Читать книгу 📗 "Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич"

— Больной, на свое счастье, успел помереть до вмешательства докторов, — бодро сообщил Федышинский. — А я вчера весь вечер трудился над вашей утопленницей. Вот, даже заключение составил. Заметьте — сам принес.

Прочитав заключение патологоанатома, я только хмыкнул. Содержимое желудка… Еще кое-какие детали. Выходит, дело по убийству мне все-таки придется открывать.

Значит, понадобится пристав или городовой, а лучше оба. Сейчас, или после обеда? Времени у нас… одиннадцать, без четверти (раньше бы сказал — без пятнадцати!), пожалуй, до обеда все и изладим.

[1]Виссарион Щепотьев — фельдшер, отравившийся фосфорными спичками — https://author.today/work/366985

Глава 10

Валериана лекарственная

В прихожей скромно переминались с ноги на ногу понятые — преподаватель реального училища Михаил Ильич Куликов и мещанская вдова Мария Улиткина. Оба преисполнены важности и, растерянности.

По дому сновали городовые Смирнов и Савушкин, производившие обыск, а я, как и полагается следователю, сидел за обеденным столом, присматривая за всей процедурой, составлял Акт обыска, время от времени посматривая на Ангелину Никаноровну Михайлову, переместившуюся из разряда свидетелей в статус подозреваемых.

Хозяйка дома сидела на скамейке, под образами, прикрытыми по случаю траура полотенцами. Губы у свекрови (теперь уже бывшей) поджаты, лик обиженный и суровый, но рыдать не пыталась. Наверное, выплакала все слезы. Еще она была очень обижена на следователя. То есть, на меня.

Верно, женщина посчитала, что я повел себя некрасиво. Слова провокация она наверняка не знает, но что-то близкое по смыслу должна понимать.

Расскажу по порядку. Когда мы всей толпой заявились к дому мещанки Михайловой (вернее, это дом ее мужа, старосты артели бурлаков) я вежливо постучал в дверь и, не дождавшись ответа, попросту вошел внутрь. Дав отмашку городовым и понятым — мол, подождите пока в сенях, открыл дверь в избу.

— Ангелина Никаноровна, добрый день, — поздоровался я и, оставив дверь раскрытой, чтобы понятые все видели и слышали, вежливо попросил: — Будьте так любезны, покажите мне обувь покойной невестки.

— Обувь? — слегка удивилась женщина, с недоумением посмотрев на меня и, с еще большим недоумением на людей, стоявших в дверном проеме и с любопытством глазевших на нее. — Зачем вам Катькина обувь?

— Если прошу, значит, надо, — сурово сказал я. — Зимнюю — валенки там, лапти, можете не показывать.

— Да какие лапти? — возмутилась свекровь. Посмотрев на понятых — собственных соседей, гордо сказала: — Мещанка она, чай, в лаптях не ходит. Пашка мой ей и сапоги купил, и туфли. У самой-то, у Катьки, одна пара была, да и та, еще со свадьбы осталась.

— Это хорошо, что муж жене новую обувь покупает, заботливый, — с одобрением кивнул я и поторопил женщину. — Так вы показывайте, показывайте…

— Так чего тут смотреть-то, — хмыкнула хозяйка и принялась стаскивать в прихожую обувь — кожаные сапожки, две пары туфель — одна пара ношеная, но вполне приличная, вторая, судя по всему, праздничная, а еще тапки на кожаной подошве, обшитые холстом.

— Это вся обувь? — уточнил я. Вряд ли у покойной Екатерины была собственная комната, где хранилась обувь. Но даже и то, что мне предъявили, по здешним меркам неплохо.

— Есть еще мои старые башмаки — Катька в них на огороде работала. В сенях стоят. Принести?

— Не надо. Верю на слово.

Значит, здесь вся обувь. Прекрасно.

— Катерина топиться в чем пошла? — поинтересовался я. — Какие туфли у нее на ногах были? Или в тапках?

— Вот эти, — уверенно ткнула Ангелина Никаноровна в новую пару.

— Благодарствую, — поблагодарил я, отставляя новые туфли в сторону. Что ж, теперь это уже улика, заберу эту пару с собой.

Кажется, до свекрови не сразу дошло, что же она такое сделала, а когда дошло, то прошла к лавке, упала на нее и зарыдала. Значит, поторопился я с выводом, что все слезы выплаканы, их еще изрядно осталось. Давно голову ломаю — откуда у женщины столько слез?

Подождав, пока Михайлова-старшая слегка успокоится (в том смысле, что рыдания станут потише), я обернулся к глазевшим понятым, поднял туфли и сказал:

— Господа понятые, в вашем присутствии мещанка города Череповца Михайлова указала на пару обуви, в которой отправилась топиться ее невестка. Видите эти туфли?

Я еще раз продемонстрировал обувь, подождал, пока понятые не кивнут, призадумался — во что бы их завернуть? Не понятых, разумеется, а улику. Посетовал сам на себя, что ничего не взял, да и что бы я взял? Разве что старые газеты, но чисто формально, они не мои, а Окружного суда. Ладно, пока и так постоят.

Умозаключение о том, что свекровь знала о намерениях невестки и, более того — присутствовала на месте ееэ-э… утопления, понятых не касаются. Это будет вписано в мое предложение прокурору по составлению обвинительного акта. И как туфли «вернулись» домой — тоже другой вопрос. Это я выясню на допросе подозреваемой.

По правилам, следовало теперь обратиться к хозяйке и попросить, чтобы она добровольно выдала нам то, что в данный момент интересует следствие. Похоже, что до Ангелины Никаноровны моя просьба пока не дойдет, поэтому я скомандовал городовым:

— Господа, вы знаете, что искать. Приступайте. Все, что заинтересует — тащите сюда.

Опять-таки — следователь сам должен проводить обыск, но полицейских привлекать для оказания помощи не возбраняется.

Долго искать не пришлось. Федор Смирнов сразу же вышел в сени и притащил оттуда охапку сушившейся валерианы, выкопанной прямо с корнями. То, что это именно это лекарственное растение, даже я понимаю. Цветки, хотя и пожухли, но еще сохраняют цвет, и запах характерный.

Спиридон Савушкин принялся открывать дверцы шкафов и буфета. Наконец, с нижней полки он вытащил штоф зеленого стекла, заполненный какой-то жидкостью.

— Открыть, ваше высокоблагородие? — поинтересовался городовой.

Я кивнул, а унтер вытащил пробку, сделанную из вощеной бумаги и в воздухе поплыл убойный запах валерианы.

— Закрывай, — махнул я рукой. Не дай бог поблизости ошивается какой-нибудь котяра — ошалеет, бедняга.

— Там еще бутыль, точно такая же, — сообщил Савушкин.

— Забирай и ее, — приказал я. Обратившись к понятым, сказал: — Господа, на ваших глазах было проведено изъятие валерианы лекарственной сушеной, в объеме… вернее, в весе… — Я запутался, думая — как же мне эту траву правильно вписать в протокол (то есть, в Акт обыска), но подсказала вдова мещанина:

— Туточки фунта два, не меньше.

— Спасибо, — поблагодарил я, вписывая в Акт наименование лекарственной травы и ее примерный вес. Два фунта — почти килограмм. Солидная заготовка. И куда ей столько?

С описанием настойки валерианы в штофах уже проблем не было. Нет, вру, чуть было не написал, что в штофе примерно 1 литр 200 граммов, но передумал. Пока это никому не надо. И туфли еще вписать. Можно даже указать, что они выданы добровольно.

— Прошу вас, господа, распишитесь, — попросил я понятых.

Пока оба оставляли свои автографы, решил, что для пользы дела попрошу преподавателя биологии из Мариинки (или какого-нибудь специалиста по травам или садам) дать мне официальное заключение в том, что это действительно растение валерианы. И настойка (или это что-то другое — наливка, раствор?), разлитая в штофы, тоже требует экспертной оценки. Это мне провизор из аптеки изладит. Или я попросту предъявлю свои улики сведущим людям и допрошу их как свидетелей, вот и все.

В принципе, сушеную траву и «готовое изделие» можно представить суду и так, без экспертизы, на основании собственных рассуждений, а если члены суда засомневаются, то пусть сами специалистов и вызывают. Но я должен поддерживать репутацию добросовестного следователя, педанта, потому все сделаю сам.

— Господа понятые, благодарю вас за службу и понимание, не смею больше задерживать, — обратился я к Куликову и Улиткиной. Посмотрев на Ангелину Михайлову, сказал: — А вы, уважаемая, арестованы по подозрению…