Читать книгу 📗 "Аромат империй. «Шанель № 5» и «Красная Москва». Эпизод русско-французской истории ХХ века - Шлегель Карл"
Габриель Шанель родилась 19 августа 1883 года. Она выросла во французской провинций и рано ступила на орбиту власти не потому, что хотела заниматься политикой, но потому, что как партнерша богатых и влиятельных мужчин рано попала в круг власть имущих 111. В глазах этих мужчин она была всего лишь их аксессуаром, а она была женщиной, которая никогда не жертвовала своей самобытностью и независимостью. Скорее, это она использовала мужчин и их окружение, усваивая чуждый ей опыт и правила светской жизни и светского обхождения. Красивая, энергичная, любознательная и саркастичная, она всю жизнь училась, вращаясь в среде своих любовников. Она умела заводить самые неожиданные знакомства с сильными мира сего. В Рояль-Лье под Компьенем, охотничьем замке Этьена Бальсана, она встречает британского денди Кейпела (Бой), а тот вводит ее в высший свет Довиля, Биаррица и Парижа и знакомит со своим приятелем, премьером Франции Клемансо, и самым богатым человеком Британии герцогом Вестминстерским (Бендор). Она многие годы поддерживает тесные контакты с английской аристократией, живет то в Париже, то в своей лондонской квартире в Майфере. Шанель можно увидеть на многих фотографиях с Уинстоном Черчиллем (их близкое знакомство сыграет важную роль в ее будущем). «Метро-Голдвин-Майер» приглашает ее в Лос-Анджелес, где она получает возможность не только одевать звезд Голливуда, но и на практике изучать законы, по которым работает современный рынок — рынок общества потребления. Будучи уже знаменитым модельером, она принимает у себя принца Уэльского, с которым была на «ты» (Давид). Она поселяет на своей вилле великого князя Дмитрия Павловича, с которым ее связывали и любовь, и реакционные взгляды. Она становится не только законодательницей моды, но и приобретает влияние в политических кругах парижского общества, особенно в неспокойное время между войнами, когда к власти пришло правительство Народного фронта. Забастовку своих работниц, требовавших повышения заработной платы, она воспринимает как личное оскорбление и предательство и позже, в начале войны, берет реванш, закрывая свои магазины и выбрасывая служащих на улицу.
Свое скандальное сотрудничество с немцами во время оккупации (1940–1944) Шанель считала всего лишь продолжением того, чем занималась всю жизнь. Ведь она ощущала себя независимой и заявляла, что не интересуется политикой. Поражение Франции и оккупацию Парижа восприняла как несчастье, но и в изменившихся условиях продолжала идти своим путем 112. Занимала апартаменты в отеле «Ритц» на Вандомской площади, где проживали высшие немецкие чины и важные гости из рейха. Обедала, как всегда, в лучших ресторанах, где немецким посетителям даже во время войны подавали самые изысканные блюда. И ее любовником, как всегда, был красавец мужчина, но на этот раз немец, барон Ганс Гюнтер фон Динклаге. (С ним она познакомилась еще до войны, а теперь он служил в контрразведке Третьего рейха и как спецатташе посольства Германий отвечал за шпионаж и пропаганду.) Она принимала участие в оживленной немецко-французской светской жизни с вернисажами, банкетами и приемами. Чтобы вызволить племянника, которого угнали в рейх на принудительные работы, она два раза ездила в Берлин и предлагала немцам свои услуги в установлении контакта с правящими кругами Великобритании, в том числе с ее старым другом Уинстоном Черчиллем, премьер-министром Соединенного королевства и решительным противником гитлеровского рейха. Речь шла о возможности заключить сепаратный мир между Германией и Англией и переключить Англию на борьбу с большевизмом. В Берлине Шанель встречалась с главой абвера Вальтером Шелленбергом [19] и останавливалась в гостевом доме виллы «Марлир», где позже состоялась Ванзейская конференция [20].
Ее сотрудничество с немцами — не сплетни или слухи, о нем свидетельствуют участники Сопротивления, выступавшие на процессах во французских судах после освобождения Парижа, и документы немецких властей 113. Эти материалы не доказывают, что ее деятельность нанесла большой вред кому-то персонально, но ее коллаборационизм — установленный факт. Оккупационный режим безжалостно подавлял Сопротивление, при поддержке правительства Виши оккупанты отправили на смерть сотни тысяч французских евреев, а коллаборационизм создавал видимость продолжения нормальной жизни. Разве что в высшем свете стали вращаться вроде бы цивилизованные немцы. В основном те, кто свободно говорил по-французски, уже со школьной скамьи восхищался французской культурой и не мыслил без нее Европу. Среди них были превосходные знатоки искусства, писатели, франкофилы — контингент, который редко можно было встретить в городах захваченной нацистами Восточной Европы. Франкофилами были сотрудники посольства Отто Абетц или тот же господин фон Динклаге. Поклонниками французской культуры были, к примеру, писатель Фридрих Зибург, автор очерка «Бог во Франции», и скульптор Арно Брекер, тот самый, чья скульптурная группа «Дружба» красовалась перед немецким павильоном на Экспо-1937. У Брекера в Париже была своя студия, но во время оккупации он пожелал непременно поселиться в «аризированных» [21] апартаментах на острове Сен-Луи, прежде принадлежавших Елене Рубинштейн, основательнице салонов красоты и успешной мировой косметической фирмы 114.
То, что знаменитости парижского света «играли за», для немецкого руководства было неоценимым выигрышем в престиже. Но Жан Кокто или Серж Лифарь «играли за» не только по принуждению. Более того, они не скрывали своего восхищения красавцами мужчинами в черных мундирах и даже пальцем не шевельнули, когда один из их ближайших приятелей, Макс Жакоб, оказался в смертельной опасности. Он попал в пересылочный лагерь Дранси, а его родные погибли в Освенциме 115. Париж, куда так страстно стремились немецкие ценители элегантности, теперь кишел немецкими солдатами и эсэсовцами. Здесь прошел парад победителей. Они триумфально промаршировали по Елисейским Полям перед профилем фюрера на фоне Эйфелевой башни. И кинокамеры запечатлели момент унижения города, на улицах которого в то раннее утро не было ни души. А ведь Париж давал приют не только русским, бежавшим от Гражданской войны, но и немецким антифашистам всех мастей и профессий: евреям, коммунистам, социалистам, обывателям — всем, кто теперь уже не чувствовал себя в безопасности. О Париже мечтали не только образованные немцы, но и обычные солдаты, которых не отправили на Восточный фронт 116. Им чертовски повезло, ведь во Франции, в Париже, вдруг нашлось все, чего давно уже не было в рейхе: светская жизнь с кафе, кинотеатрами и магазинами, вино, сыр — и духи. Французские духи стали, пожалуй, самым желанным гостинцем, который солдаты могли послать на родину своим любимым. В немецком провинциальном городке, где каждую ночь ждут бомбардировок, удобный, компактный флакон и чарующий парижский аромат ценились очень высоко. Неудивительно, что немецкие солдаты хорошо знали дорогу на улицу Камбон, 31, где можно было запастись духами в бутике Шанель 117.
Шанель использовала время оккупации, чтобы свести счеты со старыми партнерами по бизнесу. В 1924 году она предоставила фирме братьев Вертхаймер [22] права на реализацию «Chanel № 5» за пределами Франции, главным образом в США. Коко Шанель была убеждена, что при подписании договора ее подло обманули, и давно добивалась его пересмотра. Немецкая оккупация предоставила ей возможность отобрать у Вертхаймеров французскую часть их парфюмерного бизнеса. И она воспользовалась своими связями с адвокатами и политиками режима Виши, чтобы осуществить эту аризацию по-французски. Шанель никогда не скрывала своего враждебного отношения к евреям. Она не любила евреев то ли потому, что так ее воспитали монахини конгрегации Святого Креста, то ли под влиянием русских эмигрантов-монархистов, которые связывали большевизм с евреями, то ли потому, что считала себя обманутой партнерами-евреями. А между тем именно братья Пьер и Жак Вертхаймеры своими новыми методами торговли обеспечили мировой успех марке «Шанель № 5». Флакон этих духов был торжественно замурован в фундамент павильона косметики на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Выставка проводилась накануне Второй мировой войны в 1939 году, и ее темой был «Мир будущего» 118.
