Читать книгу 📗 "Год без лета (СИ) - Чайка Дмитрий"
— Это войско царя царей, — с гордостью подбоченился Кулли. — Оно будет воевать вместе с нами. Тебе еще многое предстоит узнать о войне, Куруш. Оставайтесь здесь! И уйми своих парней, всеми богами тебя заклинаю. Они клятву принесли, что воюют за жалование и грабят только по моей команде. Так вот, тут грабить нельзя. Это теперь мои земли. Вы пришли сюда их защищать, а вас за это кормят. А еще вам дали хорошее оружие. Ты забыл?
— Никто не скажет, что мидяне нарушают клятвы! — жутко обиделся Куруш и побежал куда-то с пронзительным воплем. — Ты где козу взял, дурень! Тебе же сказали, тут нельзя грабить! Ты же Веретрагной Победоносным(2) клялся! Я тебе рожу разобью в кровь! Ты! Отпусти бабу! А… ты ее уже…? Не нужна больше? Тогда, тем более отпусти! А ты, баба, не плачь. Не убудет от тебя. Домой иди!
Несколько тысяч крепких мужиков в мягких сапожках, в овчинных безрукавках и валяных колпаках с нескрываемой завистью смотрели на часовых у ворот лагеря. Царские воины в бронзовых шлемах, в красных плащах и в доспехах, поглядывали на толпу горцев свысока, и имели для этого все основания. Мидяне на их фоне казались просто голодранцами и, осознавая правоту легионеров, чуть не выли от зависти. Они тоже хотели флаг, барабан и щенка бульдога. Ведь именно ради этого они и покинули свои дома.
Кулли направился к лагерю, где стражники, увидев ожерелье эвпатрида, приложили руку к сердцу и показали путь к шатру наследника. Впрочем, его можно было и не показывать. Все воинские лагеря одинаковы, и шатер стоял там, где ему и полагалось стоять. То есть в самом центре. Туда и вела улица из кожаных палаток.
Кулли видел наследника несколько раз за свою жизнь и, говоря откровенно, изрядно его побаивался. Если царь Эней был богом, но богом понятным и каким-то благим, то этот… Царевич Ил был очень похож на отца. Только вот он напоминал не бога, а статую бога. Такой же холодный, отстраненный и недосягаемый. На его лице никто и никогда не мог прочесть эмоций. Знающие люди говорили, что он проявляет их только с матерью и женой. Взгляд этого молодого еще человека давил, словно каменная плита. Он источал такое ощущение собственного превосходства, что Кулли просто терялся. Ему хотелось склониться и не поднимать глаз.
— Господин, я приветствую тебя, — коротко поклонился Кулли, и наследник, который повернулся к нему и осмотрел немигающим взглядом, произнес.
— Эвпатриду без личного герба полагается отдавать нашей царственности поясной поклон. Ты пока что не надел царскую шапку, и наедине с нами обязан соблюдать должное почтение. На людях ты обращаешься с нашей особой, как с равным, потому что мы здесь пребываем в чине старшего трибуна сводного легиона. Нам следует говорить «ты», а наше мнение подлежит обсуждению. Но не перегибай палку, Мардук-нацир-алани-каниш-мататим, мы этого не одобряем.
Надо же! Он мое новое имя запомнил, — Кулли даже вспотел под кафтаном. Он живо представил себя крошечным, как мышонок. И как эта каменная статуя медленно пережевывает его, дробя кости в мелкое крошево. На редкость неприятный тип этот царевич…
— Я привел около трех тысяч мидян, — Кулли пришел в себя и начал разговор, облизнув пересохшие губы. — Они будут служить мне.
— Это хорошо, — милостиво кивнул царевич. — Они нам пригодятся. Верховный жрец Шамаша готов встретиться с тобой. Завтра ты вручишь ему обещанный талант золота.
— Но у меня пока нет столько, — голос Кулли дрогнул. — Я думал собрать золото с купцов.
— Соберешь потом, — равнодушно ответил наследник. — Наш царственный отец посчитал нужным ускорить твое возвышение. Долгие переговоры ослабят тебя и сделают зависимым от множества разных людей. А ты…
И тут царевич замолчал, снова уставившись на Кулли немигающим взглядом гадюки. Тот проглотил слюну и торопливо произнес.
— Я и мое потомство будем зависимы только от ванакса Энея. И от вас, царственный, когда вашего священного отца боги призовут на небо, чтобы принять его в свои ряды. В этом я клянусь богом Мардуком, и пусть он покарает меня, если я нарушу эту клятву.
Царевич, довольный ответом, протянул руку, и Кулли, опустившись на одно колено, поцеловал золотой перстень, украшенный бычьей головой.
— Мы весьма удовлетворены твоим здравомыслием, — в ледяном голосе царевича послышались нотки радости. — И ты решил для нас одну загадку, над которой мы бились долгое время. Как должно властителю, признавшему власть ванакса, приветствовать его. Да, опуститься на одно колено — это лучшее из решений. Мы непременно внесем это в дворцовый церемониал. У нас есть для тебя совет. Готов ли ты принять его?
— Конечно, царственный, — выпрямился Кулли.
— Не ходи пока на Вавилон, — пристально посмотрел на него царевич. — И не входи в Сиппар. Тут тебя многие знают, как купца. Ты же родился здесь.
— А… а куда мне тогда идти? — растерялся Кулли.
— Сиппар признает твою власть и так, — усмехнулся Ил. — Я уже поговорил с местной знатью. Пока тебя не было, я сделал им предложение, от которого нельзя отказаться. Они примут любого царя, которого поставит ванакс Эней.
— А иначе? — поднял на него глаза Кулли.
— А иначе мы пообещали взять город. Все равно наше войско томится в ожидании. Тогда бы мы казнили каждого десятого, а оставшиеся в живых признали бы нашу волю. Или мы опять казнили бы каждого десятого, — спокойно пояснил царевич, и у Кулли от его интонации даже струйка пота потекла по спине. Ил совершенно уверен в себе. Он возьмет и казнит.
— Куда же мы пойдем? — спросил он.
— Мы возьмем Дер(3), — сказал царевич. — Там пока будет твоя столица. А знать, жрецы и купцы Вавилонии должны приползти к тебе сами. Как только мы разобьем эламитов и заберем Дер, у них и выбора не останется. Царь Шутрук в отместку испепелит все Двуречье. Кто-то должен будет возглавить борьбу.
— Вы, царственный, хотите оседлать Харран Илани, Дорогу богов?
Кулли задумался. Дер — город на восток от Сиппара, в четырех днях пути. Он стоит у слияния Тигра и Диялы. И он прикрывает самую удобную переправу на дороге из Сузианы в Вавилонию. Это важнейший узел на торговом пути запад-восток. Если его взять, царь Элама придет в ярость. Только вот почему-то это совсем не волнует царевича Ила. Он пугающе спокоен.
— Царь Шутрук пойдет войной, — сказал Кулли. — Дер — это самая крупная жемчужина в его царской тиаре. Он бросит туда все силы.
— На том и строится весь расчет, — лениво ответил наследник. — Мой царственный отец говорит так: Шутрук очень стар, ему осталось недолго, а его сын Кутир-Наххунте свиреп и глуп. Он и мизинца своего отца не стоит. Определенные надежды подает второй сын Шилхак, но он пока что не царь. Если сломать эламитам хребет под Дером, то вся знать юга Двуречья прибежит к тебе, виляя хвостиком. Горцы из Сузианы и Аншана прямо сейчас грабят Ур, Урук, Лагаш и Ниппур. Им придется оставить эти города, а ты получишь подкрепление. Нужна одна! Всего одна громкая победа, и ты станешь настоящим царем.
— А статуя Мардука? — робко спросил Кулли.
— Лежит у меня в обозе, — пояснил наследник. — Ее время еще не пришло. Ты предъявишь ее людям после боя, ведь ее увезли именно через Дер. Скажешь, что отбил ее у эламитов. И тогда Вавилон сам упадет к твоим ногам, а ты еще будешь думать, брать ли тебе его, и если брать, то на каких условиях.
Кулли вышел из шатра наследника и сел на коновязь. В его несчастной голове зияла звенящая, пугающая пустота. Он почувствовал себя маленьким ребенком, которого отец в первый раз привел на базар. Да, они с Цилли много размышляли, как нужно будет вести здесь дела, но ванакс Эней уже все решил за него. Он продумал каждый будущий шаг, а его сын исполнит все, действуя с точностью водяной клепсидры.
— А ведь царь Эней даже не считает все это чем-то важным, — осознал вдруг Кулли. — Он отдал судьбу Вавилонии этому мальчишке, чтобы тот смог поточить свои отрастающие коготки. Он ведь натаскивает его на труд владыки, давая возможность ошибаться вдали от дома. Там, где его промахи отдадутся большой кровью людям, на которых царю царей наплевать.
