Читать книгу 📗 "Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович"

Пусть со своей стороны Борзый крепко подумает. Потому что на этот раз я не лукавил и обрисовал для него вполне реальную картину того, что ждёт его дальше. На тот случай, если он всё-таки выберет продолжать со мной этот конфликт.

По сути, сейчас перед пацаном стоял его собственный Рубикон. Та самая граница, после которой дороги уже расходятся окончательно. Или он переступает её и идёт дальше по другой траектории, без этого тупого, саморазрушительного упорства. Или остаётся по ту сторону, где гордость без мозга всегда кончается одинаково печально.

Причём в данном конкретном случае для Борзого отступить вовсе не значило бы дать назад или, как теперь любит говорить современная молодёжь, — «включить заднюю передачу».

Нет, отступить сейчас означало совсем другое — наконец-то включить голову. Прежде всего, дать самому себе шанс на дальнейшую нормальную жизнь. Без кривых понятий, чужих интриг и постоянного хождения по краю.

Ну а если бы Борзый всё-таки не переступил эту невидимую черту, что ж… Тогда буду разговаривать я с ним уже не как с подростком, а как со взрослым мужиком. Спрашивать с него буду ровно так же — жёстко, прямо и без скидок. Как со взрослого мужика, который обязан нести полную ответственность за принятые решения. Я не дам прятаться за «дядей», «традициями» и чужими словами.

Наконец пацан тяжело вздохнул и всё-таки протянул руку, пожав мою ладонь. Причём пожал крепко. Этим жестом Борзый принимал моё предложение — закрыть конфликт, который висел между нами тяжёлым, липким грузом.

— Согласен, закрыли этот вопрос, Владимир Петрович, — сказал он, и мне показалось, что на этот раз искренне. — У меня больше к вам нет никаких вопросов и претензий. Мне всё теперь понятно.

Очень хотелось верить, что пацан действительно воспользуется той возможностью, которая перед ним только что открылась. Думалось, что он сейчас говорит честно и потом не начнёт всё заново переигрывать. Обижаться непонятно на что и искать себе оправдания вместо выхода.

Да, конечно, чужая душа — потёмки. Но иногда даже в этих потёмках человеку достаточно одной чёткой развилки, чтобы выбрать, куда идти дальше.

Я в ответ так же по-мужски крепко пожал ему руку. Теперь мы с ним всё прямо сейчас окончательно закрыли.

Я, кстати, не требовал от пацана никаких извинений. Но Борзый, вопреки этому, всё же сам решил проявить инициативу. Пацан весь подобрался, выпрямился и заговорил:

— Владимир Петрович… я был неправ. Извините меня, — набрался мужества и сказал он.

Я видел, что эти слова дались ему непросто. И это было куда важнее любых формальностей. При этом я прекрасно допускал, что если Али снова начнёт выедать ему мозги по чайной ложке в час, то ничем хорошим это может и не закончиться.

Такой «дядя» вполне способен сыграть на горячем нраве своего племянника. Опять подбросить «идеи» и начать крутить пацана в свою сторону.

Но для себя я решил твёрдо, что с Али мне нужно будет отдельно и конкретно поговорить. Именно на тему его племянника и на тему того жизненного пути, на который Али его методично толкает. Поэтому тему взаимоотношений Борзого с его дядей я сейчас специально поднимать не стал. Это совершенно ни к чему.

— Так что, молодой, как я тебе сказал, вопросов у меня к тебе больше не осталось. Но ты же понимаешь: то, что мы закрыли вопрос — это, конечно, здорово. Только косяк за тобой всё равно висит. Понимаешь, что нам с тобой теперь нужно отделять мух от котлет? — сказал я Борзому. — И, ты мне теперь за такой свой косяк должен. А косяков у тебя аж два. Первый — за то, что ты мне чуть не вогнал шило в бок на стоянке. А второй — потому что ты мне разбил машину.

Борзый даже не попытался спорить с этим утверждением. Видно было, что он и сам прекрасно понимает, что тут всё без вариантов.

— Как мне эти два косяка можно исправить, Владимир Петрович? — спросил он.

— Как исправить, говоришь? — повторил я его вопрос, но скорее с философским подтекстом. — Ну, сейчас я на эту тему подумаю…

На самом деле я прекрасно знал, что ему предложу. Я чётко понимал, каким образом Борзый может загладить свою вину. Причем сделать это так, чтобы это целиком и полностью меня устроило. Так что думать мне тут особо было не о чем. Мне просто нужна была небольшая пауза, чтобы правильно выстроить разговор.

— Есть у меня к тебе одно предложение, — сказал я, посмотрев ему в глаза. — Вот только я сейчас на тебя смотрю и совсем не уверен, что ты даже с такой задачей справишься.

Я сказал это намеренно, как поддёвку и одновременно закинул крючок. И пацан, естественно, клюнул.

— А какая это задача? — спросил Борзый, мгновенно напрягшись. — Нет таких задач, которые мне не по плечу, — уверенно выпалил он.

Чего-чего, а самоуверенности Борзому было не занимать. Здесь он себе не изменял.

Я усмехнулся уголком губ, но тут же вернул лицу серьёзное выражение.

— У нас тут на носу кое-что интересное намечается, — начал я. — Школьная олимпиада…

Я достал тот самый документ — нашу заявку, которую должен был направлять в комитет, принимающий решение по участию или неучастию школы в этой олимпиаде. Бумагу я положил перед пацаном, а затем постучал по листу пальцем, привлекая его внимание.

— Вот здесь наша заявка на участие в этой олимпиаде и те виды спорта, в которых будут участвовать твои одноклассники, — сразу пояснил я.

— Так, — кивнул Борзый, скользнув взглядом по бумаге.

— Так вот, — сухо продолжил я, — у нас в классе есть ребята, которые идут в гимнастику, есть те, кто будет играть в футбол. Даже боксёры у нас, как видишь по заявке, тоже имеются.

В заявлении действительно были аккуратно прописаны дисциплины, в которых школа должна была участвовать. Там же фамилии самих ребят — отдельным списком под каждым видом спорта.

— Вот только здесь, — я снова постучал пальцем по заявлению, — одного важного вида спорта всё-таки не хватает.

— Какого важного? — насторожился Борзый.

— Борьбы, — пояснил я. — Ты же занимался борьбой?

— Занимался, — подтвердил пацан, и в голосе проскользнула гордость. — У меня даже разряд по борьбе есть.

— Вот видишь, — сказал я. — А в заявке у нас борьбы нет. И фамилии твоей здесь тоже нет.

Я еще раз коротко постучал по пустому месту на листе.

— Так вот, пацан, я хочу, чтобы вот здесь появилась такая дисциплина, как борьба. И твоя фамилия как участника от нашего класса. Я сейчас ясно изъясняюсь?

— Ясно… — ответил Борзый, не поднимая глаз от бумаги.

— И я хочу, — продолжил я, — чтобы ты вместо того, чтобы заниматься всякой ерундой, начал ходить на тренировки. Их я буду организовывать для нашего класса. Хочу чтобы ты там оставлял всю свою дурь.

Борзый помолчал секунду, потом всё же попытался возразить:

— Но ведь у нас в классе никто не борется…

— Точно никто не борется, уверен? — уточнил я. — А как же твои корешки? Они разве не борцы?

— Борцы… — как-то нехотя, но всё же подтвердил Борзый.

— Так вот, молодой, твоя задача сделать так, чтобы твои корешки тоже захотели принимать участие в олимпиаде. Ты их приводишь и за них отвечаешь.

Борзый снова задумался, завис. Потом поднял голову и кивнул:

— Я согласен, Владимир Петрович. Я поговорю со своими пацанами и предложу им участвовать в Олимпиаде.

— Вот и отлично, что согласен, — сказал я. — И вот тогда, пацан, когда ты либо возьмёшь олимпиаду, либо, как минимум, сделаешь для этого всё возможное и зависящее от тебя, вот тогда вопрос по косякам будет закрыт. Ты меня понял?

— Понял… — коротко ответил Борзый.

Я взял ручку, которая лежала у меня на столе, и внёс фамилию пацана в список участников олимпиады от нашего класса по борьбе. Теперь обратного пути у Борзого не оставалось — в Олимпиаде он будет участвовать.

— Не подведи меня, пацан, — сухо сказал я, убирая ручку в сторону.

— Я-то не подведу, Владимир Петрович, — ответил он. — Вот только если мой дядя обо всём этом узнает… — он не договорил и замолчал, понимая, чем это может обернуться.