Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"
Белые чалмы бухарцев все ближе и ближе — казаки стояли невозмутимо, недвижимо, как застывшие статуи, пики все также торчали в небо, будто и не слышен приближающийся топот лошадиных копыт, не густеет перед глазами поднятый конницей шлейф пыли. Пятьсот саженей, четыреста…
— Сдвоить ряды!
Казаки тут же образовали двухшереножный строй, и в промежутках между сотнями пушкари выкатили шесть шестифунтовок и пять единорогов — все, чем оказалась богата единственная артиллерийская рота полковника Карпова, добравшаяся до песков Аму-Дарьи. Остатки от первоначальных 24 орудий, включая пришедшие в негодность из-за каверн в стволах и критических повреждений лафетов, оставили генерал-майору Бокову.
— Накатывай! — надрывались фейерверкеры. — Фитили! Зарядные трубки! Картечным снарядом! Пали!!!
Тра-та-та-та!
Свинцовым горохом сыпануло по визжащей конной толпе азиатцев, еще не лакомившейся на своем веку такими гостинцами. Горячий привет вам с Дона! Каково вам наше угощенье⁈
— Пробанить! Накатывай! Зарядные трубки! Пали!
Тра-та-та-та!
250–300 саженей — предельная черта выстрела дальней картечью для пушек и единорогов. При приближении противника до 150 в ход пошла ближняя — 151 пуля № 3. Пушкари работали как оглашенные, из облаков дыма без передышки снопами вылетала свинцовая смерть. Казацкие лошади фыркали — до чувствительных ноздрей донесся отвратительный запах крови, до ушей — предсмертное ржание несчастных коней, вопли, стоны, рыдания узбеков.
— Хорош прохлаждаться, станичники! Сабли подвысь, пики к бою!
Вдоль длинного строя прокатилась волна, расплескивая блики от сверкнувших в ярких лучах четырехгранных стальных наконечников, заиграл солнечными зайчиками взметнувшийся лес сабель.
Зажав уздечки зубами, правя одними ногами, упертыми в широкие стремена, казаки двинулась, казалось, неспешно, но все быстрее набирая ход, понеслись марш-маршем. Сомкнутость строя, равнение мгновенно пропали, да в стройности и не было нужды — казаку нужно пространство для маневра, а единство, слаженность атаки в лаве обеспечивались свистом или специальными криками, напоминающими собачий лай или волчий вой. С конями полной разнобой — кто на маленьком, но крепком «киргизе» скачет, кто «донца» своего сохранил, а иной обзавелся высоким аргамаком и уносится вперед, отрываясь от товарищей.
Вот и противник, растерзанный картечью, ополоумевший, подрастерявший кураж, с одной лишь мыслью в голове: «спасайся, кто может! Аман!» Не знаешь, как в седле удержаться, когда кругом все так и валится на песок, а тут тебе навстречу стальная гребенка, несущая смерть!
— Язви пиками коней в храпы!
Вражьих лошадей калечить особой нужды не возникло. Степняки разворачивали коней, подставляя спины в полосатых халатах. У бухарцев халаты эти выглядели побогаче, чем у туркменов, но разве сейчас в красоте было дело? Полетели дротики вдогонку, прошивая лопатки насквозь, острия пик были в поясницы, острые сабли рассекали головы потерявшим коней и бежавшим на своих двоих.
Все скрылось в густой пыли — конные сшибки, стальной лязг, вопли, гиканье. Единороги, эта гордость русской артиллерии, шарахнули напоследок гранатами, максимально задрав стволы, их обслуга спешно приводила орудия в походный порядок.
Невысокий бархан за русской линией превратился в наблюдательный пункт ставки. Походный атаман тянул шею, пытаясь разглядеть с золотистого аргамака, подаренного еще в киргизской степи сотником Череховым, что происходит на поле боя. Подле него выстроился Атаманский полк Иловайского, чуть дальше, полки Астахова и Миронова, готовые броситься в сикурс туда, где придется тяжко казакам. Пока, вроде, в резерве потребность не возникла.
— Полкам шпиговать бухарца, но головы не терять! Артиллерии следовать за ними и быть готовой к вентерю (1)! — распорядился Платов, рассылая ординарцев в разные стороны, как только убедился, что в центре вышла виктория. — Что на левом фланге? Ни черта не видать за пылевой завесой.
На левом, дальнем от Аму-Дарьи, крыле слышалась ружейная трескотня. На всех пушек не хватило, только на центр. Видимо, азиатцы попытались охватить край фланга или даже опрокинули его передовые полки — на этот случай в неглубоком тылу устроили вагенбург из немногих переправленных на правый берег возов. А на правом поставили в каре наспех собранный пехотный батальон из бывших рабов, изъявивших желание присоединиться к Войску. Среди догма хватало персидских сарбазов, кое-как владевших ружейными приемами — они с печальной регулярностью попадали в плен к туркменам. Этих не бог весть каких воинов усилили урусами-невольниками из бывших линейцов, знакомых с правильным строем, а вооружили русскими ружьями со штыками — среди тысяч захваченных у хивинцев стволов нормальных набралось как раз на батальон. Если сарбазы не дрогнут, не разбегутся, бухарцев ждет неприятный сюрприз — против твердо стоящего каре даже казаки ничего сделать не могли.
— Левое крыло успешно отразило три атаки, генерал-майор Денисов перешел к преследованию, — доложил ординарец, примчавший на взмыленном коне и весь покрытый желтой пылью настолько, что его черное от азиатского солнца лицо лишилось загара, а усы казались пшенично-русыми.
Андриан Карпович летел вперед, чувствуя переполнявшую его злость. За ним, тяжело ударяя об песок копытами утомленных лошадей, пулей на излете неслась тысяча двести всадников — те, кто выдержал трехчасовую рубку-«расческу» с бухарцами, давно растеряв свои пики. Несколько раз пришлось пройтись через ряды противника, раздавая удары саблями и шашками направо и налево. Был момент, когда Денисов чуть с жизнью не распрощался — хорошо, что смог отбить клинком летящий прямо в глаз дротик. Но смог, сдюжил, как и половина его полков. Оставшаяся, лишившись лошадей или пораненная, осталась в гуляй-городе или занялась сбором добычи. Сколько людей потеряно, генерал не знал, но понимал, что победа далась нелегкой ценой — уж больно упорные туземцы им достались, матерые, доспешные, на отличных конях-коробоирах. Видимо, бухарский командующий бросил в атаку на левый фланг отборные сотни своего 17-тысячного войска.
«Нужно было сразу выводить их на гуляй-город, — ругал себя генерал-майор. — Огневого боя они не выдержали».
Улюлюкавшая кольчужная лава туземцев наткнулась на возы, стоявшие кругом, попыталась с налета их пройти, перескочить, растащить арканами. Напрасный труд — теряя людей, лошадей, длинные пики, шашки-бухарки и щиты из буйволиной кожи, откатили назад. Тут казаки и показали класс: не просто огнем огрызнулись, но принялись выбивать сотников-юзбаши и десятников-дахабаши, имевших в руках красные значки-треугольники на бамбуковых палках с вышитыми на ткани изречениями Корана. Следующая атака вышла вялой, лишенные командиров рядовые-аламаны не горели желанием лезть под пули. Отдохнувшая конница Денисова с легкостью их погнала в пустыню, в сторону полузаброшенной крепости Фараб, защищавшей на бухарском берегу Амульскую переправу.
Беглецы проявляли резвую прыть, дистанция между ними и преследователями постепенно росла. Убегавшие узбеки, не сворачивая к крепости, уносились все дальше и дальше. Ближе к реке продолжался бой — похоже, казаки из центра зажали на берегу бухарцев и теперь их добивали.
Усталые кони были готовы вот-вот встать как вкопанные, когда навстречу поредевшим полкам Денисова из жестоко потрепанных временем ворот глинобитной цитадели выехала группа всадников в богато украшенных одеждах. Их сабли покоились в ножнах, свежие красивые кони были полны сил, но не было желания сражаться в глазах у туземных наездников. На их лицах застыла скорбная маска презрения — не к противнику, к себе. Впереди ехал старичок с жидкой бородкой в халате с обильной вышивкой золотой канителью в виде кругов на груди и полах. Из-под богатого наряда выглядывали желтые сапоги, также расшитые золотым узором. Рядом с «золотоносным» старцем трясся на ишаке хорезмиец куда более скромного вида. Он оказался переводчиком.
— Мой командир, парванчи великого эмира Хайдара, просит о милости у урус-казак и живота, — объявил изумленному Андриану Карповичу круглолицый толмач-сарт. — Он говорит: состоим мы в ваших руках, что хотите, то с нами и делайте. Мы думали, будет скачка, но такой войны мы не знаем.
