Читать книгу 📗 "Царская дорога (СИ) - Чайка Дмитрий"
— Ты сама это придумала? — наклонил голову фараон. — Или царь Эней?
— Эней, — очаровательно улыбнулась Лаодика. — Я не так умна.
— А он? — пристально посмотрел на нее Рамзес. — Каков он?
— Ты сам скажешь, мой господин, — снова улыбнулась она, — когда испытаешь две его новые придумки. Это первая.
И она протянула ему чашу, из которой только что сделала немалый глоток.
— Что это? — осторожно принюхался Рамзес. — Пахнет вкусно.
— Пей, только медленно, — посоветовала Лаодика. — Вино очень крепкое.
— Ух-х, — выдохнул Рамзес. — И, правда, крепкое. А какая вторая придумка?
— Садись! — Лаодика присела на кровать и положила руку рядом. — Попробуй.
— Удобно, — растерянно произнес Рамзес, который щупал ложе, не веря себе. — И как упруго. У нас тюфяки тонкие, и они куда жестче.
— Ты уже можешь меня обнять, мой господин, — обвила его шею Лаодика. — Мы с тобой еще многое обсудим. У нас впереди целая вечность.
Вскоре два разгоряченных тела лежали на матрасе, набитом конским волосом, и фараон вдруг спросил.
— Почему Эней сказал, что ты должна стать моим воином?
— Он считает, что тебе угрожает опасность, — томно протянула Лаодика. — Бог ему так сказал. А раз бог сказал, значит, так оно и есть.
— Зачем ему беречь меня? — не выдержал Рамзес. — Что ему в моей жизни или смерти? Смерть будет даже более предпочтительна для него, ведь мои дети еще малы.
— Ты ему зачем-то нужен, мой господин, — честно ответила царица. — Я всего лишь женщина. Я не знаю всех его тайн.
— Ну а сама-то как думаешь? — повернулся к ней Рамзес.
— Наверное, он считает, что этот мир с тобой будет лучше, чем этот мир без тебя, — ответила та, жадно заводив руками по его телу. — Эней говорит, что он пришел, чтобы водворить священный порядок. Что он орудие Маат, как и ты. А значит, твоя смерть — это плохо. Это Исфет, хаос.
— Эта кровать хороша, — произнес вдруг фараон, в голове которого начала складываться единая картина из множества событий и странных слухов. — Мне еще никогда не было так хорошо на ложе. А этот мягкий подголовник очень удобен. Я хочу себе такие же.
— Нет, — коротко ответила Лаодика, и фараон приподнялся на локте.
— Что ты сейчас сказала? — его глаза расширились в изумлении.
— Не получишь, — куснула его в плечо молодая жена. — Таких тюфяков всего два на весь свет. Один здесь, а второй в Энгоми. Я могу отдать тебе свой, но я не потерплю, чтобы на моем подарке ночевали другие бабы. Хочешь хорошо выспаться, приходи ко мне. Только вот выспаться я тебе не дам, мой царственный супруг, тебе сначала придется изрядно потрудиться. Хочешь, пока мы отдыхаем, я расскажу тебе историю про любовь Тимофея и Феано, которые вырезали сердце царице Родоса?
— Хочу, — удивленно посмотрел на нее фараон, который чувствовал себя исключительно глупо. Он все это время пытался вспомнить, кто и когда в последний раз говорил ему «нет». Но как бы он ни старался, припомнить ничего подобного не мог никак. За последние лет двадцать такого не случалось точно, и он совершенно серьезно думал, что все происходящее ему сейчас снится.
— Тогда слушай, — Лаодика перевернула его на спину, залезла сверху и начала двигать бедрами. — Я начну рассказывать, но имей в виду, могу не дотерпеть до конца. Тогда ты дослушаешь мою сказку завтра. Если захочешь, конечно.
— Начинай, — кивнул фараон. — Кстати, ты должна получить новое имя. Таков обычай.
— Пусть будет Нейт-Амон, — махнула рукой Лаодика.
— Нейт, — задумчиво взглянул на нее фараон. — И ты тоже поклоняешься Нейт.
— Это же Великая Мать, — удивленно посмотрела на него жена. — Мы все ей поклоняемся. Иное было бы странно. Ну, слушай…
Лаодика проснулась поздно, а когда открыла глаза, то увидела, что рядом с ней лежат лотосы и золотое ожерелье тончайшей работы. Молодая царица потянулась гибким телом, вспоминая наполненную приятностью ночь, а потом увидела мать, которая выглядела бледной и уставшей. И на ее лице вовсе не наблюдалось того выражения счастья, которое могло бы там быть.
— Ну что, матушка? — томно произнесла Лаодика. — Почему ты напоминаешь мне сейчас грифа? Где-то завоняло падалью?
— Когда ты открываешь рот, я начинаю думать, что родила тебя от матроса, — устало ответила Гекуба. — Выгляни за дверь и сама посмотри. Тут падали полный дворец. Мы с Андромахой просидели у этих покоев до самого утра. Ты даже не представляешь, доченька, столько тут желающих приложить уши к твоим дверям!
— Одеваться! — скомандовала Лаодика, и свора служанок бросилась на нее, пылая рвением.
Она проводила себя в порядок очень долго, но когда открылись двери, то увидела уходящий в бесконечность коридор, заполненный египетской знатью, и мужчинами, и дамами. Все эти люди стояли тут с самого рассвета. Каждый из них держал в руке какой-нибудь подарок, а на их лицах было написано униженное раболепие и жадное желание погреться в лучах внимания той, кто смог оставить фараона в своей спальне до самого утра.
— Мне кажется, или мы с новым матрасом победили, матушка? — растерянно спросила Лаодика.
— Тебе не кажется, — хмуро ответила Гекуба. — И поэтому твою еду теперь будет пробовать не один раб, а целых три. Не знаю даже, надо ли нам сейчас радоваться. Сегодня ночью ты приобрела одного друга и тысячи врагов. Этот друг может легко забыть тебя, а вот враги уже не забудут никогда. Всегда будь начеку, дочь моя. Ты только что стала настоящей царицей и ступила на опасную тропу, с которой уже нельзя сойти.
Глава 6
Год 5 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Кипр.
Теперь я понимаю, почему все цари древности проводили время на пирах и охотах. Так они заполняли невероятную пустоту и скуку той жизни. Ведь здесь все происходит либо медленно, либо очень медленно, либо не происходит вообще. Торговая экспедиция может занять год, а то и два. А остальные живут от урожая до урожая, проводя значительную часть времени в каком-то анабиозе. И ведь не ломает их, как меня. Мне хронически не хватает потока информации, новостей, впечатлений. Я каждый день читаю сообщения, приходящие с гелиографа, кольцом башен окружившего остров, но в глубине души понимаю, что можно этого и не делать. Ну ни хрена интересного там не происходит. Живут и живут себе люди. Добывают мою медь, плавят ее в слитки в виде бычьей шкуры и привозят в закрома Энгоми. Но я все равно с упорством маньяка читаю сводки и погружаюсь в пошлины, собранные портами Энгоми, Пафоса и Китиона, и в объемы меди, выплавленной в горах Троодоса. Надо бросать это дело. Все равно, если считать по дням, то вся добыча острова измеряется талантами. Отнюдь не тоннами.
Навигация уже началась, а я все еще на Кипре. Что-то не припомню такого за все последние годы. Жена косится подозрительно, словно ожидая какого-то подвоха, но нет. Я еще не начал новую войну, не поплыл на далекие острова, где живут рогатые жабы, и даже не пошел испытывать новую бирему, потому что пока доволен старыми. Я исправно сижу в мегароне, разбирая дрязги островной знати, присутствую на заседаниях Ремесленной гильдии, Купеческой гильдии и даже Рыбацкой гильдии, которую пришлось организовать по многочисленным просьбам трудящихся. Добыча тунца стала для нас не менее важным занятием, чем сельское хозяйство, а ловля губок и раковин-иглянок тоже приносят немалые доходы. Новоявленная аристократия, которая уже вовсю носит пурпур, теперь узнала, как нужно вытирать задницу. Лучше губки для этой цели ведь еще ничего не придумали. Римляне соврать не дадут, а уж они-то в туалетном деле толк знали.
Скоро я прогуляюсь на восток с полутысячей конницы, но пока ее готовят в поход в свежезахваченном Алалахе. И даже с этим трибуны преспокойно справляются без меня. Десять конных турм, куда только что влилось пополнение из Фракии и Вилусы, нещадно гоняют в заросшей густыми травами долине Оронта. Низовья самой полноводной реки Леванта, где в мое время стояла Антиохия, — это единственное место, где я могу пасти поголовье своих коней. На прокаленном солнцем Кипре лошадкам сейчас попросту нечего жрать.
