей своей разговаривай.

Франни плакала. К вечеру красный отпечаток сестрицыной руки превратится в фиолетовый синяк. Кэролайн развернулась и с грохотом взбежала по лестнице. Придется ей заниматься без пирога.

С той поры как Фикс пошел в юридическую школу, его разговоры с девочками вертелись вокруг правонарушений.

— Миссис Полсграф стояла на железнодорожной станции Лонг-Айленд, в Восточном Нью-Йорке, возле весов, — рассказывал он непринужденно, словно о соседке.

Слушала его только Кэролайн, потому что Франни положила телефонную трубку и вернулась к «Кристин, дочери Лавранса». Каждое «юридическое лето», как они потом стали называть это время, Кэролайн и Фикс садились рядышком за кухонным столом, и Фикс разбирал дела. Он говорил, что ему так легче; что если он сумеет объяснить суть дела девочкам, то запомнит и встроенный туда закон.

— Говорят, будто на юридическом учат думать, — так вот, это неправда. Там учат запоминать.

Он стал загибать пальцы:

— Преступная небрежность, насильственная смерть, вторжение в частную жизнь, клевета, нарушение границ владения…

Кэролайн делала заметки. Франни читала. Отцовская учеба позволила ей одолеть «Дэвида Копперфильда» и «Большие надежды», всю Джейн Остин, всех сестер Бронте и в конце концов «Мир по Гарпу».

Между Кэролайн и Фиксом всегда была особая связь, и обсуждение свода Федеральных правил гражданского процесса ее лишь укрепило. Отец и дочь были единодушны в том, что нет ничего скучнее имущественного права — оно было в пять раз крючкотворнее любого другого, перед ним пасовали и чутье, и здравый смысл. Оставалось только рыться в делах, бесконечно зубрить и изобретать хитрые мнемонические приемы. Что такое предложение? Что такое согласие? Что такое сделка? Как возникает выгода для третьей стороны? Имущественное право требовало самого пристального внимания.

— Хорошо, что в семье будет два юриста, — сказал Фикс Франни за обедом, имея в виду Кэролайн и себя. — Кто-то должен зарабатывать, чтобы покупать тебе все эти книжки.

— Они бесплатные, — сказала Франни. — Я их беру в библиотеке.

— Хвала Господу за библиотеки, — сказала Кэролайн.

Поразительно, сколько высокомерия можно вложить во фразу «Хвала Господу за библиотеки». Фикс хохотнул и тут же осекся. Франни решила, что он ненарочно.

Кэролайн была любимицей Фикса и до того, как он пошел на юридический. Так вышло потому, что она была старше, и до развода у них было больше времени, чтобы узнать друг друга. И еще потому, что Берта Кэролайн ненавидела смертной ненавистью и, чтобы испортить жизнь матери, готова была в лепешку расшибиться, — а потом самым подробным образом отчитывалась отцу. Фикс просил дочь сбавить обороты, однако слушать отчеты любил. Он тоже был бы не прочь попортить жизнь Беверли. Кэролайн и внешне походила на Фикса: волосы у нее были каштановые, а по коже растекался золотистый загар, стоило только выйти на пляж. Франни слишком напоминала мать: слишком хрупкая и белокожая, слишком неловкая. Слишком хорошенькая, хотя куда ей до Беверли. Когда, взявши теннисные ракетки и нераспечатанные еще упаковки с мячами, они в шесть утра отправлялись в проулок на задах супермаркета, Кэролайн ухитрялась попасть по мячу двадцать семь раз подряд. Тук, тук, тук — о белую заднюю стену магазина, — казалось, что длиннорукая грациозная Кэролайн рождена для тенниса. Личным рекордом Франни стали три попадания подряд, и то лишь однажды. Но главное различие между Кэролайн и Франни заключалось в том, что Кэролайн ни к чему не была равнодушна. Ей до всего было дело, она интересовалась законами и теннисом, ее заботили школьные оценки — даже по нелюбимым предметам. Ей было интересно все, что отец говорил о матери, ей вообще было с ним интересно, что бы он ни говорил. Франни же просто хотела вернуться в машину и читать Агату Кристи. Чаще всего ее отпускали.

После второго тура экзамена в Коллегию адвокатов Калифорнии отец позвонил девочкам в Виргинию — рассказать, какие психи сдавали вместе с ним. Они шли на экзамен со своими собственными стульями и счастливыми настольными лампами. А один свихнулся настолько, что подрядил приятеля помочь ему притащить счастливый письменный стол. Ну не придурки ли? Экзамен оказался долгим и трудным, как летний забег от парка Макартура до полицейской академии, но для того и занимаешься, чтобы быть готовым, когда придет время себя показать. Фикс был готов и проявил себя достойно. Испытание осталось позади.

Франни поделилась новостью с Бертом. Вошла к нему в кабинет, плотно закрыла за собою дверь и все равно понизила голос:

— Папа сдал экзамен.

Франни с Бертом ладили, даже когда у Берта и Беверли все разладилось и даже несмотря на то, что с Кэролайн у Берта не наладилось ничего. Берт поднял глаза от стопки папок на столе.

— Допущен?

— Он только-только сдал, — сказала Франни. — Наверняка допущен.

Еще бы его не допустили — четыре года он не видел ничего, кроме работы и учебы; все свободное время, все свободные деньги — все принес в жертву будущей карьере. Конечно, он допущен, по-другому и быть не может.

Берт покачал головой:

— В Калифорнии очень лютуют. Многим приходится сдавать по нескольку раз, прежде чем их допустят к юридической практике.

— И ты сдавал несколько раз?

Берт, обычно резкий со всеми, с Франни бывал почти мягок. Он взглянул на нее — девочка стояла не шелохнувшись в ожидании его ответа, — покачал головой, словно извиняясь, и вернулся к работе.

Фикса к юридической практике не допустили.

Позвонила Марджори с подробностями.

— С первого раза никто не проходит. Я знаю кучу юристов, и они все говорят: не берите в голову. Вашему папе просто придется сдать еще разок. По второму разу уже точно знаешь, с чем столкнешься. Никаких неожиданностей, и все как-то понятнее.

— А во второй раз будут те же вопросы? — спросила Кэролайн. Она плакала и закрывала трубку ладонью, чтобы никто не догадался.

— Вряд ли, — с сомнением произнесла Марджори. — Думаю, вопросы каждый раз разные.

— Папа огорчился? — Франни на своем конце провода сообразила, что пришла ее очередь вступить в беседу. — Сильно огорчился, когда узнал?

Фикс просил Франни и Кэролайн молиться за него в день экзамена, и они молились, и попросили монахинь Святого Сердца помолиться тоже, а он все равно не прошел.

— Мы поехали к моей матери, и она приготовила отличный обед.

— О, это здорово, — сказала Франни. Мать Марджори могла поднять настроение любому, что бы с кем ни случилось.

— Она налила ему джину с тоником и сделала мясной рулет. Сказала, как жалко, что он не прошел, но это ничего, потому что он может пересдать. Жизнь, сказала, вечно нас испытывает, и обычно людям дается только одна попытка. По-моему, вашему отцу от этого полегчало.