Читать книгу 📗 "Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь"
Но благодаря тому, что я обнаружил в углу жилого помещения штаба выводок только что вылупившихся цыплят и нашел в изголовье стаявшей там кровати множество пучков неизвестных мне лекарственных трав, мне удалось, несмотря на разницу в возрасте, подружиться с писарем. А потом и посыльный (правда, в силу других обстоятельств) стал мне задушевным другом. После нескольких дней чтения волшебных историй из «Описаний удивительного» мне уже казалось, будто красавицы Цинфэн и Хуанъин [96] в один прекрасный день предстанут предо мной, и я почти слышал их легкие шаги на лестнице. Но это был лишь шорох мышиных лапок, а юные девы так и не заглянули. Тревожные фантазии, в которых страх смешивается с восторгом, обычно нравятся восемнадцатилетним. Но, сойдясь ближе с писарем и посыльным, я понял, что больше не нуждаюсь в старых, потрепанных временем книгах. Ведь можно припасть к другой, по-настоящему великой книге, живой и полной увлекательных сюжетов.
Мать Цяосю была родом из Сикоу. В двадцать три года она стала вдовой, на ее плечи легли заботы о Цяосю, которой не исполнилось еще и двух лет, и о семи му земли на горном склоне. Не желая мириться со своей горькой судьбой, она начала тайно встречаться с охотником на тигров из деревни Хуанлочжай. Когда члены ее клана узнали об этом, они сговорились поймать молодую вдову с возлюбленным на месте преступления, чтобы заполучить ее тощее поле. В конце концов им это удалось. Кружа вокруг влюбленных, как шершни, члены клана загнали их в родовой храм для публичного судилища. Сперва они хотели лишь устроить спектакль и напугать пару, а потом и хорошенько побить, чтобы получить извращенное удовольствие от их страданий. Затем женщину выдали бы замуж куда-нибудь на сторону, а выкуп за невесту послужил бы «платой за лицо» [97]; небольшая его часть ушла бы на покупку ритуальных бумажных денег, чтобы сжечь в храме предков, а остальное разделили бы между собой родичи — кто насколько поучаствовал в этом добром деле. Таков был старый местный обычай, и посторонние не вмешивались, когда все шло как заведено.
Но случилось так, что тогдашний глава клана затаил обиду на мать Цяосю еще до того, как она вышла замуж. Он хотел выдать ее за своего хромого сына, а она отказалась, сославшись на увечье жениха. Потом глава клана неоднократно ее домогался, но она возмущенно давала ему отпор и ругала старым развратником. Глава клана опасался, что она сделает это достоянием общественности, и теперь, когда вокруг женщины вспыхнул скандал, он вспомнил о былой обиде и решил свести счеты. Он настоял, чтобы охотнику на тигров из Хуанлочжая на глазах у возлюбленной перебили обе ноги. Во время расправы охотник, стиснув зубы, не издал ни звука и не сводил с женщины глаз. Когда пытка закончилась, двое мужчин приготовились нести его на носилках домой — в другую деревню в двенадцати ли от этой. Охотника поймали с поличным, его односельчане вряд ли стали бы возмущаться. Молодая вдова обратилась к своему клану и сказала, что готова последовать за возлюбленным, пусть даже ей придется отказаться от земли и от дочери. Это грозило полной потерей лица, особенно для главы клана. Терзаемый злобой, он желал устранить причину опасности раз и навсегда. Ссылаясь на традицию, он настаивал, что бесстыдницу следует утопить, а не позволять ей кормить сплетнями Хуанлочжай. Он был из ученого сословия, имел начальную степень, знал множество изречений Конфуция, обладал властью и положением. Даже молодые члены клана, которые были с ним не согласны, боялись его. И это заманчивое решение он предлагал, якобы чтобы защитить доброе имя клана. А судьбу Цяосю можно будет решить позже.
На толпу несложно повлиять: все согласились без особых раздумий. Не успел клан выразить свою волю, как доброхоты, подгоняя события, отправились на поиски веревок и жернова. Уже невозможно было разобрать, где кончается мораль и начинается подспудная страсть к мучительству. Женщины и девушки, правда, держались в стороне. Напуганные, совершенно беспомощные, они тихо взывали к небесам, не имея возможности помешать происходящему. Возле храма предков парни раздели вдову донага, связали ей руки и, туго обмотав шею прутьями лозы, привязали на спину жернов. Плотно обступив ее и с вожделением рассматривая обнаженное тело, они яростно поносили ее за бесстыдство.
Молодая вдова сносила все это молча, ее полные слез глаза скользили по толпе в поисках ее мучителя, главы клана. Он притворялся разгневанным, боясь разоблачения. Пока ее раздевали, он жадно пожирал ее тело глазами, крича: «Грязь! Мерзость!» Затем поспешил в храм, сделав вид, будто слишком занят: надо было обсудить с другими старейшинами клана, как представить дело в отчете уездным властям. Они составили бумагу, в которой во всем обвинили возмущенную толпу, в заключение выразив надежду, что такой исход дела в дальнейшем позволит избежать повторения подобного. Глава клана успокаивал боязливых стариков, без устали цитируя изречения из священных канонических книг, и внушал им, что их долг — искоренять зло. Он боялся, что они остынут и откажутся от принятого решения.
Ближе к полудню глава клана и добровольцы из тех, кто любит совать нос в чужие дела, потащили молодую вдову в Сикоу, посадили в лодочку и двинулись вверх по течению к большой заводи. Женщина опустила голову и молчала, глядя на бегущую воду и отражения облаков, разбитые рябью от весел. Может быть, она думала о своем рождении в следующей жизни; может быть, о том, как отвергла домогательства главы клана; может быть, о мелких обидах, которые она нанесла другим или другие нанесли ей. Может быть, она думала только об охотнике на тигров и о том, что его ждет. А ее Цяосю? Ей нет еще и двух лет, неужели ее задушат? Как раз перед тем как отправиться к реке, дальняя родственница принесла невинное дитя, чтобы молодая вдова в последний раз покормила девочку грудью. Глава клана тогда заорал: «Старая лиса! С ума сошла, убирайся прочь!» — и отшвырнул старуху ногой. А молодая вдова словно воспринимала происходящее как должное: не рыдала от ужаса, не сыпала проклятьями и даже не казалась особенно встревоженной.
Глава клана сидел на корме и, похоже, избегал смотреть на молодую вдову. В его душе бушевали страсти. Он, явно пытаясь заглушить угрызения совести, бубнил, что все делается как положено, что на карту поставлена репутация всего клана, что он не вправе поступить иначе, ибо как глава клана и человек образованный отвечает за поддержание нравственности. Излишне говорить, что он не испытывал отвращения к молодому, здоровому женскому телу; он возражал лишь против того, что этим телом наслаждался кто-то другой. «Удобрения не льют на чужие поля», гласит пословица. Ревность питала его негодование, разжигая жажду мести — и он торопил гребцов.
Другие мужчины, вероятно, думали о том, кому достанутся поля вдовы. Им было не по себе, они растерялись перед лицом спокойного самообладания молодой женщины. В самой глубокой части заводи гребцы сложили весла. Лодку повело влево, потом вправо. Все знали, что будет дальше. Кто-то из мужчин постарше произнес:
— Мать Цяосю, мать Цяосю! За каждой обидой стоит обидчик, за каждым долгом стоит должник [98]. Пойми и прими как должное. Если есть у тебя последнее желание, говори!
Молодая вдова, помолчав, тихо сказала:
— Братец Сань бяогэ [99], сделай доброе дело, не дай им задушить мою Цяосю. Она — продолжение нашего рода. Когда вырастет, не держите на нее зла. Больше ни о чем не прошу.
Все молчали. Вечер был тих и спокоен. Казалось, никто не хотел нарушать красоту сгущавшихся сумерек. Старый глава клана, терзаемый страхом и неуверенностью, с напускной твердостью приблизился к женщине и столкнул ее в воду. Лодка потеряла равновесие, закачалась из стороны в сторону. Оказавшись в воде, женщина боролась недолго — тяжелый жернов на шее потянул ее на дно. Какое-то время на поверхность поднимались пузыри. Потом вода успокоилась. Лодка скользила по течению, медленно покидая место казни. Парни молчали, уставившись в воду. Смерть, унеся с собой позор молодой вдовы, оставила живым память. Вдова просила не таить злобы на ее дочь — но кто сможет забыть о совершенном? Люди, будто покончив с важной работой, развернули лодку. Вдова умерла за свои грехи, но ее смерть легла бременем на каждого из живых. Всем захотелось немедленно поклониться храму предков, запустить петарды, развесить красные шелка и изгнать дух зла. Это показало бы, что их храбрый, решительный и неразумный поступок уже вернул запятнанную честь клана. На самом же деле ими двигало желание избавиться от невысказанной вины, которая в тишине станет разрастаться, поражая совесть и душу. Эта вина четыре года спустя свела с ума главу клана, заставив покончить с собой в храме предков. Что до Цяосю — ее, согласно последнему желанию вдовы, отправили жить в усадьбу семьи Мань, которая располагалась в восьмидесяти ли.
