Читать книгу 📗 "Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович"

Я больше не спрашивал, сдаётся он или нет. Своим шансом он не воспользовался. Я лишь поманил пацана на себя, приглашая в новую атаку.

— Ну давай, Борзый… — процедил я. — Иди сюда, дорогой. Покажи, на что ты действительно способен, я как понимаю ты еще по серьезке не включался?

Пацан, повелся на провокацию и как разъярённый бык, снова рванулся в атаку. Но теперь уже точно в последнюю, отчаянную. В этот удар он вложил всё, что у него осталось.

Но я и на этот раз легко ушёл от его размашистой оплеухи. Чуть поднырнул под траекторию его удара, сместился. В тот же миг я врезал короткий, жёсткий боковой точно туда же — в печень.

Борзый пропустил удар и по инерции ещё несколько шагов пронёсся вперёд. Он как будто не сразу понял, что именно произошло. А потом его «догнало». Ноги у пацана резко подломились, и он тяжело рухнул на пол спортзала, схватившись за бок куда пришёлся мой удар.

— Ф-ф-ф… — зашипел он.

На этот раз пацан прочувствовал всё — от первой искры до последней волны боли.

Борзый стиснув зубы, и, не в силах удержаться на месте, закрутился по полу, как волчок, корчась от боли.

Удар в печень — это особая боль. Да она не выключает сразу и не гасит сознание резко, как нокаут в голову. Зато эта боль оставляет тебя внутри собственного тела, один на один с тем, что в нём сейчас происходит.

Когда ловишь тяжёлый удар в голову — бывает вспышка, провал, а потом ты просто приходишь в себя на полу. Подчас не до конца понимая, что случилось.

Здесь же было всё иначе и ты вынужден проживать каждый миг боли полностью без спасительного «отключения». Вот это и было самым тяжёлым.

Но главное заключалось в другом: боль делала продолжение поединка практически невозможным. Тело то попросту отказывалось подчиняться.

Я молча наблюдал за Борзым. Надо отдать пацану должное — переносил он муки довольно мужественно. Он тяжело дышал, собирая себя по кускам, и всё-таки попытался снова подняться на ноги. С трудом, через боль и сбитое дыхание, но пацан поднялся. Сразу уставился на меня взглядом, полным все той же злой, упрямой ненависти.

Борзый показывал всем своим видом, что готов продолжать бой дальше. Только вот я в этот момент очень хорошо понимал простую вещь. Еще один пропущенный Борзым удар — и дальше всё может пойти уже совсем не по «учебному» сценарию. Я легко мог нанести пацану серьёзную травму — такую, после которой люди надолго остаются в больничных палатах. Это бы не сулило ничего хорошего ни самому Борзому, ни мне.

— Я бы на твоём месте прямо сейчас сказал «стоп», — невозмутимо сказал я.

Борзый даже не стал вслушиваться. Энергично замотал головой. Сдаваться он не собирался.

Ну да… Наговорил лишнего, понаобещал, накричал и теперь сам себе наступил на горло. После такого уже трудно отступать. Молодость, горячка, когда слова летят быстрее, чем успевает включаться разум.

— Я тебе просто объясню, пацан, — продолжил я. — Ещё один пропущенный удар и ты уедешь в больницу. Очень надолго.

Борзый меня хорошо слышал. Я это понял. Но сделал пацан ровно противоположное. Вместо того чтобы прислушаться, он снова попытался атаковать.

Правда на этот раз у него не получилось ничего.

Даже шаг дался ему с явной, тяжёлой болью. Тело не слушалось так, как прежде. Оно просто больше не хотело продолжать этот бой, как бы его обладатель ни упрямился.

Хотел этого Борзый или не хотел, но драться он уже попросту не мог. Тело отказалось подчиняться раньше, чем сломалась его упрямость.

Я медленно снял свои перчатки, бросил их пацану под ноги. Глухой звук падения эхом разнёсся по пустому спортзалу. Борзый машинально проследил за ними глазами, потом медленно поднял взгляд на меня. Во взгляде впервые появилось отчаяние, по сути он сам загнал себя в угол.

— Стоп, — сказал я первым, останавливая поединок, и тут же добавил, чтобы отвлечь его от мысли попытаться спорить: — А теперь прямо сейчас мы с тобой пойдём и спокойно поговорим ко мне в подсобку.

Борзый конечно всё ещё смотрел на меня зло, но это была уже бессильная злость. Фактически он больше ничего не мог мне сделать.

— Пойдём, — повторил я и развернулся к своей каморке.

Я подошёл к двери, открыл её и кивком показал пацану заходить первым. Молодая, горячая кровь, да ещё с нашей историей… нехорошие прецеденты уже были, и подставляться под удар со спины мне совершенно не хотелось.

Борзый, всё ещё приходя в себя после боя, бросил на меня потухший взгляд. Он с понурым видом вошёл в мою подсобку.

— Присаживайся вон туда, — сказал я, кивнув на стул у стола. — В ногах правды нет.

Борзый шагнул к стулу, морщась от жгучей боли в области печени. Было видно, что каждый шаг даётся ему через усилие. Пацан отодвинул стул, тяжело опустился на него и, выдохнув, откинулся на спинку. Он явно пытался хоть немного снять напряжение в теле.

Я зашёл следом и плотно закрыл за собой дверь, окончательно отрезая нас от всего остального мира. Теперь, когда и он, и я выплеснули свою злость в коротком, но предельно честном бою, можно было говорить глядя друг другу в глаза. И уже потом решать, что вообще делать с нашим конфликтом дальше.

Я медленно подошёл к столу и сел напротив Борзого. Сложил руки на столешнице, не спуская с него взгляда. Пацан сидел напротив меня, также тяжело дыша. Злость у него не испарилась вместе с потом и болью.

Говорят, что после драки кулаками не машут.

Но я слишком хорошо знал и другое: даже после настоящего боя конфликт иногда не закрывается. Бывает и так, что он только начинает набирать обороты. Увы, с куда более тяжёлыми последствиями. И сейчас я как раз чувствовал, что мы с ним стоим именно в такой точке.

Наш конфликт с Борзым был слишком личным и задевал по живому, чтобы я мог отмахнуться от него как от обычной подростковой глупости. Я хорошо понимал, что если прямо сейчас не попытаться вправить этому пацану мозги на то место, где им и положено быть, всё может зайти слишком далеко. И закончиться это может одинаково плохо для нас обоих — и для него, и для меня. Этого мне как раз и хотелось избежать.

— Я прекрасно понимаю, паренёк, — начал я издалека, — что ты не питаешь ко мне никаких тёплых чувств. Не обольщайся — я к тебе тоже.

Я сделал небольшую паузу, давая этим словам немного прокрутиться в его голове.

— И это при том, что мы с тобой не так давно пожали друг другу руки. Я, если честно, тогда решил, что после этого наш конфликт закрыт. Что тема исчерпана.

Борзый молчал. Сидел напряжённый, сжатый. Возразить ему было, по сути, нечего. Всё действительно было ровно так, как я говорил.

Мы уже пожали однажды друг другу руки. Но по какой-то причине этого ему оказалось недостаточно.

Пацан, видимо, решил, что имеет полное право по-новой оскорбиться и продолжить конфликт так, как ему самому казалось «правильным». Ну что ж… хозяин барин.

Только существовали некоторые нюансы, о которых он, похоже, даже не задумывался.

Именно эти нюансы я сейчас и собирался до него донести.

— Так вот послушай теперь сюда, пацан, — холодно сказал я. — Раз ты у нас такой любитель блатной романтики и всего того дерьма, что вокруг неё крутится, то я тебе сейчас на твоём же языке конкретно поясню. Разложу по полочкам, что значит тот твой галимый высер после рукопожатия, который ты направил в мою сторону.

Борзый продолжал пялиться на меня исподлобья, челюсть у него была сжата, а ноздри раздувались, выдавая напряжение. Но он молчал и не перебивал.

— Ты знаешь, — продолжил я, — что делают в твоём блатном мире с теми людьми, которые сначала жмут руку, а потом из-за спины пытаются тебя зарезать?

Я не отвёл взгляда ни на секунду, специально давя именно этим.

— С теми людьми, — продолжил я, — которые нападают на того, кому уже пожали руку. Понимаешь, что это значит? Это значит, что такой фуфлыжник дал мужское слово, а сам в крысу, не глядя в глаза нападает…. Так вот я тебе скажу, что с такими делают. Их попросту мочат. Без разговоров и попыток хоть что-то объяснить. Потому что это, мой юный друг — конкретный косяк. Такой, который будет тянуться, как несмываемое пятно.