Читать книгу 📗 "Молчание матерей - Мола Кармен"

— Доверься мне.

— Я знаю, кто ты. Марина мне про тебя рассказывала. Говорила, ты красивый. Это правда. Эта дура думает, что ты ее дождешься…

Ордуньо подхватил Дели под мышки и с трудом поставил на ноги; она не прилагала ни малейших усилий, чтобы ему помочь. Думать о Марине и об обещаниях, которые он ей дал и которые было все труднее выполнять, Ордуньо не хотелось.

— Я шлюха, но подсаживаться на наркоту не хотела, мне это не нравится. — Дели вдруг разрыдалась. — Меня заставляли продавать клиентам героин и кокаин, а они меня угощали, и вот… Под наркотой не холодно, ты знал? Ни холода, ни голода не чувствуешь… Все тебе улыбаются, называют красоткой, говорят, что ты сможешь заработать, на улице-то жить тяжело… У меня не было документов… Если бы только у меня были документы…

Перетаскивая Дели к лестнице, Ордуньо вслушивался в ее беспорядочный монолог. Без документов ей не оставалось ничего, кроме как стать проституткой; сутенер не только забирал процент, но и заставлял ее торговать наркотиками. Ордуньо чувствовал, что за ними следят. Ему казалось, что все здание скрипит, будто готовясь зашевелиться. Он продолжал разговаривать с Дели, скорее чтобы не дать ей уснуть, чем в надежде добиться внятного ответа.

— Кто втянул тебя в историю с журналистом?

— Полицейские. Они хорошо со мной обращались, но кто же дает наркоманке полкило? Они сами виноваты. Я его потеряла, или у меня его украли, или… или я сама его скурила.

Ее смех походил на скорбный вопль.

— Отойди, — сказал Ордуньо тучному африканцу, который загородил им проход. Раньше его тут не было; видимо, вызвали специально.

— Эту шлюху ты не заберешь. Она моя.

— Заберу.

— Я же сказал: она остается.

Вокруг появилось еще несколько силуэтов. В кармане куртки Ордуньо сжимал пистолет; с его помощью он надеялся расчистить себе путь.

— И я должна была вернуть им долг, надо было просто пойти в «Гетеры» и…

— Заткнись! — Африканец дал Дели пощечину.

Возможно, это было неправильное решение, но Ордуньо инстинктивно выхватил пистолет и приставил его ко лбу африканца.

— Не трогай ее.

— Давай, всади в меня пулю. Думаешь, после этого тебе удастся выйти отсюда? Ты тут не единственный с пушкой.

— Оставь меня, я не хочу уходить, — пробормотала Дели, пытаясь высвободиться из рук Ордуньо. — Они обо мне позаботятся.

— Это правда, мы позаботимся о Дели. Мы всегда о тебе заботились, правда, красотка?

Ордуньо огляделся, оценивая обстановку. Рядом стояли несколько мужчин; еще один сидел на лестнице; в руках у него что-то поблескивало. Пистолет. Ордуньо понимал: сейчас ему Дели не увести. Он осторожно опустил ее на пол. Теплое дыхание девушки коснулось его уха, она прошептала:

— Я должна была отдать долг, и на меня повесили этого журналиста… Но меня вытащат…

— Кто убил журналиста?

— Полицейский без уха…

Африканец схватил его за локоть и оттолкнул. Ордуньо поднял пистолет:

— А ну отвалите, если не хотите, чтобы сюда приехал спецназ. Дели пойдет со мной.

— Нет, — пробормотала девушка. — Они обо мне позаботятся.

Ордуньо понимал, что затевать перестрелку глупо. Он посмотрел на Дели: та прижималась к африканцу, словно уличная кошка, жаждущая ласки. Ордуньо стало не по себе: он чувствовал, что подверг девушку опасности, хотя большую часть их разговора никто не слышал. Он убедил себя, что вернется за Дели завтра — с ордером и опергруппой.

Здание он покинул без проблем. На улице уже стемнело. Ордуньо сел в машину и резко рванул с места. Всю дорогу он вспоминал сбивчатый рассказ Дели. Значит, автор конспирологической чуши Амансио Руис в одном из своих расследований все-таки приблизился к правде, и за это одноухий полицейский его убил. Тот самый полицейский, который каждый день патрулирует Вильяверде вместе с Рейес.

Глава 31

Рядом с площадью Оперы находился ресторан итальянца Бруно, бывшего актера, который готовил лучшую в Мадриде пасту. По вечерам он иногда брал гитару и исполнял песни пятидесятых, а гости хором подпевали. Элена вспомнила, как любила караоке, и присоединилась к поющим песню Ренато Карозоне:

— Ты хочешь быть американцем! / Американцем! Американцем! / Но ты родился в Италии! / Послушай меня, / Ничего такого не надо делать, / Окей, неаполитанец…

Сарате пил вино, но Элена подавила желание заказать рюмку граппы. Вернувшись из Алуче, они решили поужинать в ресторане, а не разогревать очередную замороженную лазанью.

— У тебя прекрасный голос. Что, если нам уйти из полиции? Ты станешь певицей, а я твоим менеджером.

— Или будешь петь на бэк-вокале.

— Менеджер из меня выйдет лучше, поверь. Или телохранитель — стану защищать тебя от фанатов.

Оба расхохотались. Давно они так не смеялись. По негласному соглашению, они не обсуждали работу. Вспоминали Сальвадора Сантоса и песни Нино Браво, которые тому когда-то ставила жена; говорили о причудах матери Элены и чудовищном вине, которое делал бывший муж Элены Абель. Их словно окутало облаком теплоты, в котором даже молчание не тяготило.

Когда Сарате вышел в туалет, Элена получила сообщение. Она колебалась, прочитать его сразу или отложить на потом, чтобы не разрушить хрупкое счастье.

Сарате вернулся, они вышли на улицу и, обнявшись, направились в сторону Пласа-Майор; там они поцеловались; взглянув на отражение в витрине, Сарате гордо обнял ее за талию.

— Мы хорошая пара. Красавцы.

Элена с трудом выдавила улыбку: ее мысли крутились вокруг полученной новости. К тому же она считала неправильным и дальше утаивать от Сарате свои планы.

Они поднялись к ней в квартиру. Анхель разулся и пошел на кухню выпить воды. Она села на диван. Вновь навалилась усталость, ноги и веки отяжелели. Элена позвала Сарате в гостиную, хотя он тоже устал и мечтал поскорее лечь в постель.

— Я получила сообщение, — сказала Элена, не поднимая глаз. — Михаэла поправляется, и… в общем, сотрудники детского дома считают, что ей будет полезно ненадолго выйти оттуда.

Комок в горле мешал ей говорить. Она понимала, к чему приведет этот разговор.

— Ты же знаешь, я не хочу говорить про Малютку. Особенно сейчас.

По тону Сарате она поняла: он сдерживает злость, чтобы не испортить остаток вечера.

— Про Михаэлу. Но нам нужно поговорить о ней, Анхель.

— Зачем? Ты же знаешь, она напоминает мне о Ческе. Об этих чертовых психах, которые ее убили.

— Я хочу в ближайшие дни позвать ее в гости.

Сарате больше не мог сдерживаться: он вскочил и нервно зашагал по комнате.

— Да что с тобой, Элена? Почему нельзя хорошо провести хотя бы один вечер? Тебе нужно обязательно все испортить, как будто быть счастливыми запрещено. Мы пережили настоящий ад, а тебя почему-то тянет в него вернуться, да еще и меня с собой захватить. Я ничего не хочу знать об этой несчастной девочке!

— Я должна быть честной. Я люблю тебя, Анхель, и хочу быть с тобой. Поэтому я не стану ничего от тебя скрывать.

— Ты о чем?

— О Михаэле.

— А что с ней? Она что, жить с тобой будет?

— Я начала оформлять опеку.

Время остановилось. Элена чувствовала, что не смогла бы сейчас встать с дивана — силы оставили ее. Сарате бродил по гостиной, опустив руки, потом сел на стул подальше от Элены.

— Ты сама знаешь: это значит, что мне больше нет места в твоей жизни.

— Это не так.

— Что ты творишь, Элена? Ты что, влюбилась в нее? Или тебе не терпится снова побыть матерью? Что, обязательно нужно кого-то спасать, чтобы исправить ошибки прошлого?

— Ты жесток.

— Я?! А ты? Ты эгоистка, думаешь только о себе! — В каждом его слове сквозила ярость. — Хочешь взвалить на себя заботу об этой ненормальной вместо того, чтобы быть со мной. И еще говоришь, что любишь меня!

— Это правда. Я тебя люблю. И я доказала это, Анхель. Я много чем пожертвовала ради тебя.

— Чем это, интересно? Я у тебя ничего не просил!