Читать книгу 📗 "Свои-чужие - Пэтчетт Энн"

— Марджори умерла? — Франни рывком села в кровати, окончательно проснувшись.

Как же так? Когда она попала в больницу? Кэролайн выбралась из-под одеяла и включила лампу на столике между их кроватями. Умереть мог только один человек, и это был их отец.

— Что такое? — сказала Кэролайн.

— Кардиомонитор миссис Казинс, — продолжала врач, — подал сестре сигнал сегодня, сразу после четырех утра. Мы провели реанимационные мероприятия, но все было бесполезно.

— Миссис Казинс?

— Тереза умерла? — спросила Кэролайн.

— Мои соболезнования, — повторила врач. — Она была тяжелобольна.

— Подождите минутку, — прервала Франни. — Кажется, я не понимаю, что вы говорите. Не могли бы вы сказать все это моей сестре?

Франни передала трубку Кэролайн. Кэролайн задаст все вопросы, какие нужно. Электронные часы на тумбочке показывали четыре сорок семь утра. Франни задумалась, проснулся ли уже Элби, заводил ли он будильник. Он летел в Лос-Анджелес ранним самолетом — повидать мать.

8

За полгода до выхода на пенсию Тереза купила билет в Швейцарию — навестить Холли в ее дзен-центре. Купила, чтобы было чего ждать. Ей не очень-то хотелось уходить с так давно и горячо любимой работы, но она боялась, что станет обузой, и ею начнут тяготиться. За прошедшие годы она видела, как люди приходили и уходили, делали блестящие карьеры и губили их, иных увольняли, и перед уходом они укладывали в коробки содержимое своего стола. Рано или поздно ей придется сделать то же самое, и разве не лучше будет, если это произойдет до того, как ее начнут подталкивать к выходу? Ей семьдесят два года, у нее еще осталось время начать новую жизнь, хотя она толком не понимала, что это значит. Неплохо бы научиться играть в бридж или как-нибудь обустроить участок у дома. А может, и в Швейцарию съездить.

Через две недели после вечеринки в честь выхода на пенсию Тереза в красивых золотых часах на запястье и с билетом в сумочке вызвала такси до аэропорта.

Холли давно не приезжала домой. Когда двадцать пять лет назад она в первый раз уехала в Швейцарию, предполагалось, что ее не будет месяц. Вернулась она через полгода, и только для того, чтобы подать документы на постоянную визу. Она официально уволилась из банка «Сумитомо», где все это время для нее держали место. Холли закончила экономический факультет в Беркли, и на работе ее ценили, несмотря на ее молодость. Она расторгла контракт на аренду квартиры. Продала мебель.

— Ты что, влюбилась? — спросила мать.

По правде сказать, Тереза не думала, что Холли влюбилась, хотя все классические признаки были налицо: рассеянность, влажный взгляд, потеря аппетита. Свои темные волосы Холли остригла совсем коротко. Лицо у нее было чисто вымытое, без капли косметики, и впервые за годы Тереза увидела, что у нее остались еще кое-какие веснушки. Хоть Холли и сидела с ней за кухонным столом и пила кофе, Тереза испугалась, что ее старшую дочь похитили, что ее мозгом завладела какая-то секта, позволившая телу приехать ненадолго домой, чтобы разобраться с имуществом и сбить всех со следа. Но очень трудно было подобрать слова, чтобы спросить у Холли, не попала ли она в секту.

— Не влюбилась, — сказала Холли, сжав материнскую руку. — Не совсем.

Поначалу Холли время от времени наведывалась домой, сперва раз в год, потом раз в два-три года. Тереза подозревала, что билеты ей покупает Берт, но вопросов не задавала. Через какое-то время вялый ручеек случайных визитов высох. Холли сказала, что больше не хочет возвращаться домой в Штаты, и это прозвучало так, словно она оставляет страну, но не семью. Она сказала, что в Швейцарии она счастливее.

Тереза пламенно желала детям счастья, но не понимала, почему они не могут его найти поближе к Торрансу. Когда одного из них не стало, трое оставшихся могли бы сомкнуть ряды, но вышло как раз наоборот — смерть Кэла оторвала их друг от друга и расшвыряла по разным углам. Тереза скучала по всем своим детям, но сильнее всего — по Холли. Из всех детей Холли была наименее загадочной, единственной, кто иногда забирался ночью к ней в постель — поболтать.

«Ты в любое время можешь меня навестить», — отвечала Холли на материнские жалобы — сначала медленными аэрограммами, потом — электронными сообщениями, когда дзен-центр «Дзен-Додзё Тодзан», слава тебе господи, обзавелся наконец компьютером. Тереза все никак не могла запомнить, как именуется это место, но теперь название очень кстати маячило перед ней в обратном адресе каждого письма.

«Что мне делать в Швейцарии?» — писала она.

«Сидеть со мной», — отвечала Холли.

Невелика услуга. Сидела же она с Джанетт, Фоде и мальчиками в Бруклине. Сидела и с Элби — в самых разных местах, включая свою собственную гостиную. За годы Тереза преодолела предубеждение против буддизма и медитации. Холли, когда они виделись, была все той же Холли. Пока Тереза работала, у нее находилось множество причин, мешавших ей поехать, но теперь, когда работы не стало, Тереза могла сказать себе только, что она слишком стара, дорога слишком дальняя, билеты слишком дороги и очень уж пугают пересадки. Ни одна из этих причин не была достаточно серьезной, чтобы не повидаться с родной дочерью.

Перелет из Лос-Анджелеса в Париж длился двенадцать часов. Тереза брала бесплатное вино всякий раз, когда мимо нее по узкому проходу провозили тележку, спала урывками, привалившись к окну, и пыталась читать «Английского пациента». К моменту, когда самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, она постарела на двадцать лет. Обвинителям надо бы добиваться, чтобы суды над убийцами и наркобаронами проводили в эконом классе на забитых битком трансатлантических рейсах, где любой подозреваемый признается в любом преступлении в обмен на обещание мягкой постели в темной тихой комнате. Сойдя с самолета, отекшая и заторможенная, Тереза вступила в реку жизни и послушно потекла по ней вслед за маленькими чемоданами на колесиках, которые бежали, будто послушные собачки за своими погруженными в телефонные беседы хозяевами; все двигались так уверенно, что Тереза просто не могла не пойти следом. Она слишком устала, чтобы думать самостоятельно, а когда сумела прийти в себя и вернуться к реальности, увидела прямо перед собой справочный киоск и там узнала, что ее выход находится в другом терминале, что туда можно добраться на автобусе-развозке и что рейс до Люцерна задерживается на три часа.

Тереза взяла карту аэропорта с отмеченным маршрутом у невероятно красивого справочного француза и двинулась обратно в том направлении, откуда пришла. В полете ноги у нее распухли и были теперь на целый размер больше туфель. Она не то чтобы ждала, что кто-нибудь появится и проводит ее к выходу, но не могла не вспомнить, как все было, когда пятьдесят лет назад она была в этом аэропорту — совсем другим человеком в совершенно других обстоятельствах.

В медовый месяц Берт повез Терезу в Париж. Готовил он это путешествие в глубочайшей тайне. Заказал номер в гостинице, поменял доллары на франки, позвонил Терезиной матери и попросил собрать дочке чемодан. Его родители отвезли молодоженов в аэропорт Далласа на следующее утро после свадьбы к самому самолету, а она даже не знала, куда они летят. Тереза окончила факультет французской литературы в Университете Виргинии и еще ни разу не была за границей. И ни разу не говорила по-французски за пределами аудитории.

По пути она остановилась возле маленького кафе, рухнула в белое пластиковое кресло и заказала кофе с молоком и круассан, это оказалось несложно. У нее не было ничего, кроме времени, зато времени было в избытке. Тереза высвободила пятки из обуви, хотя понимала, что не следовало бы этого делать. Ступни расползутся, как квашня, и ей ни за что не удастся затолкать их обратно. Впервые с тех пор, как ей было чуть за двадцать, она подумала, каким красавцем был Берт Казинс: высокий песочный блондин, с такими синими глазами, что она заново поражалась каждое утро, когда он открывал их, просыпаясь. Семья его богата, как Крезы, говаривала ее бабушка. По случаю окончания колледжа родители Берта подарили ему маленький зеленый «фиат».