Читать книгу 📗 "Патриот. Смута. Том 4 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич"

— Франсуа де Рекмонт! — Я поднял голос. — Приди в себя. Ты же воин, рыцарь, как ты говоришь. Ты, мастер меча.

— Боже милостивый. — Он поднял на меня взгляд совершенно пустых глаз. — Боже.

— Да, возможно. — Я сделал вброс, и это поразило его в самое сердце. Он уставился на меня, икнул. А я продолжил. — Господь милостив, но у нас был уговор. Пари. Не я его тебе навязал, а ты сам предложил. — Говорил все также холодно, смотрел на этого находящегося на грани безумия человека.

Черт, француз, почему ты не можешь поверить, что у нас здесь есть своя школа меча? Сабли? Почему считаешь всех нас криворукими мужланами? Что за варварство? Что за стереотипы? Теперь они же и сводят тебя с ума, глупец.

— Мы сразились, ты проиграл. Так бывает.

— Нет… Нет… Дева Мария.

— Есть факт. Теперь ты будешь работать на меня бесплатно, но… — Я поднял руку, останавливая его очередную порцию причитаний.

— Но! Франсуа. — Уставился на него. — Я дам тебе то, что ты не получишь нигде.

— Дьявол… — Простонал он. — Я уже продал свою душу.

Что за чушь.

— Я дам тебе землю, титул, чин. Твой род будет служить России и прославлять ее. Разве это не лучше денег? И если ты прекратишь эти глупые причитания, соберешься и скажешь одно слово. Да… — Я пристально изучал его, скривил рот в довольной ухмылке. — Я назову тебя своим собратом.

Он молчал, качал головой.

— Я не заплачу тебе ни монеты, Франсуа. Но, я не хочу, чтобы ты нарушил свой обет. Ты получишь больше, чем только мог мечтать. Землю и титул. Разве это не значит, что ты будешь работать за деньги?

Повисла тишина.

После короткой паузы француз вздохнул тяжело, поднялся.

— Господь всемогущий. — Он сделал шаг от стола, сделал реверанс. — Ваша Милость, я Франсуа де Рекмонт готов служить вам.

— Учи язык, Франсуа. Говорящим быть лучше, чем немым. Русские уже один раз удивили тебя, впереди еще много таких мгновений. — Хмыкнул, продолжил. — Свободен.

— Да, ваша Милость. — Он поклонился, цокнул каблуками, развернулся и вышел.

Что творилось в голове этого человека понять сложно. Но тот итог, к которому он пришел меня вполне удовлетворял. Не дьявол, а Милость — человек, которому должно служить. Не за чеканную монету, а по зову сердца. А что стоит за этим зовом — желание обрести для себя большее, благие намерения, вера, стремление встать у трона или надел земли — не так важно. Все это служение ради Родины. Ведь и трон, и земля, и вера — это часть Родины.

Посидев еще немного, я поднялся. Вышел, взглянул на заходящее солнце.

Запад! Слишком много ты о себе мнишь. Твой явный представитель, француз тому наглядный пример. Но, он хорош, он пригодится мне для моих дел. А это хорошо. Нужно брать лучшее и использовать. Накладывать на старые традиции и формировать новое.

Ведь суть державы, суть империи в том, что она берет то, что ей нужно и делает своим. Впитывает, переваривает и применяет. Не кичится чем-то одним, а использует все.

Вздохнул, развернулся и двинулся дальше работать.

На следующий день пришлось мне лично заняться переформированием казацких сотен. Полковые, лишившиеся одного из атаманов вроде бы и выбрали себе нового, но действовали как-то неуверенно. Пришлось вмешаться, разобраться в вопросе, переговорить со старыми да опытными.

Сотники нашлись быстро. Часть бойцов, лучших и надежных отправилась в конницу, как и задумывалось.

Неделя проходила в подготовке, тренировках, муштре. Бойцы впитывали военную науку хорошо и быстро. Сотники, я отошел от названия казацких офицеров атаманами, поддерживали во всем француза. Его поражение не повлекло никаких негативных эффектов. Наоборот, люди прониклись к нему уважением. Все они видели, как мы сражались. Понимали — будь на месте любой из них, то и Франсуа де Рекмонт, и Игорь Васильевич Данилов одолели бы каждого в поединке.

На четвертый день к позднему вечеру вернулся гонец из Ельца. Запыленный, усталый. Доложил, что письмо доставлено. Также сказал, что люди оскольские в смятении. Из Поля к ним казаки ходили, письмо воеводе тамошнему передавали о победе Царя Русского над мурзой Кан-Темиром близ Воронежа.

История со странными, появившимися из ниоткуда людьми-гонцами повторялась.

На мой вопрос — придут ли войска елецкие, ответа посыльный не дал. Письмо передано было. Поутру, когда обратно выдвигался он ничего вручить воеводе воронежскому, то есть мне, не велено.

На седьмой день после битвы и шестой пребывания в Воронеже собрал я военный совет. Озвучил людям обещанное, а именно: как будет жалование формироваться.

Первое. Брал на себя обязательства кормить людей служилых в походе. Сбором продовольствия занимались фуражиры. Никаких грабежей и насилия. Запрещалось строго настрого. Кто уличен будет, того повесят по законам военного времени. Мы идем в Москву людей на Земский Собор созывать. Мы силу матушки земли русской олицетворяем.

Значит, верой и правдой населению служить должны.

Достаточно много запасов у нас было в конине, добытой после боя и зерне из амбаров воронежских. Но пополнить все это было необходимо. Путь неблизкий и чем дальше от начала, тем сложнее будет договариваться с населением. Ближе к Москве — голоднее. Больше разбойников, грабежа и прочего лиходейства.

Яков и Тренко по моему указанию как раз занимались фуражировкой. Оба были известными в окрестностях города, вели переговоры, возмещали убытки трофейными конями, плохо годными к походу и серебром, если приходилось.

Второе. Выданное служилым людям воинское имущество передавалось в пользование. И в вечное владение им. Но, при условии служения и под запись в специальной реестровой книге. Все казаки Чершеньского также были переписаны. Вся наше небольшое, тысячное воинство вошло в книгу с указанием, что у кого имеется, к какой сотне кто приписан и кому чего выдано для несения службы.

Полный учет!

Сверх выданного имущества каждому бойцу пешему начислялось жалование в месяц по полрубля. Немного, но по факту, с учетом имущества, выдаваемого сразу — достаточно. Конному по рублю, если коня сам привел, а если получил, то все так же по половине. Но скакун передавался в пользование, как и оружие. Десятникам, которых я потребовал отобрать из самых толковых бойцов, прапорщикам, барабанщикам и музыкантам, медикам — удвоенное жалование. Сотникам, которые по факту пришли со всем своим, почти — иной подход. Доспехи всем без исключения выдать пришлось. Командир должен был быть защищен лучше прочих и в бою руководить, а также своим примером часто указывать, что и как делать.

Всем офицерам своим назначил жалование в десять рублей в месяц.

— А себе, воевода, сто? — Усмехнулся Васька Чершеньский, присутствующий на совете, как сотник конного отряда.

— А мне оно ни к чему. — Посмотрел я на него грозно. — Снаряжение у меня имеется. Хлеб насущный из закромов на пропитание дают. Дела иного, кроме служения Родине не знаю. Зачем мне серебро?

Сотники смотрели удивленно. Кивали уважительно, переглядывались. Хотя, уверен, в глубине души каждый из них понимал простую истину. С одной стороны, воеводе и вправду деньги ни к чему. А с иной — вся казна ему принадлежит. Все, как и у государя. Зачем ему думать о деньгах своих, если ему и так все, что нужно обычному человеку, дается. А что сверх меры потребно — это уже дела государственные.

Так и у меня, хоть и не царь я, а воевода. Либо дело военное и деньги потребно из казны тратить, либо все и так есть. Лучшее.

По факту совета решили мы выдвигаться еще через два дня, на пятнадцатый день месяца мая. Завершали последнюю подготовку, подтягивали обозы, запасали провиант и порох. Проверяли.

Франсуа с утра до вечера муштровал бойцов.

Фрол Семенович Войский обучал три десятка человек наукам медицинским. Я приходил к ним каждый день. Наблюдал. Тяжело было учение, поскольку мало кто их бойцов читать и писать мог. Многие уже кое-что умели, но познания, передаваемые от отца к сыну, были кривыми и косыми, порой. Опять кровопускание, пиявки, прикладывание сырой земли к ране, паутина смешанная со слюной, и прочие сомнительные действия.