Читать книгу 📗 "Сотник (СИ) - Вязовский Алексей"
Что-то будто стегнуло меня бичом по икре правой ноги и точно ударило палкой чуть ниже подколенной чашечки правой. Я закачался и мог бы упасть, если бы меня не подхватил Муса, в один прыжок оказавшись рядом со мной.
— Сотник ранен! — заорал он что есть мочи.
На его крик откликнулась чуть ли не вся Особая сотня. Теперь уже пришел черед студентов спасаться кто может — через разбитую дверь во двор забегали с жутким гиком все новые и новые казаки и, выкрикивая «за Василича!», не щадили никого. В воздухе замелькали клинки, брызги крови разлетелись во все стороны, снова загремели выстрелы…
— Что там с ногами, Муса? — окликнул я денщика, не решаясь самому взглянуть на раны.
Татарин, продолжая удерживать меня за пояс, склонился.
— Пуля, — удивленно выкрикнул он. — Вскользь прошла, бинтовать надо, кровища так и хлещет!
Я почувствовал, как закружилась голова, но взял себя в руки.
— Надо — значит, бинтуй! Я зачем вам сумочки с набором для первой помощи придумал?
Муса осторожно меня отпустил, я покачнулся, но устоял на ногах. И сразу почувствовал, как крепко охватывает икру повязка из ткани.
— Надо отступать обратно на площадь, — решил я и, хлюпая набежавшей в сапоги кровью, двинулся не торопясь на выход.
Первый раунд городских боев мы не то чтобы проиграли, но точно не выиграли.
* * *
Раны оказались пустяковыми, но доставляли неудобство. Я ходил теперь прихрамывая на обе ноги и опирался на свою шашку-бухарку вместо костыля. Увидев мою ковыляющую походку, бывший командир, полковник Астахов, не удержался от подколки:
— Ходишь как утка!
Командный состав собирался на большой совет, затеянный Платовым, в пригороде Бухары, в тенечке от купы огромных чинар, чьи ветки и листва образовывали нечто вроде гигантского шатра. Кто-то из атаманских денщиков сообразил расставить грубо сколоченные скамейки, чтобы полковники могли присесть. Не один и не два заявились на совет ранеными. В том числе и Астахов.
— Корежит, — согласился я. — Тебе тоже, Емельян Никитич, смотрю, досталось⁈
У начальника 4-го Донского плечо было плотно замотано бинтом с бурыми пятнами, рука висела на перевязи, а распухшая кисть хранила следы сильного ушиба — не иначе как досталось железной шишкой на гибкой рукояти, опасного оружия, которое местные называли батик, или нагайкой со свинцовым шариком. За два дня жестоких городских боев мы хорошо познакомились с бухарским арсеналом колюще-режуще-рубяще-ударного. Например, с топориками-балта, которые, вроде как, носят за поясом и служат для указания на сан и звание, но, если их бросить умелой рукой, могут только так вышибить мозги. Что и случилось со молодым Степаном, погибшим вчера, когда мы защищали занятый квартал вокруг хауза. Мне невольно на ум приходила мысль: не стоит поминать Смерть, бледная с косой такого не спустит. Парень выжил после укуса гадюки, чтобы сложить голову на улице Бухары, которая и не думала сдаваться, но медленно, но верно склонялась перед силой русского оружия. Еще день, и мы приступим к осаде или штурму Арка. В этой драчке многие отличились, и моя сотня была не на последнем месте.
— Досталось — не то слово, Петр Василич, — в тоне Астахова слышалось уважение, и это было приятно, в отличие от его рассказа. — Натолкнулись на закрытые ворота внутри города — какой-то караван-сарай, чтобы ему пусто было. Пушку подтащили, вышибли, а за ней все арбами забито. Ну, повозки нам только в помощь — из-за них отлично вышло пулять по толпе. Еще единорогом гранату бросили, улицу расчистили от бесноватых. Пошли дальше и попали в квартал к жидовинам…
— К иудеям? — удивился я, но потом вспомнил про бухарских евреев, отлично себя чувствовавших при советской власти в Узбекистане, а потом, с распадом СССР, разбежавшихся кто куда.
— К ним самым! От местных хрен отличишь, разве что подпоясываются веревкой и тюбетейка вместо чалмы на башке. Смирными оказались, на рожон не лезли. Наоборот, не знали, как нам услужить… А далее вперлись мы в рабад, в ремесленный квартал. Вот тут завертелось. Пару улиц взяли, три потеряли, крытый рынок наш — а кругом враги. Помнишь, набрали персов в пехоту? Подчистую всех вырезали, не умели они штыком обороняться…
Я печально вздохнул. Те же проблемы! В сотне мало кто остался без порезов и ран. Хорошо хоть «двухсотых» всего трое.
— Вам еще повезло, господин полковник, что на вас слонов не пускали!
Астахов растерянно заморгал.
— Слоны? Откуда здесь взяться слонам? Чай не в Индиях!
— Не знаю, откуда, да только пустили на нас одного. Верблюда с фальконетом поставили, так он его снес, как пушинку. У меня фурлейт есть, Кузьма, знаешь такого?..
— Кто ж не знает твоего великана⁈ — хмыкнул Астахов.
— А про то, что он в верблюдах души не чает, слышал?
Полковник помотал головой и подался ко мне, предчувствуя интересный рассказ.
— Нешто элефанта скрутил в бараний рог⁈ Хобот ему оторвал?
Я рассмеялся: Назаров, конечно, крут, но супротив слона все ж хлипковат. Тут же мелькнула мысль о том, что, если такую живую махину в доспехи облачить, защиту для ног придумать, а сверху еще пушку водрузить, получится настоящий танк.
— Не-а. Он фальконет подтащил и в заднюю ногу слону картечью засадил. Прям в изгиб, сзади колена. Слышал бы ты, как слон орал!
— И чо со слоном? Добили?
— А то как же! Добили и сожрали! Не сразу. По кусочками.
Пришел черед заливаться смехом полковнику. Видимо, он нарисовал себе сцену, как казачки на ломтики кинжалами да шашками попластали слоновью тушу. Его, наверное, весьма заинтересовало, какие слоновьи части вышли на поверку самыми вкусными, но я не успел ему рассказать.
— Черехов, к атаману! — раздался резкий, как удар хлыста, окрик Василя Кирсанова, ординарца и и платовского сродственника по второй жене.
Я, кряхтя, поднялся со скамейки и отправился к маленькой кибитке в глубине сада, где квартировал наш генерал. Сунул туда нос. Злой как черт атаман посмотрел на меня неодобрительно, будто я сам виноват, что подставился под пулю.
— Собирай свою сотню, Петро. После совета отправимся к эмиру. Вопросики к нему у меня появились, к морде басурманской, ни дна ему, ни покрышки!
* * *
Первое, что меня поразило в летней резиденции эмира в нескольких верстах от города — это пруд, которому попытались придать более-менее правильную форму. Не бассейн, конечно, но с проточной водой, поступавшей по каналу от Зеравшана. Страшно вообразить, сколько кишлаков без нее осталось, и все для того, чтобы жены Хайдара в ночной темноте могли освежиться, не снимая халатов. Восток — дело тонкое, Петруха…
Эмир был молод, доброжелателен и лез из кожи вон, чтобы умилостивить атамана. Для Платова поставили настоящий стул, на столике расставили европейский серебряный чайный набор.
— Я лично из Петербурга привез, подарок императора, — шепнул нам Ишмухаммад, выступавший в роли переводчика и гида. — Все для дорогих гостей!
Взгляд его тревожно бегал. Он не знал, чем закончился наша встреча. Моя сотня довольно грубо вытеснила за пределы резиденции дворцовую охрану. Пытавшемуся качать права их командиру, караул-беги, я без долгих разговоров треснул в лоб рукоятью кинжала. Его, залитого кровью и лишившегося сознания, унесли испуганные подчиненные. Их набирали из знатных узбекских семей — избалованные сыночки, а не бойцы.
Платов не вмешивался. Даже похохатывал, глядя на наше самоуправство. И ждал реакции эмира. Но повелитель Бухары был само спокойствие. И радушие. Словно давно для себя решил сдаться на милость победителей, не волнуясь о своей судьбе. Исламский фатализм во всей красе. Иншалла! Что предначертано Аллахом, то и сбудется.
Но, быть может, эмир все заранее просчитал: и «восстание» в Бухаре, как нам объяснили городские события, и гнев парванчи урусов, и осознание русскими завоевателями того факта, что эмират не Хива, что почти миллион ее жителей — это такой фактор, с которым нельзя не считаться. И что с ним, с Хайдаром, придется договариваться, хотим мы того или нет. А если попытаемся, как в Хиве, поставить на его место зиц-председателя, то вряд ли выберемся отсюда живыми. В его вежливой улыбке, томных жестах, изысканных фразах с использованием стихотворных двустиший проскальзывал жирный, как узбекский плов, намек: мы нуждаемся друг в друге!
