Читать книгу 📗 "Ливония (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович"
Но это всё на бумаге, а как на самом деле сложится, неизвестно. Эвон, небо хмурится, того и гляди ливень начнётся, и дорога размокнет, тогда все планы сразу полетят коту под хвост. Нету ещё котов на Руси? Недоработка. Такая поговорка классная пропадает.
Дождь пошёл, не ливень, но дождь приличный. Пока схоронились под деревьями, пока брезент натянули, вымокли все. Молодым-то не страшно, а брат Михаил, и без того утомлённый целым днём езды, сидел у костра и покашливал, не принимая участия в общей суматохе по обустройству ночлега.
Боровой тоже не суетился, ему по должности не положено. Смотрел на скукоженного монаха и жалел того. Ведь за пятьдесят давно мужику, и хоть его совместная жизнь с царевичем и закалила, но возраст и десятки лет ссылки на север давали о себе знать. Думал уже Юрий Васильевич, не заменить ли ему сурдопереводчика. Выучился же этот и скорописи, и письму без еров, и даже научился вычленять из речи главное, а не всё подряд строчить. А только несколько попробованных подьячих из разных приказов и в подмётки не годились брату Михаилу, а единственный, кто подавал надежды — подьячий разрядного приказа Ерофей, вдруг взял и фортель выкинул. Помер от апендицита, скорее всего. Заворот, мол, кишок. Быват, Господу видней, где Ерофей нужней. Сейчас опять никого нет на смену, выпускник школы лекарей Василия Зайцева, которого тот Боровому сосватал, мол, не только писарчук, но и лекарь всегда под рукой, во время перехода в Орёл сильно простыл, и пришлось его в Орле оставить, что-то серьёзное было. Как бы не пневмония. Ну, даст бог, поправится, Юрий Васильевич, напутствия Серебряному раздавая, про Андрейку — писаря не забыл, велел, если оклемался, отправить на лодьях в Москву, да с бережением. Работать запретить, отдыхать и сил набираться. Впереди, дескать, тяжёлый, больше месяца, переход на север.
В Кондырево, на взгорке, и наплевав на солнцепёк, Никифор Александров гордо ходил по теплице и показывал на грядочки с заморскими растениями. Теплица самая что ни наесть настоящая, две недели весь стекольный завод в Кондырево на неё работал. Тридцать метров в длину, пять в ширину и четыре с лишком в коньке. И вся от земли до конька покрыта стеклом, а для герметичности ещё и на полоски резины, сделанной из одуванчиков, стёкла в шпросы уложены. Тоже год сбора корней тремя сёлами в Калуге, что относятся к его вотчине. Детишки озолотились, выкапывая корни одуванчиков. Целый одуванчиковый геноцид получился. Строили её именно под заморских гостей, правда, долго ждать пришлось. Два года простаивала… Почти. Тут царю батюшке из Астрахани привезли дары и среди них несколько сортов винограда. Чёрный был, розовый и розовый «дамские пальчики». Юрий Васильевич косточки собрал и посадил. Про всякие стратификации помнил, но особо не заморачивался, просто воткнули в землю осенью и соломой прикрыли, а потом, как снег выпал, ещё и сугроб сверху накидали. И ведь проросли. Причём десятками. Ладно, не совсем сразу воткнул. Сначала бросил в подсолённую воду и выбрал те, что потонули, потом в погребе лежали октября ждали, чтобы Юрий Васильевич отвёз их в Кондырево и посадил. Можно и стратификацией назвать.
На следующий год виноградики на открытом воздухе доросли до тридцати пяти примерно сантиметров, и осенью были пересажены в теплицу и укрыты с тем же тщанием. Весною, спокойно, практически все росточки пробудились и стали хорошо расти. Ну, а тут осенью приехали заморские семена.
Пришлось лозы вновь пересаживать. Чтобы не вымерзли, пошли на такую хитрость. Вырыли траншею пятьдесят метров в длину и по метру ширины и глубины, оббили по бортам толстой доской всё это, в соли и извести вымоченной и высушенной, потом хороший чернозём и перегной смешали напополам с песком и семидесятисантиметровым слоем засыпали в траншею. До верха сантиметров тридцать осталось. Туда и посадили виноград. Сверху тридцать сантиметров соломы, потом деревянный щит, потом полметра соломы, ну и потом сугроб, как снег выпал. Весной всё убрали, и когда Юрий Васильевич в середине мая уплывал в Орёл, то уже почки набухали на лозе, а теперь уже заросли настоящие зеленеют. Ещё цветов нет, но перезимовали практически все из пятидесяти лоз только две не ожили. Может в следующем году уже и цвести будут.
Ну, с этими ладно, что в теплице?
Так, оказывается, зря он волновался и ломился сюда по раскисшей дороге, Никифор Александров — главный агроном совхоза «Путь Ильича» — это чтобы все спрашивали, что за путь? и чего за Ильич? справился на твёрдую четверку и без указующего перста царевича и попаданца.
Событие тридцать третье
— Картошечка! Картошечка? Это ты? — стоящий рядом с князем Углицким Никифор, наверное, подумал, что странный князь этот с умишка своего ущербного окончательно сошёл. Эвон, куда понесло, с кустом неказистым разговаривает. Листья гладит и листики небольшие нюхает.
— Княже… — Александров вспомнил, что князь глухой, только хотел рукой махнуть, но тут же передумал и истово троекратно перекрестился. Столько добра видел он этого человека, убереги его Господь от беды.
— Этот куст, Никифор, называется картошка. И… Принеси мне… лопату… Брат Михаил, а ты знаешь, как у поганых мотыга выглядит? Кетмень? Тяпка?
Монах пожал плечами услышав в тысячный должно быть раз очередные незнакомые ему слова. И ведь это при том, что он сейчас семь языков знает.
— Ай! Понаберут по объявлению. Дай мне карандаш и чистый листок бумаги.
Боровой не дождался пока требуемое ему передаст брат Михаил и сам выхватил у него планшет с блокнотом. Вырвал безжалостно лист, неаккуратно, треть оставив в креплении, и, положив планшет на колени, стал рисовать тяпку для прополки и окучивания картофеля. Первая получилась неуклюжая. Пришлось второй лист вырвать и уже не спеша, куда тут спешить, нужно и оставшиеся растения внимательно осмотреть, начал рисовать такой привычный с детства инструмент. Сколько раз им землю нагребал на куст картофеля. Ладно бы у крестьян, так у любого жителя города во времена молодости Борового был участок земли, где он выращивал картофель. И тут без тяпки не обойтись.
Артемий Васильевич сначала в одной проекции её изобразил, потом во второй, осмотрел и нарисовал ещё вид с торца, чтобы был понятен угол крепления к кольцу для черенка.
— Иван, — Боровой протянул лист помощнику Никифора, — отнеси это в кузницу, пусть из самой лучшей стали сделают. Гнуться не должна. Хоть мушкет пусть раскуют или меч какой. Сам проверять буду.
Иван убежал, а Никифор притащил лопату. Юрий Васильевич попробовал окучить картошку лопатой, но естественно ничего не вышло. Плюнув тогда на княжескую спесь и дорогой, крытый атласом, зелёный кафтан, он взрыхлил землю рядом с кустом и руками нагрёб вокруг него кучу.
— Вот так нужно сделать со всеми двенадцатью кустами.
Кустики были небольшие, выращены из мелких семян, и, или они в первый год не цветут, или время ещё не подошло. Тем не менее, цветков не было. Юрий Васильевич очень аккуратно подрыл кустик с одного бока. Картошка была размером с… Да, уж. Размером! Обычная горошина красного цвета. Как-то за несколько лет до того, как перенёсся в это время… Лет, блин, тысячу, по ощущениям, назад Боровой покупал в магазине картошку семенную, выращенную из семян. Крохотульки такие сантиметр — полтора в диаметре. Так эти в три раза меньше. Ну, ничего, ещё только самое начало июля, подрастёт. Опять же не окучили ещё, гады. Правильно лошадей гнал. Из-за одной картошки стоило.
Только после того, как при нём руками и лопатой Никифор сам окучил остальные одиннадцать кустов картофеля, Юрий Васильевич продолжил осмотр. Фасоль оказалась фасолью. Никакие не бобы. Растение с большими лопушистыми листьями… возможно баклажан, хотя поручиться трудно, цветков и плодов, тем более, пока нет. А вот подсолнух совсем не мелкий. В смысле высокий, выше метра, стебель и довольно крупный цветок, какие будут семечки не ясно пока, всего только первый цветок начал распускаться.
