Читать книгу 📗 "Муля не нервируй… Книга 6 (СИ) - Фонд А."

— Я про такие даже мечтать никогда не могла! — прошептала Дуся, прижимая туфли к груди.

Прошло ещё пару дней. Когда я вернулся домой, Дуся сказала злым голосом:

— Он пьёт и пьёт! Уже вторая неделя закончилась, скоро третья будет. Муля, сделай что-нибудь! Эдак и до беды недалеко.

И тогда я постучал в дверь кабинета.

Некоторое время ничего не происходило.

Тогда я постучал громче и настойчивее.

Через несколько томительных мгновений дверь распахнулась и на пороге возник Модест Фёдорович, выпуская в квартиру смесь табачного дыма и спиртных паров. Так, что я аж закашлялся.

— Чего? — спросил Мулин отчим чужим хриплым голосом. Был он всклокочен. Лицо его заросло многодневной щетиной. От застарелого перегара и давно немытого тела аж спирало дух. Домашний халат был засален и обильно покрыт винными пятнами. Рукав прожжён сигаретой.

— Поговорить надо, — сказал я.

— Я вам мешаю? — глухо спросил он, — ты скажи, я всё понимаю. Могу уйти.

— Да брось ты! — отмахнулся я, — Чем ты нам мешаешь? Сидишь целыми днями в кабинете.

— Я пью…

— Это твоё дело, как лучше здоровье гробить, — сказал я, — хотя не буду скрыать, меня изрядно беспокоит тот факт, что ты прогуливаешь работу в Институте. Ты же руководитель. Как можно?

— Я уволился, — глухо сказал Модест Фёдорович, и я приложил все усилия, чтобы лицо моё не перекосило от удивления.

Как он мог уволиться⁈ Человек, который буквально живёт и дышит наукой, для которого вне науки нет существования, вдруг уволился.

Сотня вопросов рвалась у меня из груди. Но задавать я не решился. Видимо, Модест Фёдорович что-то прочувствовал, потому что сказал:

— Я не мог там оставаться. Для меня это позор. А во-вторых — воспоминания. Не могу! Меня там стены душат!

— А с матерью ты, когда расставался, как ты пережил? — брякнул я, не успев прикусить язык. О том, что это она ушла, я не напоминал, сказал деликатно.

Модест Фёдорович мою деликатность оценил, потому что усмехнулся и сказал:

— С твоей мамой, Муля, у нас прежде всего были доверительные, дружеские отношения. Она не делала мне подлостей. Я прекрасно знал, что её сердце занято Павлом. И когда он вернулся, я был рад за Надю. Рад, потому что ей хорошо, потому что она счастлива…

Он вздохнул и посмотрел на меня:

— Выпить хочешь?

Я отрицательно покачал головой.

— Ну а я, пожалуй, ещё выпью, — пробормотал Модест Фёдорович и захлопнул дверь кабинета у меня перед носом.

После возвращения Йоже Гале из Югославии прошла ещё почти неделя.

Я всё ждал перемен в лучшую сторону. Но не дождался.

И вот, наконец, я решительно заколотил в дверь кабинета.

— Чего? — На Модеста Фёдоровича было страшно смотреть. — Я не хочу есть и вообще ничего не хочу! Оставьте меня в покое!

— Ты лучше послушай, что пишет тетя Лиза, — я вытащил примятый конверт, достал сложенный вчетверо листочек из ученической тетради, пробежался по нему взглядом и зачитал отрывок: — «… а также у нас в лаборатории появился прибор для анализа элементного состава вещества по атомным спектрам поглощения с непрерывным источником и коррекцией фона на основе эффекта Зеемана. Вот только нет у нас специалиста, который мог бы сделать расчёты, и, я даже не знаю, что и делать…».

Глаза Модеста Фёдоровича полыхнули.

Глава 25

— Это же чёрте что получается! Чепуха! Реникса [1]! — возмущённо вскричал Модест Фёдорович, — ты же только головой своей подумай, Муля! Иметь такую возможность — прибор для анализа элементного состава веществ с эффектом Зеемана! А они даже не в состоянии специалиста найти! Да если бы у нас такая машинерия была — оооо! Я бы только свистнул, и тут уже сразу человек двести стояли бы в очереди и боролись за право сделать расчёты! Не-е-е-ет, сытая буржуинская жизнь совсем расслабила этих деятелей от науки…

Модест Фёдорович ещё пару раз от души смачно чертыхнулся и возмущённо покачал головой.

— Отец, но ведь это действительно ужасно, — с максимально скорбным видом сказал я.

— Конечно, ужасно! Ты же понимаешь, Муля, если запустить такой прибор и на нём начать делать исследования, то это же моментально поможет человечеству…

Модеста Фёдоровича опять понесло. Я терпеливо ждал, пока он иссякнет, но он, уставший за несколько недель от добровольного затворничества и беспробудной пьянки, сейчас говорил, говорил и никак не мог выговориться. Подошла Дуся и тихо пристроилась сбоку. Она с умилением слушала Модеста Фёдоровича и улыбалась тихой улыбкой Моны Лизы, а он, словно Ленин на броневичке, всё рассказывал и рассказывал… толкал, в общем, речь.

Наконец Дуся не выдержала, видимо, устала стоять, и перебила Модеста Фёдоровича:

— Модест Фёдорович! — воскликнула она, — у меня там такой супчик вкусный! Пальчики оближете! С куриными потрошками и белыми грибочками. Давайте покушаем, и вы нам потом с Мулей про эффект вот этого Змейкина вашего всё и обскажете, но только давайте лучше на кухне, а?

Модест Фёдорович поперхнулся на полуслове прямо посреди своей речи — хотел сказать «циклопентадиенилтрикарбонилгидридвольфрам», но оборвал сам себя и получилась и вовсе какая-то ерунда. Да он и сам это понял и метнул возмущённый взгляд на Дусю, но затем не выдержал, сглотнул, и у него в животе громко заурчало.

— А ты знаешь, дружочек, давай, — вдруг покладисто сказал он.

— Тогда мойте руки и приходите! — велела Дуся, обрадованная такими событиями, а сама резво потрусила на кухню и начала там греметь посудой.

Мы с Модестом Фёдоровичем по очереди послушно помыли руки в ванной и последовали за ней.

— О! — только и сказал я, когда мы, наконец, вошли.

Радостная Дуся расстаралась вовсю: на столе стояли глубокие миски, до краёв наполненные густой пахучей похлёбкой с куриными потрошками, по центру находился поднос с крупно порезанным рыбным пирогом. Дуся даже вчерашние котлеты, на всякий случай, разогрела. Кроме того, она достала откуда-то из своих закромов дефицитную банку рыбной консервы. Но и этого, ей, видимо, показалось мало, потому что она разогрела в духовке домашнюю колбасу, которую держала исключительно для праздника. А ещё добавила тарелку с кусочками сала и хлебушек — всё это было красиво расставлено на столе, который, на первый взгляд, буквально ломился от изобилия.

Модест Фёдорович посмотрел на этот продуктовый натюрморт голодным взглядом, и руки у него аж задрожали. Ну да, конечно, — столько времени голодать. Даже не знаю, чем он там всё это время питался. Подозреваю, что в кабинете у него могли быть какие-то запасы, возможно, конфет, баранок или даже каких-то консервов. Но я как-то не видел, чтобы он в эти дни хоть что-то ел на кухне. Хотя, я подозреваю, что, возможно, Дуся слегка его и подкармливала. Но, как бы там ни было, Модест Фёдорович набросился на суп, словно с голодного края.

Я незаметно усмехнулся и тоже приступил к ужину. Дуся села напротив, подпёрла рукой щеку и с умилением наблюдала, как жадно Модест Фёдорович поглощает еду.

— Добавки? — с умилением, тёплым голосом, спросила она.

— Пожалуй, не откажусь, — улыбнулся Модест Фёдорович и схватил котлету.

И пока Дуся возилась возле плиты, наливая ему добавки, он продолжил:

— Ты пойми, Муля, этот прибор — это же прорыв! Это очень важно! Если бы у нас такой был, то все вот эти проекты, которые планируется провести по освоению природного ландшафта нашей страны, они бы заиграли совершенно по-другому! Ведь мы же смогли бы провести целый ряд предварительных исследований…

— Тише, тише, отец, — сказал я, перебивая его. — Это всё очень здорово, но тут вопрос немножко другой. Вот смотри: у них нет исследователя для того, чтобы работать на этом приборе. А вот ты умеешь на нём работать, насколько я понял, правильно?

Модест Фёдорович задумчиво кивнул, не замечая, как у него капает горчица прямо на стол.