Читать книгу 📗 "Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович"

Когда лодка ткнулась носом в берег и гребец обернулся, Савмак узнал в нем царя синдов.

Да, это был сам Олфак! Савмак видел его в Пантикапее, куда он приезжал для встреч с Перисадом. Савмак не знал, о чем они говорили, оставаясь вдвоем, но так как Перисад называл синда лисой, можно было думать, что он умело отстаивал интересы своего степного народа.

– Фанагорийцы скрыли правду, – начал Олфак. – Твое письмо раскрыло мне глаза и позвало в путь. Ибо я понял, что настал для наших народов час борьбы.

– Ты прав! Он настал! – воскликнул Савмак. – Мы свергли Перисада и прогнали понтийцев, но нам не удержаться одним.

– Мои люди давно были бы с тобой, если бы не козни Митридата, – сказал Олфак. – Эллин не может быть другом.

– Митридат не эллин. Но эллины взяли над ним власть. Они держат его в руках, вертят им как хотят. Они построили Евпатории, чтобы угрожать сколотам, захватили и разрушили Неаполь. Мой брат призвал на помощь Тасия, но боги отвернулись от нас, и Палак ушел со своими людьми к порогам Борисфена, чтобы умилостивить души предков. И вот уже Папай даровал мне победу. И он соединил меня с тобой на страх врагам.

– Наши глаза и души с тобой, – сказал Олфак. – Но руки не могут тебе помочь, пока не будут готовы челны. Жди нас в следующую луну.

НЕОПТОЛЕМ

Евпатории предстал Неоптолему не нагромождением камней, каким он рассчитывал его увидеть, а настоящим городом с агорой и отходящими от нее улицами, с храмом, сверкающим белизною колонн, со стеной, замкнувшей перешеек наподобие металлической дуги. Видимо, скифы, захваченные в плен под Неаполем, недаром ели хлеб неволи.

Неоптолем едва сошел со сходен, как его окружили евпаторийцы. Воин в коринфском шлеме бросился к нему и стал его целовать.

– Это ты! – кричал он, не разжимая рук. – А по Синопе прошел слух, что тебя заколол Савмак.

Из дальнейших слов Неоптолем понял, что его принимают за Алкима.

– Ты знал моего брата! – воскликнул Неоптолем, с трудом сдерживая слезы. – Вы были, наверное, друзьями?

– Мы брали вместе Неаполь, – отозвался воин.

– Да не Архелай ли ты?

Воин кивнул головой.

– Я много слышал о тебе, – продолжал Неоптолем. – Ты перехитрил самого папу Харона. Но еще не родился тот, кто бы мог обмануть Харона, перевозчика в Аиде. Боги не возвращают умерших. За них можно лишь мстить, Теперь скажи мне, каковы новости во дворце?

– Новости! – протянул Архелай. – Изволь! Сестра и супруга царя Лаодика родила близнецов. Мальчику дали имя Фарнак, девочке – Клеопатра. Первенец Махар в Автоликии сел на коня. И я был среди тех, кто поддерживал его стремя.

– Погоди! – остановил Неоптолем. – Что с Диофантом? Где его войско?

– Я вытащил Диофанта из воды почти утопающего, – ответил Архелай. – Мы вместе отправились в Синопу. Вместе пришли во дворец. Диофанту удалось смягчить царский гнев. Я ему в этом помог, рассказав о коварстве скифов. Царь простил Диофанта и поручил ему войну с Савмаком. Весной он будет здесь.

– К весне Олфак переправится в Пантикапей. Силы Савмака удвоятся. Надо помешать им соединиться.

– Но как? – воскликнул Архелай. – У нас нет кораблей.

– За нас Посейдон, – загадочно ответил Неоптолем. – Он послал непогоду.

ПАПАЙ И ПОСЕЙДОН

Кто уверяет, что боги воинственный пыл потеряли? Кто утверждает, что к миру их души склонились с тех незабвенных времен, как пала пространная Троя?

Боги и ныне гремят, так что полнится искрами небо.

Гневом их море полно. Внемлет их зову земля. Только теперь не отыщешь певцов вдохновенных аэдов, тех, кто увидеть могли в схватках и сечах богов.

Не ведал грозный владыка морей о том, что случилось на Понте. Сладко дремал Посейдон в светлом хрустальном дворце. Но разбудили его напуганные нереиды. В плеске взволнованных волн к трону прильнули они: «Спишь ты, отец, колебатель земли многомудрый! Морем твоим между тем вздумал Папай овладеть. Варваров диких орду спустил он на лодках смоленых. Их оседлали они, словно степных скакунов».

Встал Посейдон и трезубцем море взбуравил. Горы клокочущих волн к берегу понеслись. В них потонули челны вместе с надеждой Савмака, видящего со скалы, как гибнут синды – друзья.

Грозно взъярился Папай, и задышал он всей грудью, с чахлых холодных болот, где падает снег словно пух. Остановилась вода под этим могучим дыханием. Вздыбился мост ледяной, два берега соединив. И по твердому льду двинулись полчища синдов. Царь их храбрый Олфак скакал впереди на коне.

Рассвирепел Посейдон, видя коварство Папая. Крик его хриплый и стон услышал Неоптолем. Быстро на лед голубой он вывел свои колесницы. Евпаторийских стрелков спрятал в засаде стратег.

И устремился Олфак навстречу Неоптолему, крепко сжимая копье, кожаный выставив щит. Воины шли за царем, призывая на помощь Папая. К небу вознесся их клич, дикий и страшный: «Папай!»

Верных покинув коней, ратоборцы ринулись в сечу.

Копьями бились они. Медь на груди их звучала. Но поскользнулся Олфак, и направил копье свое эллин в бок неприкрытый спасительной медью, и проколол он Олфака, и мрак осенил ему очи.

Видя гибель царя, синды пустились в бегство, думая скрыться в степи. Но их ждали свистящие стрелы тех, кого спрятал в кустах мудрый Неоптолем. Стрелы разили врагов. Лед обагрился их кровью. И ни один не ушел, не скрылся от грозной судьбы.

И ликовал Посейдон во дворце своем светлом хрустальном, сидя в кругу нереид. Выл от злобы Папай в засыпанной снегом пустыне, в диких Рифейских горах, где-то у края земли.

ОТЧАЯНИЕ

Феодосия пала на третий день осады. Диофанту не пришлось прибегать к таранам и пользоваться амфорами с земляным маслом. Феодосийцы сами открыли ворота, предварительно перебив небольшой скифский отряд. Не меньшей удачей было то, что удалось захватить четыре триеры, стоявшие в гавани с начала мятежа. В распоряжении Архелая, сопровождавшего Диофанта, оказался флот. Он набрал экипаж из бывалых феодосийских моряков, посадил на палубы несколько сотен рвавшихся в бой понтийцев и, принеся жертву Ахиллу Понтарху и Артемиде Навархиде, отчалил от берега.

Диофант провожал взглядом паруса, пока они не скрылись. Только после того он дал знак выступать. Стратег понимал, что путь до Пантикапея проходит в местах, где враги могут устроить засаду.

На третий день пути понтийцы достигли места, откуда слева был виден Понт, а справа Меотида. Здесь и произошла решительная битва.

Савмак с осени готовился к наступлению. Он перерезал часть перешейка глубоким рвом, видимо опасаясь натиска конницы. В месте, оставшемся свободным, он поставил своих лучников и копейщиков.

Диофант двинул на них гоплитов. Они шли, выставив щиты и копья, густым строем. Воины задних рядов положили копья на плечи передних. Грозно сверкала медь доспехов, колебались перья на шлемах.

Скифы сражались с отчаянием обреченных. Их стрелы и дротики остановили понтийцев и заставили их откатиться. Но в это время ударили воины Архелая. Они успели высадиться близ Пантикапея и незаметно проникли в тыл к скифам.

Савмак бился в окружении своих друзей, тех, кто вместе с ним входил в Пантикапей и брал дворец Перисада. Стрелы и копья разили то одного, то другого, но сам Савмак оставался невредимым. Скифам это могло показаться чудом, но все понтийцы знали приказ Митридата: доставить живым. И хотя эта задача показалась Диофанту более легкой, чем первое задание – «победить и сделать друзьями», – стратегу пришлось приложить немало усилий, чтобы метко брошенное копье не оборвало жизнь царского побратима.

Видя, что он один, Савмак занес меч, чтобы вонзить его себе в грудь, но что-то тяжелое обрушилось ему на голову…

Савмак очнулся на корабле. Пол под ним качался и дрожал. В темноте трюма нельзя было ничего различить, но слух улавливал равномерный всплеск и скрип. Он понял: враги сохранили ему Жизнь, чтобы насладиться его позором. Савмак рванулся и упал, отброшенный назад. Его ноги и руки в оковах. Так держат рабов перед тем, как вести их на казнь.