Читать книгу 📗 "Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор"
Я замолчал. Я выложил все. Это была последняя, наверное, самая важная часть. Связать Демидова, заставить его, своими же руками, ковать оборонный щит и меч для всей России.
Самым тяжелым будет заставить Демидова поверить в эту идею. Второй проблемой будет — заставить его не убирать меня как конкурента, чтобы единолично воплотить все это. Есть еще третья, четвертая и так далее. Но таков путь.
Стрешнев медленно посмотрел на меня. Его глаза расширились от изумления. Он смотрел на меня так, будто видел впервые. Он увидел целую доктрину, стратегию на столетие вперед.
— Ты… — он набрал воздуха, — ты предлагаешь перекроить само тело государства. Изменить его суть.
Он прошелся по комнате, его шаги были тяжелыми. Он остановился у камина и долго смотрел на огонь.
— Такое дело… — он говорил тихо, почти про себя, — такое дело в одиночку не поднять. Демидов — лишь первая преграда. Самая видная. Таких, как он, на твоем пути будет много. Бояре, чьи земли придется резать под дорогу. Купцы, чей извоз станет ненужным. Приказные, чьи кормушки ты порушишь. Они все будут против. Тихо, исподтишка, будут мешать. Утопят твое начинание в жалобах, в доносах, в интригах.
Он повернулся ко мне.
— План твой велик, спору нет. Чтобы его воплотить, тебе мало государевой воли и демидовских денег. Тебе нужны союзники здесь, в Москве, которые расчистят тебе дорогу, пока ты будешь возиться со своим железом.
Он подошел ко мне вплотную.
— Демидов ждет тебя на свой «суд». Поезжай. Говори с ним, убеждай, торгуйся. Это твоя битва. Но в Москве… в Москве я могу тебе подсобить. У меня есть мысль, как именно…
Глава 18
Разговор со Стрешневым меня, что называется, обескуражил. Я вышел из его палат на Знаменке с чугунной головой. Я-то думал, еду с Демидовым рогами бодаться, а на самом деле по уши влез в такую заваруху, где каждый мой чих отзывается на другом конце света. И теперь, хочешь не хочешь, а играть надо по их правилам, которых я в глаза не видел.
Вернувшись на Пушечный двор, я первым делом позвал к себе Орлова. Он нарисовался тут же — собранный, готовый к приказам. Он-то ждал, что я сейчас начну его по обороне беседы вести, а я ему подсунул задачку совсем из другой оперы. Чистой воды политтехнология, которую я на ходу пытался прикрутить к реалиям этого века. Прямая и честная PR-кампания, как я ее понимал, тут бы не прокатила. Этот город живет сплетнями, домыслами, полуправдой. Попытаться этот поток взять под контроль — гиблое дело. Значит, надо было его оседлать. А еще лучше — запустить такую информационную волну, которая смоет все попытки Демидова выставить меня идиотом.
— Орлов, садись, есть разговор, — я усадил его за стол. — Встреча с Демидовым отменяется. Дня на два. Пусть поварится в собственном соку. А мы за это время ему почву подготовим. Я хочу, чтобы вся Москва на ушах стояла.
— Шуму навести — это мы завсегда готовы, ваше благородие, — ухмыльнулся мой СБшник. — Прикажешь моим соколам по кабакам прошвырнуться, купчишек за бороды подергать?
— Нет. Руки прочь, — я отмахнулся. — Шум нам нужен другой. С головой. Отберешь своих самых толковых, у кого язык подвешен. И пойдут они не морды бить, а байки травить. По трактирам, по харчевням — везде, где вся эта торговая братия обитает. Но с умом, с подходом.
Я подался вперед, почти зашептал:
— Мне нужно, чтобы по городу поползли три разных слуха. Три небылицы. Чтобы одна с другой никак не вязались.
Орлов слушал, и его лицо становилось все серьезнее. Он был солдатом, но хитрость в плане чуял за версту.
— Первая байка, для военных и бояр, — я загнул палец. — Твои ребята должны проболтаться, будто барон Смирнов привез для государевой армии оружие — диво дивное. Фузеи, что сами стреляют, да «греческий огонь» какой-то новый, что камень в стекло плавит. Пусть судачат, что скоро шведу хана. Это для тех, кто войной мыслит.
— Ясно, — коротко бросил Орлов.
— Вторая, для купеческого сословия. Самая жирная. Пусть шепчутся, будто я привез из-за моря секрет, как из простой медяшки серебро делать. Технология, дескать, мудреная, барыши такие сулит, что наш Демидов со всеми его заводами просто нищим оборванцем покажется. У этих нюх на деньги, они заинтересуются чисто из любопытства, хотя и не поверят.
— Лихо, — одобрительно хмыкнул капитан.
— И третья, — я сделал паузу. — Самая рисковая, самая нужная. Эта — для простого народа и для тех, кто в старине увяз. Для староверов этих, с которыми Демидов якшается. Для этой публики ты наймешь юродивых, калик перехожих, самых горластых. И пусть они по всей Москве трезвонят, что питерский барон — колдун да чернокнижник. Что притащил он с собой «машину бесовскую», которая сама ходит, огнем дышит и уголь жрет. Пусть вопят, что это конец света и что «антихрист» в Первопрестольную скверну тащит.
Орлов аж нахмурился.
— Петр Алексеич, да за такие разговоры нас самих на дыбу поднимут. Дело-то такое…
— В этом-то и вся прелесть. Демидов потеряется. Услышит три разные истории, и не будет знать, за какую хвататься. Ему придется гонять своих ищеек по всей Москве, проверять одно, другое, третье. А пока он в этом бардаке будет копаться, мы время выиграем. Да и надо ему для затравочки побольше противоречивой информации. И главное, он поймет, что я — фигура, вокруг которой аж земля горит. Непредсказуемый, а значит — опасный. Иди. Деньги на это дело выдам.
Орлов встал, в глазах у него заплясали черти. Эта замороченная задачка пришлась ему явно по вкусу.
— Будет исполнено, ваше благородие. Такой туман напустим, что сам черт не разберет.
Мой расчет, в общем-то, оправдался, но с одним неприятным «но». Через два дня Москва и впрямь забурлила. Орлов докладывал, что его ребята сработали на отлично. В торговых рядах только и разговоров было, что о «серебряном деле» (что удивило — не думал, что на такую глупость клюнут), а в боярских кругах вовсю обсуждали грядущее перевооружение. Демидов, как и доносили люди Стрешнева, и правда растерялся. Гонял своих гонцов то к военным, то к купцам, пытаясь докопаться до сути, но натыкался на стену из домыслов. Вот только третья байка, про «бесовщину», зажила своей жизнью. Вышла из-под контроля. Палка о двух концах, чтоб ее. Весть о «бесовской машине» и «питерском антихристе» разнеслась по Москве, как зараза. У ворот Пушечного двора начали кучковаться хмурые толпы, народ крестился, глядя на наши стены, и шептался. Но самое хреновое случилось к вечеру. Прискакал гонец от Стрешнева с запиской. Старик сообщал, что слухи дошли до Боярской думы. Местная знать, и без того косо смотревшая на все петровские реформы, заволновалась. Пошел ропот: «Не богохульствует ли царев новый любимец? Не накличет ли он на Москву гнев Божий своими штуками заморскими?» Я оказался в капкане, который сам же себе и поставил. С одной стороны — Демидов, которого надо было брать за жабры. С другой — вся эта дремучая, набожная московская элита, которую я ненароком восстановил против себя.
Моя хитрая игра со слухами, как оказалось, сработала против меня. В глубине души я знал, что с верой в этом времени не стоит шутить, но чтобы настолько? Хотел запутать одного Демидова, а в итоге настроил против себя половину московской боярской думы, которая теперь видела во мне не государева человека, а чуть ли не слугу дьявола. Сидеть и ждать, пока этот снежок превратится в лавину, было глупо. И раз они боятся тайного, я решил вывернуть все наизнанку — работать максимально публично. Пусть смотрят, раз так интересно.
Утром я отдал приказ — всю нашу возню (которую мы затеяли по задумке Стрешнева) мы перенесли из дальнего ангара в самый центр Пушечного двора. На всеобщее обозрение. Охрану, конечно, оставили, но теперь любой — от боярского сынка в карете до простого зеваки — мог пялиться сквозь решетку на то, как мы ковыряемся с какими-то железяками. Конспирация закончилась. Я превратил наш проект в публичное шоу, в театр, где главной героиней была сама технология.
