Читать книгу 📗 "Курсант. На Берлин 4 (СИ) - Барчук Павел"
Мюллер создал внутри Германии «тыл», который был абсолютно лоялен и контролируем. Это была необходимая предпосылка для развязывания войны.
Однако штандартенфюреру было мало всего этого. Он чувствовал себя фигурой более масштабной, способной на большее. Он хотел доказать это не только Гиммлеру, но и фюреру.
Именно поэтому Мюллер уговорил Гиммлера доверить ему прямую подготовку к военным действиям: провокации и диверсии
Роль Мюллера перешла от внутренней безопасности к активному участию в агрессии. Гестапо стало инструментом для создания предлогов к нападению.
И вот скоро должна была реализоваться самая гениальная задумка Мюллера. Именно он придумал, как инсценировать нападение поляков на немецкую радиостанцию, чтобы представить вторжение в Польшу как акт самообороны.
Мюллер лично руководил подготовкой этой операцией вместе с Шелленбергом. Он предоставил из концлагерей «кандидатов для инсценировки» — заключенных, которые оденут польскую форму, которых затем убьют и представят как польских диверсантов. Но и этого Мюллеру было мало. Он чувствовал себя нереализованным до конца. Ему хотелось все-таки осуществить нечто максимально грандиозное. А что может быть грандиознее архива Сергея Витцке?
Мюллер еще раз посмотрел на часы, а потом поднял трубку телефона для внутренней связи и велел секретарю впустить Алексея.
Витцке вошел с тем видом почтительной готовности, который Мюллер от него и ожидал. Этот парень в большинстве случаев ведет себя так, как от него ожидают.
Он положил на стол папку с отчетом. Мюллер, не говоря ни слова, открыл ее и начал читать, делая вид, что погружен в изучение.
Отчет был удивительно, подозрительно скучным. Посещения ателье, визиты к подругам, походы в кафе. Последние два дня — проведены в стенах родного дома. И постоянные, навязчивые жалобы на нервы, на преследующее ее чувство страха после ограбления в банке. Согласно отчету Витцке, женщина демонстрировала все признаки истерии: беспричинный плач, разговоры о бегстве из Берлина, параноидальные высказывания о том, что за ней следят. То есть — поведение, несвойственное шпионке.
Мюллер медленно закрыл папку, его лицо было каменной маской недовольства. Хотя, на самом деле, мысленно штандартенфюрер уже потирал руки.
— Ты разочаровываешь меня, Алексей, — произнес он ледяным тоном. — Я ожидал большего. Набор банальных наблюдений и сплетен. Ты хочешь сказать, что все эти дни потратил на слежку за истеричной вдовой, которая боится собственной тени?
Витцке не смутился. Напротив, на его лице появилась легкая, почти извиняющаяся улыбка.
— Возможно, я смотрю не туда, герр штандартенфюрер. Но… Знаете, мы русские считаем, ничего в этой жизни не бывает случайным. Вы приказали следить за Мартой Книппер и собрать о ней всю информацию, которая имеется. Однако… Пока я следил за вдовой, моё внимание привлекла… другая ниточка. Куда более жирная и, осмелюсь сказать, тревожная.
Витцке достал из внутреннего кармана пиджака смятый, испачканный чем-то лист дорогой, кремовой бумаги. Он был сложен в несколько раз, и его уголок был опален, будто его пытались поджечь, но не дожгли до конца. Мюллер, скривывшись, осторожно взял бумажку двумя пальцами.
— Что это? — его голос был ровным, но внутри уже что-то шевельнулось. Что-то, похожее на предчувствие.
— Вчера я сопровождал моего друга, музыканта на виллу Геббельсов на Шваненвердер. Вы в курсе, Марк Ирбис живет вместо со мной у фрау Книппер. Супруга рейхсминистра пропаганды считает его очень талантливым. А потому, в некотором роде, опекает Марка. — начал Витцке, тщательно подбирая слова. — Фрау Магда была… весьма любезна. Ирбис давал урок детям. А я, пользуясь случаем, прогуливался у озера. Возле одного из мусорных баков, которые готовили к вывозу, я заметил этот листок. Кто-то явно пытался его уничтожить, но сделал это небрежно. Меня насторожил не сам листок, а то, что на нем. В первую очередь — штамп. Он принадлежит господину Геббельсу. А нас, знаете ли, в секретной школе учили обращать внимание на такие детали.
Мюллер развернул бумагу. Это и правда был официальный бланк. В верхнем углу стоял оттиск личного штампа рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса. Бланк выглядел чистым, за исключением нескольких строк, нацарапанных карандашом. Это были не слова, а обрывки фраз, цифры, словно кто-то тренировался в написании или спешно что-то копировал. Но одна фраза, выведенная с нажимом, заставила кровь Мюллера похолодеть: «…передать через К. Контакты в Кракове… синхронизация до 31.08…»
Штандартенфюрер почувствовал, как дрогнуло и резко упало вниз сердце. Краков… Польша… Тридцать первое августа. Ровно за день до того, как планируется операция «Консервы». Совпадение? Очень не похоже на то. Неужели Геббельс действительно замешан в чем-то противоправном?
— Вы понимаете, что говорите, Витцке? — тихо прошипел Мюллер, его глаза сузились до щелочек. — Вы понимаете, что это может означать?
— Я говорю то, что вижу, герр штандартенфюрер, — парировал Витцке с подобранной долей смиренной неуверенности. — Возможно, это ничего не значит. Черновик секретаря. Или… кто-то в доме рейхсминистра упражнялся в подделке его подписи и штампа для каких-то своих целей. Но ваше чутье… оно ведь всегда вас выручало. И еще один момент…
Мюллер молчал, сканируя взглядом Алексея. Внешне штандартенфюрер казался совершенно спокойным, но в его голове, на самом деле, вихрем проносились мысли. С одной стороны очень нерадостные, а с другой…
Да, упустить предательство прямо под носом — это плохо. Если Геббельс в чем-то замешан, первый, кто получит нагоняй — это Мюллер. За свою излишнюю самоуверенность. Штандартенфюрер буквально на днях отчитался Гиммлеру, что у него все под контролем. Внутренняя система слежки работает отлично.
Но с другой стороны… Если именно Мюллер раскроет личину предателя… Да еще такого уровня…
— И что же еще произошло? — Ровным тоном поинтересовался Генрих.
— За обедом, — продолжил Витцке, — фрау Магда была странно возбуждена. Она обратилась к Ирбису по имени «Виктор». Я сначала не понял, но когда мы вернулись домой… мой друг, он был в ужасе. Он рассказал мне, что фрау Геббельс, по слухам, в молодости была близка с неким Виктором Арлазоровым, еврейским философом и политическим деятелем. И она, видимо, увидела в Ирбисе его призрак. Вы ведь знаете, что Ирбис — румын. Тёмные волосы, темные глаза, тонкие черты лица… Вполне возможно, типаж и правда похож. Но Марк, он — честный музыкант. Это я могу сказать вам точно. Мы живем бок о бок. Он носится со своей скрипкой, как умалишённый. Все, что его волнует — это музыка. Кроме того, Ирбис безумно благодарен Великой Германии, что она приняла его с распростёртыми объятиями. Впрочем, как и я. Так вот… Марк боится, что его втянут в какую-то историю, которая погубит не только будущую карьеру, но и жизнь. Он не хочет проблем, герр штандартенфюрер.
В голове Мюллера, как шестеренки в отлаженном механизме, начали сцепляться факты. Ностальгия жены Геббельса по еврейскому любовнику? Черт… А почему бы и нет?
Эта часть ее биографии вовсе не является тайной. Тем более, Мюллеру, как никому другому, известно, что смерть Арлазорова была по сути «заказана» Геббельсом. Таким образом он уничтожил позорную страницу жизни своей супруги.
Подозрительный черновик со штампом Геббельса связанный с датой, известной лишь узкому кругу посвященных… Мог ли сам рейхсминистр быть автором этого послания? Не факт. Могла ли написать это Магда? Тоже вопрос. Ее фанатичное обожание фюрера известно всем. Но… С другой стороны… А что, если все это просто банальная игра на публику?
Мюллер снова мысленно чертыхнулся. Его собственная, давняя неприязнь к Йозефу Геббельсу — выскочке, интригану, чья преданность фюреру не отменяла его амбиций,– подняла голову.
Марта Книппер с ее истериками и потенциальными связями с британцами моментально померкла перед этим новым, головокружительным подозрением. Здесь пахло не просто адюльтером или шпионажем. Здесь пахло заговором в самой верхушке. А заговоры были его, Мюллера, хлебом.
