Читать книгу 📗 "Шайтан Иван 6 (СИ) - Тен Эдуард"

— Да, Дмитрий Борисович. Государь вновь удостоил меня поручением, и весьма серьезным. Придется задержаться в Петербурге до середины лета. Андрею надлежит без промедления отбыть и принять временное командование батальоном.

— Князь, полагаю, справится. Дело того требует? — уточнил граф, пристально глядя на меня.

— Без сомнения, Дмитрий Борисович, — твердо ответил я, чувствуя тяжесть нового груза на плечах. — Без сомнения.

Уже в кабинете, я подробно изложил графу прошедшие события и свои опасения.

— Пётр, твоё стремление вернуться на Кавказ мне понятно, — начал он. — Вынужден согласиться с тобой: активность Порты нарастает день ото дня. Англия и Франция усердно подталкивают султана к открытому конфликту с нами. Провокации на Кавказе неизбежны, я в этом убеждён. — Он повернулся ко мне, взгляд стал жестче. — Этот мирный договор с Хайбулой… крайне опасный прецедент. Он может подтолкнуть и других горских предводителей к подобным соглашениям с врагом, породить цепную реакцию. А присутствие стольких английских и французских советников в делах Абдулах-амина… Лишнее тому подтверждение. — Граф встал и подошёл к окну. — Все попытки нашего посла в Стамбуле хоть как-то умерить пыл противников, разрядить обстановку, наталкиваются на глухую стену. Партия войны там теперь у кормила, и они не скрывают своих намерений. В ответ на мои доклады граф Нессельроде либо отзывается туманными, ни к чему не обязывающими рассуждениями, либо разражается воинственными тирадами. Для нас же открытый конфликт с Портой — чистейшее безумие, чреватое тяжкими последствиями.

— Быть может, имеет смысл доложить напрямую Его Императорскому Величеству? — осторожно предложил я.

— Одно лишь моё появление в коллегии вызывает у Карла Васильевича приступ раздражения, — горько усмехнулся граф. — А уж обращение к Государю через его голову он воспримет не иначе, как личное оскорбление, попытку умалить его значение. По его словам, вся Иностранная коллегия попросту меня ненавидит. — Он тяжело вздохнул, глядя куда-то в пространство. — И, вероятно, это чистая правда.

— А может, Дмитрий Борисович, — позволил я себе настойчивость, — вам стоит плюнуть на всё это и подать в отставку? Сберечь нервы и честь.

— Вот ещё выдумал! — резко фыркнул граф, и в его глазах мелькнул знакомый огонек. — Устроить им такой триумф? Праздник? Нет уж, батенька. Пока дышу — не уступлю им поля без боя. Пусть знают: я не из тех, кто отступает с вежливым поклоном.

— Полно вам, Дмитрий Борисович! — поспешил я умерить его воинственный пыл. — Вы же сами не раз напоминали мне, что государственные дела требуют холодной головы. Видимо, мое дурное влияние… Как говаривал император.

— Неужели так и сказал? — Граф рассмеялся.

— Было дело, — вздохнул я.

— Не кори себя, Пётр. Влияние твое — благо. Возьми хотя бы нас с Катериной. С тех пор как ты вошел в нашу жизнь, она заиграла новыми красками, отбросив прочь серость будней. И это коснулось не только нас. Говорю без лести, сущая правда. Да и государь, без сомнения, ценит тебя весьма высоко. Однако… — Граф слегка помрачнел. — Благосклонность сильных мира сего — клинок о двух лезвиях. Прошу, Пётр, не забывай об этом.

Глава 29

Кабинет помощника Главного прокурора, действительного статского советника Барышева У. С.

Тишину кабинета, нарушаемую лишь шорохом бумаг на массивном столе, прервал почтительный стук. Дверь приоткрылась.

— Ваше превосходительство, генерал-интендант Лукомский просит позволения войти, — доложил секретарь.

— Проси, — раздался сухой голос из-за стола.

В кабинет буквально ворвался Лукомский, не дожидаясь приглашения пройти дальше.

— Ульян Самсонович, как это понимать⁈ — возмущённо воскликнул он, не здороваясь. — Смолина из-под домашнего ареста — прямиком в Петропавловку! — И, не дожидаясь ответа, грузно опустился на стул напротив прокурора.

Лицо Барышева мгновенно залилось густой краской.

— Это я должен вас спросить, Григорий Михайлович! — громко парировал он, но тут же резко понизил голос до опасного шёпота, окинув взглядом стены. — Вы мне божились, что в деле — лишь происки завистников! А в действительности⁈ Дело полковника графа Иванова-Васильева у меня изъяли жандармы! За делом Смолиным — их неусыпный догляд! Мне недвусмысленно дали понять: наказание должно быть максимально суровым, вплоть до каторги! Я не ожидал от вас такого подвоха! Вы понимаете, в какое гибельное положение меня поставили? Последствия для меня могут быть самыми пагубными! Вы понимаете это⁈ — Барышев, почти нависнув над столом, шипел, брызгая слюной. Лукомский растерянно откинулся на спинку стула.

— После такого, — продолжал шипеть Барышев, откидываясь в кресло, но не снижая накала, — никто бы и слова с вами не стал говорить! Но я… помня данное вам обещание, пытаюсь хоть как-то смягчить последствия этого бардака! А вы… вы смеете обвинять меня в бездействии⁈

— Виноват, Ульян Самсонович! — покаянно воскликнул Лукомский, вскакивая. — Я не ведал, что в дело ввязалось жандармское управление!

— Не просто управление! — Барышев силой придавил ладонями крышку стола. — Лично шеф жандармов, генерал-адъютант граф Бенкендорф! Надеюсь, мне не надо объяснять, чего стоит его… внимание? Потому не ждите обещаний. Сделаю лишь то, что в моих очень ограниченных силах. — Барышев тяжело вздохнул и с нескрываемым сожалением посмотрел на Лукомского. Тот сидел бледный как полотно.

— Григорий Михайлович, — голос Барышева внезапно стал низким и усталым, почти беззвучным. — Послушайте старого чернильного червя. Подумайте о себе. Срочно. Верьте опыту: проверкой и аудитом Кавказского корпуса это не кончится.

— Вы… вы думаете, Ульян Самсонович? — прошептал Лукомский, судорожно сглатывая.

— Я в этом уверен, — отчеканил Барышев, отводя взгляд к окну. Разговор был окончен.

Обескураженный Лукомский вышел из кабинета. Барышев устало смотрел на бумаги не видящим взглядом. Он только что смог решить проблему взятой ранее и истраченной благодарности Смолина. Не маленькой надо заметить. Слабая улыбка тронула его губы.

Я застал Куликова за столом, буквально утопавшим в бумагах по делу Смолина. Он работал, не разгибаясь.

— Здравствуйте, Жан Иванович.

— А, Пётр Алексеевич! — Куликов поднял усталое лицо, и на мгновение в глазах мелькнула искренняя радость. — Рад вас видеть!

Он отложил перо, жестом приглашая сесть.

— К моему великому сожалению, — начал он, и радость сменилась унынием, — порадовать вас нечем. Смолин… сломлен, перепуган до смерти, но упорно всё отрицает, валя всю вину на Акунина. Прекрасно понимает: признание — и пощады не жди.

— Уверен, он и вправду не знал, кто стоял за Акуниным, — заметил я. — Да и не интересовался особо. Ему хватало денежного потока в карман.

— Склонен согласиться, Пётр Алексеевич, — вздохнул Куликов, потирая переносицу. — Попробовал вашу уловку — обещание смягчить приговор в обмен на признание. Не вышло. Всё упирается в Акунина. Смолин стоит как скала. Кстати, — добавил он, — просит аудиенции у государя. Видимо, надеется оправдаться лично.

Я рассеянно кивнул, слушая Жана Ивановича, но мысли крутились вокруг того, как вычислить этого невидимого врага. Умного, опасного. Пока он обыграл нас всех вчистую. Оставалось лишь принять этот горький факт.

— Поздравляю с Анной третьей степени, — перевел я разговор, заметив новый орден на его мундире.

— Благодарю, Пётр Алексеевич! — Куликов слегка смутился. — А вас чем удостоил государь?

Я молча указал на шашку с золотым знаком Святого Георгия на эфесе.

— Весьма почетная награда для офицера, — произнес Куликов, разглядывая её с искренним уважением, но затем его лицо снова омрачилось. — Хотя… на мой взгляд, недостаточная для того, что вы смогли совершить. Простите мою бестактность, — он явно смутился еще больше.

— Помимо этого, — успокоил я его, — пожаловали дом и средства на обустройство. Приглашаю на новоселье.