Читать книгу 📗 "Инженер Петра Великого 4 (СИ) - Гросов Виктор"

Я-то думал, что мне предстоит бодаться с обычным конкурентом, ну, может, чуть более наглым. А мне тут рисовали портрет человека, который на диких, неосвоенных землях строит собственное феодальное княжество под прикрытием государственных нужд.

— И не надейся, что сможешь с ним на его же поле тягаться, — продолжал старик. — Попытаться перекупить его людей? Да он их не деньгами держит, а страхом и надеждой. Он для них и отец родной, и судья грозный. Пожаловаться Государю? Так он здесь, в Москве, уже успел нужных людей приветить. Еще не всюду, но в главных Приказах, что железом ведают, у него свои уши имеются. Он корни уже пустил глубоко. Он в этих московских интригах, в подношениях да в челобитных искушен паче нашего. Запутает тебя в бумагах, выставит пред нужными людьми выскочкой заносчивым и тихо, без шума, дело твое в земле схоронит.

Стрешнев замолчал. Картина вырисовывалась паршивая. Я ехал в Москву, чтобы сразиться с матерым волком, который только-только начал обживать свою берлогу и уже считал весь лес своим. Он еще не был всесильным драконом, но клыки и когти уже отрастил что надо.

— Ты для него, барон, досадная помеха, — закончил Стрешнев. — Ты несешь с собой то, чего он страшится пуще огня. Порядок новый. Ты хочешь, чтобы заводы служили всему государству, а не одному хозяину. Ты предлагаешь подход, где правят чертеж и расчет, а не воля одного человека. А он строит свою личную державу, и твое появление рушит все его замыслы. Он увидит в тебе угрозу самому своему бытию. И он будет биться жестоко, подло и до последнего.

Старый боярин откинулся в кресле. Дело было сделано. Он показал мне истинное лицо врага, без прикрас и недомолвок.

— Что же ты, барон, теперь в Москве чинить намерен? Как ты с сим медведем, который всю русскую тайгу своей почитает, речь держать будешь?

Он был прав, черт побери. Все мои заготовленные ходы, с которыми я перся в Москву, разлетелись в труху перед этим портретом уральского хищника. Идти напролом, прикрываясь именем Государя, — глупо. Пытаться переиграть его в подковерных играх — и вовсе смешно. Так что же остается?

Я посмотрел на Стрешнева. В его умных глазах застыл все тот же вопрос: «Ну и что ты будешь делать, барон?». На секунду я реально засомневался. Мой план, который родился почти месяц назад, казался мне самому каким-то бредом.

— Я не стану с ним воевать, Тихон Никитич, — я нахмурился. — Бодаться с ним — это играть по его правилам, на его поле. А я предложу ему свою игру. С такими правилами, которых он не видел.

Стрешнев заинтересованно подался вперед, отставив кубок.

— Чтобы вы уловили суть, мне придется начать издалека, — я взял паузу, пытаясь подобрать слова попроще. Как объяснить человеку, для которого лошадь — это вершина транспортных технологий, то, что и в моем-то мире появилось далеко не сразу? — Есть сила пара, на котором работает все что есть в Игнатовском. Он может вертеть колеса на заводах. Но это, Тихон Никитич, лишь капля в море. Вообразите себе тот же котел и ту же паровую машину, только мы их поставим не на каменный фундамент, а на колеса. На железные колеса.

Я видел, как в его глазах мелькнуло недоумение.

— Повозка самодвижущаяся? — осторожно предположил он. — Пустое баловство, игрушка для государевой потехи.

— Не игрушка, — я покачал головой. — А сила, которая способна перевернуть мир с ног на голову. А теперь представьте, что эта повозка едет не по нашей грязи по колено, а по специально для нее уложенным гладким железным полозьям. Мы в Игнатовском их рельсами зовем. Правда они у нас деревянные пока. По таким вот рельсам повозка сможет тащить за собой целый обоз. Десятки повозок, груженных сотнями пудов железа, угля, зерна. Без лошадей, без вечной распутицы, и со скоростью, с которой лучшая государева почта скачет. И днем, и ночью. И в дождь, и в снег. Железная дорога.

Я замолчал. В камине треснуло полено, выстрелив искрами. Стрешнев застыл, его рука с трубкой зависла в воздухе. На его лице, обычно непроницаемом, отражалось неверие, смешанное с первыми проблесками понимания. Он был слишком умен, чтобы не ухватить суть. Он пытался представить эту картину, и его мозг, привыкший мыслить верстами, неделями и ценой на овес, с трудом это переваривал.

— Железная дорога… — прошептал он, пробуя слова на вкус.

— Вот именно, — подтвердил я. — А теперь представьте, Тихон Никитич, что я прихожу к Демидову как партнер. И выкатываю ему предложение, от которого он, при всей своей гордыне и хватке, отказаться не сможет.

Я поднялся и подошел к огромной карте.

— Я предлагаю ему связать его уральские заводы с Москвой, а потом и с Петербургом, вот такой дорогой. Я не собираюсь у него ничего отбирать. Наоборот, я дам ему то, о чем он и мечтать не смел.

Я начал излагать свой план, чеканя каждое слово. Это была сделка века, построенная на взаимной выгоде и взаимной зависимости.

— Я предлагаю создать новую компанию. Назовем ее, условно, «Российские Железные Дороги». Как и в моем деле, часть акций — казне, чтобы заручиться поддержкой Государя. А остальные доли делим. Между кем? Между мной и им.

Я повернулся к Стрешневу.

— С моей «Русской Промышленной Компании» — технологии. Мы будем строить паровозы, самодвижущиеся повозки. Мы будем поставлять рельсы из его же руды. Мы будем проектировать мосты, станции, всю эту заумную механику. Мы дадим ему то, чего у него нет и никогда не будет — технологическое превосходство.

Я снова ткнул пальцем в карту, в район Урала.

— А с Демидова — ресурсы и организация. Вы только представьте, какой чудовищный объем металла для этого понадобится! Тысячи верст рельсов, миллионы креплений, колеса… Да его заводы будут загружены заказами на полвека вперед! Он станет главным поставщиком для самой большой стройки в истории России! Он, с его бульдожьей хваткой, с его умением гонять тысячи мужиков, будет отвечать за прокладку путей, за наем людей, за всю эту гигантскую логистику. Мы дадим ему самый жирный и самый выгодный подряд, который только можно себе вообразить.

Я видел, как меняется в лице Стрешнев. Он видел перед собой холодного, расчетливого дельца, предлагающего сделку, от которой невозможно отказаться.

— Он озолотится. Станет вдесятеро богаче! — я повысил голос. — Но есть одна загвоздка. Он окажется на крючке. Все его будущее процветание будет целиком и полностью зависеть от моих технологий, от моих паровозов, от моих рельсов. Он будет вынужден с нами работать. И пока он будет с горящими глазами строить свою железную империю, у него просто не останется ни времени, ни сил на политические интриги. Мы не будем с ним воевать. Мы просто дадим ему такое огромное и прибыльное дело, что он сам про все остальное забудет. Мы свяжем его по рукам и ногам. Золотыми цепями, которые он сам не захочет сбрасывать.

В камине догорали последние поленья. Стрешнев долго молчал, его сухое, пергаментное лицо было непроницаемым. Он медленно раскурил свою трубку, наполнив комнату горьковатым дымом, и только потом поднял на меня глаза.

— Запрячь лютого врага в государево тягло… — наконец произнес он, в его голосе не было ни капли лести, только сухое любопытство. — Бесовская хитрость, барон.

Я снова обернулся к огромной карте России, занимавшей почти всю стену. Долго, не отрываясь, смотрел на это лоскутное одеяло из лесов, степей и рек.

— А ведь это не только про товары, Тихон Никитич, — я сам не выдержал паузы. Мысль, родившаяся из его же слов о внешних угрозах, оформилась окончательно и требовала выхода. — Я слушал вас и понял, что даже я сам вижу лишь половину картины. Главная выгода здесь не в пудах железа и не в аршинах сукна.

Он подошел и встал рядом у карты.

— У нас есть вечная наша беду, — я провел рукой вдоль южных и северных границ. — Набеги с юга, угрозы с севера. Мы огромны и неповоротливы. Пока армия дойдет, от врага и след простыл. А теперь представьте.

Я улыбнулся.

— Представьте целый полк, посаженный на эти железные повозки. С пушками, с лошадьми в особых вагонах, с провиантом на месяц. Не обозы, что месяцами вязнут в грязи, а состав, который за неделю пересекает полстраны. Удар шведов под Нарвой? Через пять дней там стоит дивизия из-под Москвы. Набег крымчаков под Воронежем? Через неделю их встречает сибирский полк, свежий, сытый и злой. Мы превращаем нашу главную слабость — наши пространства — в наше главное, неоспоримое преимущество. Нам больше не нужно держать огромные гарнизоны по всей границе. Нам нужна одна, сильная, мобильная армия и сеть этих железных дорог, по которым мы, как кровь по жилам, можем перебрасывать ее в любую точку, где вскочит нарыв. Это, Тихон Никитич, абсолютная военная гегемония.