Читать книгу 📗 "Маргарита Хемлин - Клоцвог"

Элла очень серьезно отнеслась к моим словам, но я получила самую незапланированную реакцию.

Она пересказала наш разговор Марику. В его обратном пересказе получилось, что я заставляю Эллу делать вид, будто она любит папу, а она его на самом деле любит, и потому отказывается делать вид.

Марик особенно зацепился за «делать вид» и допытывался, зачем я подошла к ребенку с таким предательским предложением.

Что я могла ответить? Элла перекрутила то, что я сказала. Это была детская провокация, что неоднократно описано в методической литературе. После объяснения недоразумение вроде рассеялось, но в результате у меня буквально опустились руки.

Непонимание — вот в каком состоянии я очутилась. В своем собственном доме, который достался мне так тяжело.

Но дело не в этом.

И тут произошла случайная счастливая встреча. Я зашла в новый магазин польских товаров «Ванда» на Полянке, неподалеку от моего дома и к тому же напротив Дворца пионеров и школьников, где когда-то занимался шашками Мишенька. Этот факт всплыл в памяти внезапно и вновь напомнил мне о неприятном. Я в отчаянии искала, чем бы поднять себе упадническое настроение в преддверии Нового, 1969 года.

И вот — продавали польские духи «Быть может». У них был легкий, травяной запах.

Так я познакомилась с интереснейшим человеком — Александром Владимировичем Репковым.

Александр Владимирович хотел приобрести подарок сестре ко дню рождения. Я заняла очередь за ним и попросила предупредить следующего, кто подойдет. Когда я вернулась, некая женщина уже впритык стояла за Александром Владимировичем и отказывалась меня пустить. Он настаивал, что я занимала и что он предупреждал женщину заранее. Та ни в какую. Я чуть не плакала. Ведь за женщиной уже выстроился хвост метра три длиной. Идти в конец?! Александр Владимирович шепнул, чтобы я не спорила, так как было бесполезно, и что он купит два флакончика — себе и на мою долю. Мы договорились встретиться через полчаса у входа в магазин, на улице, чтобы не раздражать очередь.

Я почему-то сразу ему поверила, стояла на ветру и ждала с замиранием.

Да. В возрасте, когда уже нет секретов в отношениях мужчины и женщины, мне показалось, что в судьбе зажегся луч неведомого света.

Александр Владимирович отказался взять у меня деньги. Как сейчас помню, два рубля пятьдесят копеек, но дело не в деньгах.

— Какое счастье сделать подарок прекрасной даме! Вы не женщина — вы прекрасная незнакомка. Впервые вижу воочию такую красоту.

Я сдержанно его поблагодарила. Он проводил меня до дома. Я честно сказала, что замужем и что у меня есть дочь. Он ответил, что тоже женат, имеет детей, попросил разрешения позвонить мне в грустную минуту, чтобы набраться от меня сил. Я не дала номера своего телефона. Он записал на бумажке свой — рабочий — и вручил мне. На прощание поцеловал руку через перчатку. Я смутилась, но Александр Владимирович объяснил, что так тоже можно.

Я не собиралась звонить. И позвонила примерно через неделю.

Честно признаюсь, что о любви речи не стояло. У меня была необходимость в искреннем друге. Дома я не могла говорить с Мариком на отвлеченные темы. Он не слушал, улыбался и сводил все на материальное: здоровье и успехи Эллочки. Здоровье у нее было хорошее, а успехи — нет. И каждый наш разговор оставлял осадок у нас обоих.

С Александром Владимировичем по-другому. Так как он работал в Министерстве нефтяной и газовой промышленности в отделе добычи, ему приходилось много ездить по нашей необъятной стране. Впечатлений у него накопилось много, даже не по работе, а просто от встреч с людьми, с разнообразной природой. Он был поклонник красоты во всем.

Мы успели встретиться четыре раза — рядом с его работой, на набережной Мориса Тореза, которую он называл по старой памяти Софийской. Когда я его поправила — насчет Мориса Тореза, — он спросил:

— Вы не москвичка? Впрочем, я сразу это понял по разговору. Вы с Украины. Правильно?

Меня уязвило его замечание. Я тщательно следила за языком, и какая разница: москвичка — не москвичка.

— Для вас это важно? — спросила я.

— Конечно. Не обижайтесь. Даже хорошо. Я люблю разных людей.

— Я — разная?

— Именно.

Мы встречались в его обеденный перерыв. Мне это удобно, и ему тоже. «После работы надо являться домой вовремя, — Александр Владимирович сразу предупредил меня и добавил с мягкой, присущей ему улыбкой: — Как удачно сложилось, вы живете рядом».

Я слушала его рассказы и откладывала свои размышления на потом. Мне хотелось больше узнать человека, а не сразу открывать ему душу.

Мы стояли над Москвой-рекой, декабрь был морозный, как январь. Наблюдали за льдом, гадали, сколько он сантиметров и какой крепости.

Как-то во время нашего свидания на набережной рыбаки внизу, видимо, метра четыре от берега, при нас топором рубили прорубь, сразу понятно, что пьяные. Только расковыряли лед и бросили.

— Бурильщики! Их бы ко мне. Я бы научил! — рассмеялся Александр Владимирович.

Мужики в тяжелых тулупах, валенках, солдатских ушанках уселись на маленькие скамеечки пить водку. Один нечаянно двинулся на разворошенное место. Лед, наверное, там уже был тонкий-тонкий, и рыбак провалился. Его собутыльники бегали вокруг с криками и ничем не помогали. Я от ужаса закрыла глаза руками.

Александр Владимирович сказал:

— Пойдемте скорее. Если сейчас он утонет — приедет милиция. А у меня обед заканчивается.

На прощание он поцеловал мне руку.

Да, если не можешь помочь, делай свое дело, будь порядочным человеком.

Я в тот момент почему-то подумала о Мишеньке, о его тяжелой флотской службе. И черная дыра на белом льду представилась мне черной шашечкой. Словом, получилось, что в моей голове возник образ Мишеньки. Но непонятно какой.

Я уже купила билет в Киев, чтобы явиться в Остер для документального вступления в наследство. Сказала Александру Владимировичу про отъезд. На немой вопрос: увидимся — не увидимся? — ответила молчанием.

Про себя я уже решила, что это судьба и что дальнейшее зависит только от меня. Независимо от того, как оценить родившееся чувство близости.

Блюма встретила меня в хорошем настроении. Первым делом она показала мне письма от Миши. Я узнала много нового. Оказывается, Миша служит на подводной лодке. Страшные картины из фильма «Добровольцы» встали перед моим мысленным взором. Мне он ничего не писал про подлодку. Мне он вообще ничего не писал, кроме упреков насчет маминых похорон.

У Блюмы скопилось штук двадцать писем. Она порывалась прочитать их все по очереди и сказала прямо: