Читать книгу 📗 "Смутные дни (СИ) - Волков Тим"

— Убежал уже, — ответил Гробовский. — Спугнули мы его.

Доктор вылез из укрытия, подошел к своему спутнику.

— Устинья все рассказала, — пояснил тот. — Я как услышал — сразу сюда. Понял твой маневр. Молодец, что на задворки его увел. На улице народу полно. Если бы пальба началась… У тебя кровь на плече!

— Пустяк, — отмахнулся доктор. — Поцарапало. Ульяна как?

— В порядке. Иван Павлович, ты сопроводи ее до Ключа, прям матери в руки и передай. А я пока людей вызову, надо с этой «галереей» разобраться и освободить остальных девчат.

Встреча матери и Устиньи была конечно эмоциональной, полной слез. Доктор оставил их, не стал лезть с расспросами, лишь шепнул женщине, чтобы дочку без пригляду больше не оставляла и направился в Зарное.

Усталость навалилась на плечи и хотелось как можно скорее улечься в кровать и выспаться.

Иван Палыч толкнул дверь своей комнаты. Тусклый свет керосиновой лампы осветил небогатое убранство. Кровать с продавленным матрасом, стол с чернильницей и бумагами, да стул — а больше ничего и не надо. К тому же комната была тесной, особо и не разгуляешься по мебели.

Доктор оглядел комнату. На первый взгляд всё было на месте: бумаги сложены, кровать застелена, занавеска на окне чуть колышется от сквозняка.

Но все же что-то было не так.

Мелочи выдавали чужое присутствие. Чернильница стояла не у края стола, как он привык, а ближе к центру, и перо лежало не в канавке, а рядом. Книга «Анатомия» Грея, которую он оставил открытой на странице с позвоночником, была закрыта, а закладка — старый рецепт — торчала криво.

Доктор нахмурился, подошёл к комоду. Ящик, где он хранил письма и записи, был чуть приоткрыт, хотя он всегда задвигал его до упора. А в углу, у кровати, валялась пуговица — не его, чужая, с медным блеском, какие носят на сюртуках городских щёголей.

Кто-то рылся в его вещах… Старались аккуратно, но…

Кто был? И что искали?

Иван Павлович поднял пуговицу, рассмотрел внимательно. Нужно было как можно скорее узнать кому она принадлежит.

— Громче! Громче, Зотов! Еще громче! Гриша, ты кашу ел сегодня? А чего еле губами шевелишь?

Гриша потупил взор.

Пыльные лучи солнца пробивались через щели в окнах, падая на стены ученического класса и импровизированную сцену — несколько досок, застеленных старыми занавесками. Дети, в самодельных костюмах из простыней и цветной бумаги, топтались, повторяя текст.

— Это же эмоциональная сцена! Больше звонкости голосу. Ну ты чего? — спросил Рябинин, подойдя ближе. — Стражник Бернард, которого ты играешь, он же ведь сильный. Ты стоишь на ветру, в ночи, у замка Эльсинор! Где твой голос? Стражник же не может быть слабым и мямлить слова.

— Я… стараюсь, Степан Григорьич…

Рябинин вздохнул, обвёл взглядом детей. Потом шагнул к центру сцены, раскинув руки.

— Дети, послушайте! — начал он. — Чтобы сыграть героя, надо стать героем. Не просто слова говорить, которые вы выучили, а жить ими! Гриша, ты когда на сцену выходишь, ты уже не просто мальчик из Зарного. Ты — Бернардо. Ты стражник, что разговаривает с призраком в ночи! Представь: холод, тьма, ветер. Да, ты боишься призрака. Но от этого говоришь еще громче — чтобы вспугнуть его. И чтобы себя таким образом приободрить. Вспомни, как ты зимой в лесу боялся волков. Вложи это в голос!

Гриша, теребя край простыни, кивнул. Анюта, хихикнув, шепнула Васе:

— Гришка и мышей боится, какие волки?

Вася поправил корону, фыркнул, но Рябинин, услышав, строго взглянул на них.

— Анюта, и ты, Василий! Вас это тоже касается. Офелия, Гамлет — вы должны жить своими ролями. Офелия любит и страдает, Гамлет мстит. Погрузитесь в эти роли! Представьте: вы не в школе, а в замке, где тени шепчут о предательстве. Закройте глаза, почувствуйте это!

Дети переглянулись.

— Да поймите же вы! Погружение в роль — это когда ты забываешь себя. Гамлет не думает о картошке в огороде, он думает о мести! Бернардо не думает о школе и оценках, он ищет призрака! Готовьтесь к роли: представляйте, живите, дышите ею. Тогда зритель поверит, заплачет, раскроет кошелёк…

Рябинин задумался.

— Знаете что? Чем объяснять сотню раз на словах одно и тоже, давайте я вам дам лучше упражнение. Чтобы вы научились погружаться в роль. На практике попробовали. Значит так…

Он осмотрел детей.

— Все вы будете погружаться в одну роль. Сложного ничего там не дам. Скажем, чтобы веселее было, станете шпионами. Как вам?

Дети оживленно зашептались.

— Шпионами?

— Ну да. Это не сложно. Вот, например, в «Гамлете» тени — это тоже шпионы, они следят за каждым шагом героев. И сегодня вы станете такими тенями! Вы должны следить за человеком так, чтобы он вас не заметил. Быть невидимыми, как настоящие шпионы — но, конечно, не по-настоящему, — он подмигнул, но глаза остались холодными.

— А если нас увидят? — робко спросил Зотов.

— Так в том и смысл упражнения — чтобы вас не увидели. Прячьтесь за углами, ходите тихо, смотрите издалека. Запоминайте: где был, с кем говорил. Потом расскажете мне. Это для спектакля, для того, чтобы научить вас роли.

Дети зашептались, возбуждённые.

— А… писать надо? Что увидим? — спросил Гриша.

— Можно и писать, — одобрительно кивнул Рябинин. — Но главное — запомнить. И не болтать. Шпионы молчат, как призраки. Все поняли.

Дети радостно закивали.

— А за кем следить? — спросил Гриша.

Рябинин улыбнулся и совсем тихо ответил:

— А следить вы будете… за Иваном Палычем, нашим земским доктором!

Глава 14

Гробовский заглянул в больницу уже вечером, когда шел с поезда. Зашел за Аглаей, но и доктор бы рад, весь уже извелся от любопытства.

— Ну, что? — заулыбалась Аглая. — Чайку… да пойдем?

Девушка шустро развела керосинку, поставила чайник… Поручик, чмокнув невесту в щечку, уселся на топчан и устало вытянул ноги:

— Эх, Иван Палыч! Испортил ты мне всю обедню.

— Но… — вскинулся было доктор.

Алексей Николаевич со смехом махнул рукой:

— Ла-адно, понимаю! Правильно действовал — девчонку спасал.

— Однако, и ты вовремя там оказался, — проверяя недавно заполненный Аглаей журнал, усмехнулся Иван Палыч.

Гробовский пожал плечами:

— Так говорил же! Давно этого черта Сильвестра выпасал… Тут, чую, напал на след! Ан, смотрю, в скверике Витюша наш с девочкой. Сидят, воркуют… Он мне про тебя и сказал. Ну, а дальше ты знаешь… Кстати, вторая-то девчонка, как ее…

— Гертруда?

— Ка-ак⁈

— По роли — Гертруда, а так-то она Маша, — отложив журнал, Иван Палыч расставил на столе кружки. — Свалила, зараза, не сказавши никому…

— Кого свалила? — снова не понял сыскарь.

— Ну, Устинью проводила да уехала домой на попутной подводе. Родичей каких-то встретила… И в Зарном была раньше всех! — доктор вдруг потупился. — Жаль, Сильвестр ушел! Ищи его теперь… Ох, виноват — понимаю…

— Никуда этот черт не денется! — неожиданно хохотнул Гробовский. — В Москву ему нынче не в масть — старые грешки не пускают. А здесь, в уезде, все связи! Бордель — это так, для разгону. Как и приводные ремни… Не-ет! Тут крупную аферу ждать надо! Где большими деньгами запахнет — там и Сильвестр. Объявится, не сомневайся!

Пуговица! Медная, сияющая… Не давала она доктору покоя вот уже целых три дня. Понятно, не сама пуговица, а тот, кто ее оставил. Кто забрался в каморку Ивана Палыча и что-то там искал? А что можно было искать? Какие такие ценности? Деньги доктор не копил — да и с нынешней каждодневной инфляцией это выглядело бы глупо.

Тогда что? Ну, разве что почтовый квиток от перевода на десять тысяч! Ну да, ну да… Вот это — может быть. Искали, да не нашли! Квиток этот доктор хранил на работе, в смотровой, в столе среди прочих бумажек, в которых сам черт ногу бы сломал! Как говорится, подобное прячь среди подобных… А вообще, не худо бы отдать квиток Чарушину. Он же власть!