Читать книгу 📗 "Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь"

В тот вечер мы с писарем сидели при свете масляной лампы и обсуждали «Описания удивительного из кабинета Ляо». Он считал эти истории древними фантазиями и никогда не боялся ни привидений, ни оборотней. После чарки вина его язык развязался. Зная о моей мечте увидеть Цинфэн или Хуанъин, а также о другой моей слабости, он рассказал мне историю матери Цяосю. Слово за слово, и вот он уже начал убеждать меня бросить учебу. Сидеть в простой лодке, считал он, куда лучше, чем жить в высокой башне: больше возможностей увидеть чудеса, от которых бешено забьется сердце двадцатилетнего юноши. Тем самым он хотел сказать, что я должен посмотреть мир, а не приковывать себя к одному месту, не ограничиваться одним кругом занятий и не вспоминать всё время ту лодку, в которой и он когда-то сидел и которой давно уже нет.

Я почти видел, как лодка гребет к середине водоема, почти физически ощущал себя в ней. Вот кто-то упал в воду, вот лодка поворачивает назад… Небо и вода спокойны, все кончено.

Ничто не вечно, лишь одно незыблемо среди непрочности этого мира: то, на что смотрела своими яркими, нежными, всепрощающими глазами молодая вдова, так любившая жизнь, — нежная тишина вечерних сумерек, отражение облаков и звезд в воде, разбитое двумя веслами. Две недели прошло, как сбежала Цяосю, и шестнадцать лет с тех пор, как утонула с каменным жерновом на шее ее мать.

Но это был еще не конец. Это было только начало.

1947 г.

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОЙ ЖИЗНИ

Матушка Мань вышла из маслобойни и отправилась на мельницу. С приходом зимы ручей высох, жернова остановились, свисавшие с водяного колеса зеленые водоросли выцвели, а на камнях лежал белый птичий помет. С первого взгляда было видно, что наступление зимы нарушило привычный ход событий, — всему требовалось время, чтобы отдохнуть. Однако выпавший снег будто принес весть о приближении весны. Снег таял несколько дней подряд, талые воды, собиравшиеся в запруде, достигли уровня затвора, и работники доложили, что воды уже достаточно для того, чтобы запустить жернова. Хозяйка пришла посмотреть, а заодно и помочь работникам: убрать метлой кружева паутины со стен и жерновов, капнуть на горизонтальный вал и на обод немного масла, подвесить стоявшее в углу корытце. Попутно хозяйка распорядилась принести из дома корзинку клейкого риса, чтобы проверить, как работают жернова, так как, согласно обычаю, на Новый год непременно нужно приготовить лепешек из клейкого риса, да и новобрачной [109], когда она пойдет навещать родственников, обязательно нужно взять с собой лепешек и сладкого рисового вина.

Отправив работника за рисом, матушка Мань взяла стоявшую в сторонке бамбуковую сушилку [110] и, грея руки, вышла посмотреть запруду. Она решила дождаться, когда опробуют жернова, а потом пойти проведать мать Дуншэна. Прошло уже три дня, как тот отправился сопровождать торговцев, и до сих пор не вернулся, хотя идти было всего-то двадцать-тридцать ли, хищные звери в этих местах особо не водились, да и дорога была ровная, не заплутаешь. Неужто ему что-то попало в глаз, и он сорвался в жерло давно потухшего вулкана? Или погнался за мунтжаком [111] или зайцем, да нечаянно скатился в жижу рисовых чеков, не смог выбраться и утонул? После снегопада такое случалось! Или, может быть, он давно уже решил, следуя примеру Сюэ Жэньгуя, записаться в армию, но боялся, что слезы матери, рано овдовевшей, растопят его сердце и он не сможет этого сделать, вот и решил воспользоваться случаем. Но работа порученцем при штабе уже считалась военной службой, а если еще пойти учиться дальше, разве можно мечтать о большем? Пойти учиться дальше? Хотя молодые люди нередко покидали родные края, это происходило, как правило, в силу внешних обстоятельств. Если, например, кто-то терял лицо из-за нанесенного ему оскорбления, проигрывал деньги и не мог вернуть долг, вступал в любовную связь, которую нельзя было ни разорвать, ни сохранить, тогда он один — или вдвоем — бежал подальше от этих мест в надежде на лучшее. Но ничего из вышеперечисленного не имело отношения к Дуншэну. Штабной писарь приходил с докладом в усадьбу, и беседа с ним подтвердила, что подражать Сюэ Жэньгую Дуншэн не стремился. Закрадывалось предположение, что он пропал из-за Цяосю. Уже полмесяца от нее не было никаких вестей, а Дуншэн — юноша скромный, он никому не скажет, что у него на сердце, вот и пошел искать Цяосю. Чего доброго, перед этим еще дал себе слово без нее не возвращаться, вот и пропал. То были всего лишь безосновательные предположения штабного писаря, но по деревне сразу поползли слухи. Что, будто бы добравшись до лагеря Хунъянькоу, Дуншэн увидел там Цяосю, узнал, что та собралась вместе с парнем из деревни Мяньчжай, который играл на соне, бежать в Чандэ, и тут парочка испугалась, что Дуншэн проболтается, поэтому его связали и бросили в речку. Хотя тому не было никаких доказательств, слухи дошли и до матушки Мань. Ей было жалко Дуншэна, она решила навестить его мать, утешить бедную женщину.

В селении Гаоцзянь, в котором было больше двухсот дворов, род Мань считался влиятельным, а усадьба матушки Мань была самой зажиточной. Большая часть земли и имущества близлежащих деревень принадлежала их семье, а еще маслобойня, мельница… На базаре в пяти ли от селения они держали небольшую соляную лавку, куда частенько отправляли кого-нибудь из усадьбы присмотреть за работой. Еще у них была доля в месторождении киновари Хоуцзыпин, поэтому в гостиной их дома красовался камень размером больше чи. Во времена всеобщего увлечения поисками эликсира бессмертия такие вещи было положено сдавать в императорский дворец, и хранение киновари в частных руках было равносильно преступлению. Главой семьи была сохранившая бодрость матушка Мань, которой уже перевалило за шестьдесят. Муж ее умер больше десяти лет назад. У них было двое сыновей и две дочери, дочери вышли замуж, и в доме осталось двое сыновей: старший — тот самый недавно женившийся командир отряда народного ополчения миньтуань [112], и младший, который учился в городе и только заканчивал восьмой класс. Оба брата были рекрутами отряда самообороны, и в порядке воспитания детей деревенских помещиков, а также в интересах деревенской общины любили побаловаться оружием да палками. В семье Мань были наемные работники, охотничьи собаки, ружья, и зимой братья проводили время на охоте, как говорил далекий предок Юй-цзы [113], «ловили тигров и преследовали оленей».

Матушка Мань была женщина честная и прямодушная, простая и трудолюбивая; она служила олицетворением лучших человеческих качеств состоятельных землевладельцев-южан старой закалки. Семейное имущество было результатом многолетнего труда и бережливости нескольких поколений; семья придерживалась традиционного уклада. Одежда пестрела заплатками, но всегда была исключительно чистой. Все, включая исподнее, стиралось и крахмалилось рисовым отваром, да так, что стояло, и выглядело очень опрятно, издавая легкий кисловатый аромат с пряными нотками сена. Обувь и головные уборы тоже содержались в чистоте, выдавая не только принадлежность к старшему поколению, но и являя пример для подражания. Действия и поступки хотя не следовали книжным канонам, однако во всем совпадали с представлениями предков, особенно по части спокойного и доброго нрава, гармонично сочетавшимися с моральными принципами Дао. Но что еще важнее, в семье было глубокое понимание принципа накопления и распределения богатства, поэтому родственникам и соседям всегда, не скупясь, оказывали помощь и поддержку. Ведь отдавая часть, рачительный хозяин сохраняет намного больше. Все в деревне приходились друг другу если не родственниками, то хорошими знакомыми, поэтому если у кого-то случалась свадьба или похороны, рождался или умирал ребенок, серьезно болел сын — все тут же обращались к хозяйке семейства Мань и всегда получали утешение и поддержку. Вдогонку посылали работника с несколькими шэнами риса или парой цзиней кускового сахара. Делалось это от чистого сердца, очень естественно, поэтому, когда было завершено строительство нового дома, на нем появилась отливающая золотым лаком табличка с ярко-красной надписью: «Помогать людям и творить добро».