Читать книгу 📗 "Грехи Матери (ЛП) - Хейс Роберт"

Я перевернулась на другой бок в своем маленьком спальном мешке и застонала, когда сквозь полог палатки прорвались раскаленные лучи. Я позволила свету ослепить меня на несколько минут, насмехаясь над ним. Я ненавидела утренний свет, но это был хороший способ меня разбудить. Иногда я подумывала о том, чтобы развернуть мою маленькую юрту так, чтобы она была обращена на север и в нее не попадало утреннее солнце, но это требовало слишком больших усилий для моих усталых костей.

Накинув потрепанное старое платье, а поверх него пончо, я, пошатываясь, вышла под яркое утреннее солнце. На Ише стоял конец лета, воздух был приятно теплым. Изумрудная трава щекотала мне пальцы ног, а запахи моей маленькой деревни были бальзамом для старой ворчуньи, которой я себе чувствовала, просыпаясь. Вчерашнее рагу разогревали на костре в центре деревни, и у меня заурчало в животе. Свежеиспеченный хлеб из каменной печи Ланни только усилил мой голод.

Райсом был небольшим поселением, всего двести человек, включая детей. Во многих отношениях он напоминал мне дом. Кешин, мой первый дом, лесную деревню, где я родилась. Все знали друг друга по именам, и все помогали. Сообщество.

— А-а-а! — закричал один из деревенских детей. Это была Денма, шумная, наглая девочка пяти лет. — Королева-труп проснулась. — Денма и ее друзья захихикали. Они понятия не имели, насколько они были правы, и, надеюсь, никогда не узнают. Мудрость детей часто упускают из виду.

Я прищурилась, глядя на сорванцов, а затем направилась к ним, размахивая культей в их сторону:

— Гррррр!

Они завизжали от восторга и забегали кругами. Я гналась за ними несколько секунд, прежде чем меня настигли дневные заботы. Затем я поспешила в уборную. Ну, на самом деле, в палатку. Запах, который я никогда не забуду. Это и была причина, по которой мы копали ямы поглубже и переносили палатку каждую неделю.

К тому времени, как я вышла, все дети уже были отправлены на утренние уроки. Это было тем, что я ввезла в Райсом. Я научила буквам и цифрам столько взрослых, сколько захотело, и настоятельно рекомендовала им передать эти знания детям. Некоторые взрослые поначалу сопротивлялись, но я очень быстро убедила их в пользе образования. По-видимому, с возрастом мой бледный взгляд стал еще более испепеляющим, хотя мои глаза больше не сверкают, как далекий шторм. Яростный дугошторм, который я когда-то впитала, давно сменился редкими раскатами грома и обещанием дождя. И я отказалась глотать Источник дугомантии, опасаясь, что шторм снова вспыхнет и выдаст мою истинную личность.

Я неторопливо направилась к общей кастрюле. Остатки тушеного мяса были съедены, но оставалась овсянка. Овсянка, как я выучила по опыту, просто другое слово для жидкой каши. Ты мог бы подумать, что я должна ненавидеть это блюдо, ведь в Яме я питалась только кашей, но, по правде говоря, те времена остались далеко в прошлом, и возраст сотворил свое волшебство, притупив острые углы. Немного. Достаточно, чтобы время от времени проглотить миску каши. Но не настолько, чтобы я не помнила имена всех тех, кто мучил меня в темноте. У меня до сих пор остались шрамы. И я не могла посмотреть в зеркало, не вспомнив Прига из-за сильно сморщенной плоти на моей левой щеке.

Я устроилась поближе к общему костру, на одном из бревен, которые мы использовали вместо скамей. Взяла миску и ложку и стала наблюдать за бесчисленными утренними ритуалами моей маленькой деревни. Молодой Грек был без рубашки, его смуглая кожа блестела, и он гордо демонстрировал мускулы, когда рубил дрова для костра. Он всегда находил повод снять рубашку. Даже если стояла середина холодной зимы и требовалось выполнить какую-нибудь работу, он снимал рубашку. Не то чтобы я возражала, на него действительно было приятно смотреть. Сараси вздыхала по этому мальчику из соседней юрты, отчаянно стараясь не смотреть на него, но у нее ничего не получалось. Я знала их обоих с тех пор, как они были неуклюжими детьми, и в этом танце не было ничего нового. Когда-то я нашла бы это очаровательным, но теперь мне просто хотелось, чтобы у них все получилось. Несколько влажных шлепков в темноте, за которыми последуют боль и разочарование. Юная любовь так прекрасна.

Бера и Онарон пытались загнать детей в центральный шатер. Все поселение было построено — в данном смысле это довольно расплывчатый термин, — вокруг центрального шатра, который был по меньшей мере в четыре раза больше любой другой юрты. Мы проводили там встречи, дискуссии, судебные процессы — все, что носило формальный характер и требовало чуть большей серьезности, чем разговоры у костра.

Кори седлал своих птиц трей. В Райсоме их было только две; они транспорт, вьючные животные и источник пищи в одном лице. Если ты никогда не пробовал омлет, приготовленный из яиц птиц трей, ты много потерял. Сегодня они отправятся торговать с другими близлежащими деревнями. С тех пор, как Терреланская империя распалась под тяжестью моего гнева и жажды мести, небольшие деревни, такие как Райсом, стали встречаться все чаще. Вокруг Нью-Пикарра было с полдюжины точно таких же, и, хотя официально мы находились под их юрисдикцией, Райсом был сообществом, которое само о себе заботилось. Нам не нужно было, чтобы какой-нибудь приезжий из Нью-Пикарра или откуда-нибудь еще приходил сюда и указывал нам, как жить.

Я отправила в рот еще пару ложек размазни и медленно прожевала. До начала моего рабочего дня оставалось совсем немного времени. Я была не единственной старейшиной и не самым старшим членом деревни, но я была ведьмой Райсома. Люди обращались ко мне со всеми вопросами, связанными с лечением, и с кучей более обыденных вопросов в придачу. Не проходило и недели, чтобы какой-нибудь дурак не обратился ко мне с сыпью на более чувствительных участках. Я не была Джозефом и ничего не смыслила в биомантии или физиологии, поэтому обычно просто приказывала им поддерживать чистоту и наносить экстракт корня чертополоха, что звучало как настоящая вещь. Полагаю, это работало, поскольку ни у кого еще член не отвалился.

Я любила свою маленькую деревушку Райсом, пожалуй, больше, чем любое другое место, где я когда-либо жила. И люди любили меня. Или, по крайней мере, они любили ту, за которую я себя выдавала. Если бы они знали, кто я на самом деле, они бы либо с криком убежали, либо перерезали мне морщинистое горло, пока я спала. Это был бы прекрасный конец для Королевы-Трупа, убитой Хеком Ничьим сыном, пока она храпела и пускала слюни на подушку.

— Сильва. — Цера, молодая женщина с широкой улыбкой и огненно-красными волосами, помахала мне рукой. Она разговаривала с богато одетым мужчиной, которого я не знала. Это было странно. К нам в Райсом нечасто приходили гости. — Сильва, я могу воспользоваться твоей легендарной мудростью? — Мудрость было кодовым словом для гримасы и устрашающего взгляда.

Я знаю, о чем ты подумал. Когда я переехала в Райсом, я сменила имя. Имя Эскара Хелсене было почти синонимом моего другого имени — Королева-труп. А Королева-труп была страшилкой, которой пугали маленьких детей, заставляя их вести себя прилично, и пугали взрослых так, что они обделывались и молились треснувшим лунам о защите. Как бы то ни было, немного нездорово, что я взяла имя своей умершей возлюбленной. Однако это служило ежедневным напоминанием о ней. О любви и сострадании, которые она проявляла. О времени, которое мы провели вместе, и о том, как много это значило для меня. И о ее предательстве. Ежедневное напоминание о том, что любовь существует и что это чудесная и болезненная вещь.

Я неторопливо подошла к Цере и мужчине. Он был высок, одет в прекрасную кожу, и в его темных волосах пробивалась пара прядей седины, хотя и не так много, как у меня. «От него пахнет деньгами и неприятностями», — сказала я Цере.

— Уверяю тебя... — Я пнула мужчину в голень, чтобы он заткнулся, не сводя взгляда с Церы. Он вскрикнул и отступил назад, потирая рукой ногу.

— Кто он?

Цера подавила улыбку, прежде чем та появилась на ее губах: