Читать книгу 📗 ""Фантастика 2025-168". Компиляция. Книги 1-34 (СИ) - Орлов Сергей"

Якобы, когда Алексей оказался в Берлине, Клячин последовал за ним, словно тень, не отрывая глаз от своей главной цели. Ни Мюллер, ни Шипко, ни сам Алексей, ни уж тем более Берия, который искренне верит, что опальный чекист рьяно выполняет его приказ, рассчитывая тем самым выкупить свою жизнь, не должны были даже подозревать, что Клячин действует исключительно в своих интересах.

Он играл за себя, за свои безграничные амбиции. Он был единственным игроком на этой доске, кто видел не просто фигуры, а целые комбинации, просчитывая ходы на десятки шагов вперёд, как опытный гроссмейстер, ведущий партию со слепыми.

Вот только Мюллер был не так прост, он чуял подвох, хоть и не мог его определить. Что ж, тем интереснее. Клячин хищно улыбнулся. Хороший игрок. Тем слаще будет победа, тем ярче засияет его собственное мастерство на фоне его поражения.

Клячину вспомнилась вдруг фраза Мюллера, которую он сказал во время их последней встречи — про «гладкость» и «неестественную покладистость» молодого Витцке. Пожалуй, чекист считал слова фашиста попаданием в десятку.

Алексей действительно слишком легко адаптировался, слишком быстро принимал правила. Клячин, как никто другой, чувствовал это. Потому что Алексей сам играл. Это несомненно и однозначно.

Только вот никто, кроме Николая Николаевича, похоже, не понимал, насколько сложную, многослойную партию ведёт этот парень. Клячин, матерый оперативник НКВД, видевший насквозь сотни людей, наблюдал за Алексеем, как за редким, незнакомым видом. Его способности к адаптации, его глубокая, скрытая игра вызывали не просто удивление, но и странное, почти научное любопытство.

В этом парне было нечто особенное, нечто, выделяющее его из любой толпы. Клячин, хоть и не мог пока сформулировать свои ощущения, чувствовал в Алексее не просто инструмент, а потенциального союзника в своей грязной, кровавой игре, или, по крайней мере, достойного соперника в этой грандиозной шахматной партии, где на кону стояло слишком много.

Именно поэтому Клячин не явился сегодня к фрау Книппер. У него был свой, гораздо более сложный сценарий, где каждая фигура, будь то Мюллер или Алексей, должны оставаться лишь пешкой. Николай Николаевич не собирался раскрывать карты раньше времени.

Пусть остальные барахтаются в своих интригах, пытаясь паутины. Он же, словно главный паук в центре гигантской сети, будет ждать нужного часа, когда мухи запутаются достаточно крепко. А потом… потом он возьмёт все. И архив. И драгоценности. Возможно, даже перевернет шахматную доску этой большой, опасной партии по-своему, изменив ход событий полностью.

Внезапно в дверь постучали. Внезапно не потому что Клячин этого не ждал. Наоборот. Он как раз отсчитывал минуты до встречи. Просто размышления о молодом Витцке затянули чекиста в слишком глубокий омут.

Николай Николаевич подошел к двери, повернул ключ и резко ее открыл.

На пороге стоял штандартенфюрер СС Генрих Мюллер. Лицо его выглядело недовольным.

— Какого черта вы закрываетесь, Клячин? Знали же, что я приду. Из-за этого мне пришлось маячить в коридоре. Разве не понятно, что наша встреча носит секретный характер.

— Думаете, вас знает каждый в этом городе? — Усмехнулся Николай Николаевич. — Возможно. Однако не каждый способен узнать, особенно когда вы в повседневной одежде.

Чекист кивком указал на Мюллера, который сейчас выглядел как обычный немец, решивший прогуляться вечером.

Генрих молча отодвинул Николая Николаевича в сторону и вошел в номер.

— Мой фюрер недавно повысил меня в звании, Клячин, — без предисловий, с нотками высокомерия и самодовольства произнес он, впиваясь взглядом в лицо собеседника. — И не в последнюю очередь благодаря вашим донесениям.

Клячин в ответ лишь слегка склонил голову, изображая почтительную благодарность. Ни удивления, ни тем более радости не читалось в его невозмутимом взгляде.

— Я безмерно рад служить делу великой Германии, штандартенфюрер, — с фальшивым почтением ответил Клячин, отсалютовав бокалом.

Мюллер подошел ближе, его взгляд стал жестче, а голос — угрожающе ниже.

— Но этого слишком мало. Нам нужен архив Сергея Витцке. И нужен как можно скорее! Этот мальчишка, Алексей, ваш бывший коллега, сидит на нем, как собака на сене. И вы, Клячин, должны его подтолкнуть в нужную сторону, вытащить из него всю информацию. Немедленно! Любыми средствами!

Клячин знал, что Мюллер всё ещё не верил в легенду мальчишки о побеге из СССР, но и доказать обратное не мог. Сам Николай Николаевич версию Алексея подтвердил. Естественно, в данном случае он не рассказал правды.

Да, парень поступил в секретную школу. Да, выяснил правду о родителях, потом начал разбираться с архивом, психанул и сбежал. Все именно так и было.

Именно поэтому Алексей и «работал» теперь на Гестапо, якобы вычисляя врагов Третьего рейха среди интеллигенции, в кино и так далее. Потому что в противовес сутью Мюллера имелись слова Клячина, который уверил фашиста, что конкретно в этом мальчишка не врет.

Служба на гестапо была лишь ширмой, удобной для Мюллера возможность держать Витцке под присмотром, пока сам Алексей ищет архив. Ну и конесно, в любом случае польза все равно будет. Если парень и правда вычислит попутно врагов Рейха, Мюллер только порадуется.

— Я делаю всё возможное, штандартенфюрер, — с деланым вздохом заверил Клячин. — Алексей очень осторожен, словно натасканная охотничья собака. Он по-прежнему утверждает, что его интересуют лишь драгоценности, которые, по его словам, отец хранил вместе с архивом. Он даже упомянул дворянские корни матери, чтобы объяснить интерес к «семейным ценностям». Хитрит, конечно, этот щенок. Я продолжаю давить, медленно, но верно, затягивая петлю.

Мюллер кивнул, его сознание, ограниченное логикой и прямолинейностью, не видело дальше собственной выгоды. И Мюллер, как любой хищник, всегда выбирал наиболее удобные версии, которые могли бы принести ему выгоду, не подозревая, что он лишь ест с руки того, кто его приручил.

— Мне нужно больше, Клячин. Срочно! Вы сказали, что отец Витцке был слишком хитер и создал дьявольски сложную схему доступа. Часы, эта чертова предательница Книппер… Что ещё⁈ Каковы остальные доказательства, по которым «представитель» будет опознан?

Клячин лишь развел руками, на его лице застыла непроницаемая маска неведения. Он знал, как выглядит ложь, и умело её подавал.

Мюллер внимательно изучал Клячина, пытаясь уловить хоть малейшую фальшь. Но лицо Клячина было непроницаемым.

В этот момент чекисту вдруг вспомнилась их первая встреча в Хельсинки — тот тщательно спланированный спектакль, инсценированное «покушение» на фашиста во время приема. Это была виртуозная игра, где каждая деталь, каждое движение продумано до совершенства.

Клячин, изображая советского агента, «пытался» выстрелить в Мюллера. Он, хладнокровный убийца и отличный стрелок, знал, что делает. Целясь не в Мюллера, а в пространство рядом с ним, он рассчитал траекторию пули так, чтобы она обязательно царапнула Алексея. Но мальчишка удивил чекиста. Он, ведумый то ли идиотским благородством то ли своими собственными просчетами, кинулся спасать Мюллера.

В любом случае, затея Клячина не просто воплотилась, она дала два результата. Первое — сложился прецедент «спасения» Мюллера Алексеем. Второе — люди Генриха начали «погоню» за Клячиным.

Второй момент, конечно, веселил Николая Николаевича безумно. Люди Мюллера быстро нашли «злодея», искренне списав это на свой профессионализм. Им даже в голову не пришло, что чекист просто-напросто «позволил» им себя обнаружить в одном из переулков. Начались допросы — жесткие, но предсказуемые. Клячин этого ждал, он к этому готовился.

Пытки были недолгими, расчетливыми, необходимыми лишь для «легенды». Николай Николаевич не собирался сдохнуть в руках гестаповцев. Цель была не в этом.

В нужный момент он сам начал говорить, «признаваясь» в том, что является чекистом, преследующим Витцке. Он «рассказал» об архиве, о драгоценностях, о «желании» Алексея разбогатеть, искусно вплетая полуправду в паутину лжи. Он подал это так, чтобы Мюллер, недалекий фанатик, которого Клячин именно таким и считал, несмотря на репутацию фашиста, поверил в его «перевербовку» и в то, что Николай Николаевич теперь — полностью подконтрольный инструмент.