Читать книгу 📗 "Пять королевств Ирландии - Стефенс Джеймс"

— Я слышал, что перворожденные были лишены разума, — проговорил Финниан. — Продолжай же свой рассказ, мой возлюбленный.

— А затем внезапно, как налетевший ураган, на рассвете одного дня, к нам пришла болезнь. Она раздувала животы и окрашивала кожу в багряный цвет; и на седьмой день почти весь род Партолона был мертв, только один остался в живых.

— Всегда спасается только один, — задумчиво проговорил Финниан.

— Этим человеком был я, — подтвердил его обращенный ученик.

Туан прикрыл глаза ладонью и погрузился в воспоминания о своей неслыханно длинной жизни, в воспоминания о начале мира, о первых днях Ирландии. И Финниан, чья кровь снова застыла в венах, а волосы вновь тревожно зашевелились на голове, унесся в прошлое вместе с ним.

Глава 5

— Продолжай, любовь моя, — прошептал Финниан.

— Я остался один, — говорил Туан. — Я был так одинок и так привык к своему одиночеству, что даже собственная тень пугала меня. Я был один во всем мире, был так беззащитен, что боялся любого звука; услышав шум крыльев пролетающей птицы или скрип мокрого от росы дерева, я замирал и старался затаиться, как кролик, при малейшем шорохе ныряющий в свою нору.

Все дикие создания леса считали меня своей законной добычей, они шли по моему следу, они знали, да, знали, что я один и беззащитен. Они незаметно подкрадывались ко мне на своих мягких лапах, рычали и огрызались, когда я оглядывался; каждый раз, когда я выходил из своего укрытия, серые волки с высунутыми языками и горящими глазами гнали меня обратно в пещеру в скале, где я прятался от нападавших тварей. Во всем лесу не было ни одного зверя, который был бы слишком слаб для охоты на меня; не было ни одного зверя столь робкого, чтобы бояться показаться мне на глаза, все они держались вызывающе — и я их боялся. Так я и прожил два десятка лет и еще два года, пока не узнал все, что знали животные, и не забыл все, что знал, когда жил среди людей.

Я научился ходить и подкрадываться так же тихо, как и самый осторожный зверь; я научился бегать столь же быстро, как самый быстрый из них и столь же неутомимо, как самый выносливый. Я мог быть невидимым и терпеливым, как дикий кот, притаившийся среди листвы или припавший к земле перед прыжком; я мог учуять опасность во сне и мгновенно вскочить, готовый к защите; я научился лаять, выть, рычать и лязгать зубами, я научился разгрызать и рвать зубами все, что придется.

— Рассказывай дальше, мой возлюбленный, — проговорил зачарованный Финниан. — Бог да благословит тебя, сердце мое.

— Когда же прошло двадцать лет и два года, — продолжал Туан, — в Ирландию приплыл Немед сын Агномана. Он привел тридцать четыре больших парусных корабля, и на каждом было по тридцать пар его людей.

— Я слышал об этом, — проговорил Финниан.

— Когда я увидел эти корабли, плывущие вдоль берега, сердце мое забилось от радости; я последовал за ними вдоль берега по отвесным скалам и утесам, перепрыгивая со скалы на скалу, с утеса на утес, как горный козел. Я следовал за ними все время, пока корабли, постоянно меняя курс, шли вдоль берега в поисках подходящей гавани. По пути я остановился напиться воды из небольшой заводи и увидел свое отражение на гладкой поверхности воды.

Я увидел, что весь оброс волосами и щетиной, как свирепый дикий кабан; увидел, что стал тощ и худ, как ободранный куст; увидел, что стал серее барсука; что стал иссохшим и сморщенным, как опустевший мешок; голым, как рыба; увидел, что стал жалким, как голодная ворона зимой, а пальцы на моих руках и ногах стали похожими на огромные изогнутые когти. И я понял, что не похож ни на кого на свете: ни на сотворенного богом человека, ни на дикого зверя. Тогда я сел около заводи, оплакивая свою дикость и одиночество, оплакивая неумолимую старость. И силы оставили меня, я не мог даже встать, а только сидел и плакал, стенал и сокрушался; и так я сидел и стенал, пока звери, идущие по моим следам, не окружили меня со всех сторон — притаившись за деревьями или припав к земле в зарослях кустарника. Они молча смотрели на меня из своих убежищ, недоуменно прислушиваясь к моему плачу.

И тут началась буря; когда я поднял голову и осмотрелся, то увидел, что огромный флот качается на волнах, как в руке великана. Корабли то взмывали к небу и раскачивались там в вышине на гребне огромной волны, кружась, послушные порывам ветра, как опавшие листья, то низвергались с этой головокружительной высоты в ревущую бездну, в расщелины между чернильно-черными волнами и кружились там в увлекающих в морские пучины водоворотах. Временами ревущая волна обрушивалась на корабль, и этот страшный удар подбрасывал его высоко в воздух, а волна все гнала маленькое беззащитное в этом разгуле стихий судно вверх, подстегивая его ударами, грохочущими, подобно раскатам грома. Волна гнала корабль, как волк, преследующий уставшего зверя; казалось, она старалась выбить широкое днище и, наконец, добраться до напуганных людей, укрывшихся в столь ненадежном убежище. Волны обрушивались на корабли и погружали их в пучину вод. Эти удары был столь сильны и неумолимы, будто сами небеса обрушивались на беззащитные барки. И суда шли ко дну, или разламывались с треском — и уже обломки их опускались на песчаное ложе моря.

Пришла ночь, а с ней и темнота. Землю накрыл такой непроглядный мрак, что казалось, будто тысячи ночей опустили на нее свои покровы. Даже круглоглазые ночные твари не могли ничего разглядеть в этом мраке — они не видели даже на дюйм. Не было ни одного создания, которое осмелилось бы ползти или встать на ноги этой ночью, все твари прильнули к земле и затаились. Ибо великий ветер носился над миром, его порывы стегали землю и море, как удары огромного — в лигу длиной — хлыста, и звучали подобно раскатам грома. Ветер гудел, свистел, словно пел воинственную песню; ликовал и издавал боевые кличи. С ошеломляющим, закладывающим уши гулом и воем, а временами с рычанием, жалобным стоном или ворчанием носился он над миром, словно разыскивая все живое, что только можно уничтожить.

Казалось, будто время остановилось… Но вот из-за шума бушевавшего во мраке моря, донесся другой звук — тихий, как будто он пришел откуда-то издалека, сквозь миллионы миль, прежде чем достичь моего уха, но столь же внятный и отчетливый, как шепот друга, поверяющего свою тайну. Я понял, что это тонущий человек взывает к своему богу, но стихия была сильнее, и он умолк, побежденный. Я понял, что это женщина со стоном взывала к своему мужчине, кружась в затягивающем в пучину водовороте.

Я сидел на утесе, и видел, как ветер с корнями вырывает деревья. Корни выходили из земли с тяжелым предсмертным скрипом, ветви ломались, деревья взмывали в воздух и летели, словно птицы. Бушующее море обрушивало на землю огромные волны, которые разбивались об утесы и низвергались на берег облаками пены; порывы ветра были столь сильны, что катили по земле даже скалы; огромные валуны переворачивались и размалывали все, что попадалось на их пути. И в этом аду бушующих стихий, в этом стократно непроглядном мраке я заснул.

Глава 6

— Я заснул и увидел сон. В этом сне я видел, что превратился в оленя-самца, и чувствовал, как в моей груди бьется новое сердце, во сне я выгибал гордую шею и чувствовал, как прочно стою на гибких сильных ногах.

Я проснулся, и увидел, что стал тем, кем был во сне.

Я стоял на скале. Я поворачивал свою гордую голову на стройной шее, вдыхая через широкие ноздри все запахи земли. Я не помнил себя от радости, ибо чудесным и непостижимым образом на смену немощи и старости пришли сила и молодость. Я терзался вчера из-за оков прожитых лет, а теперь снова стал молодым. Я понюхал дерн и в первый раз ощутил, как душисто и сладко он пахнет. С быстротой молнии мой нос вдыхал воздух и чувствовал все запахи. И как человек видит глазами, так и я познавал окружающее, вдыхая полный знаний воздух.

Долго простоял я на этом утесе, звонко стуча своими крепкими копытами по камням, осматриваясь и изучая все вокруг с помощью замечательного нового носа. Каждое дуновение ветерка, доносившееся до меня справа или слева, рассказывало мне целую историю. Ветер доносил до меня особенно острый запах волка, и, обернувшись на запах, я звонко бил передним копытом. А когда ветер приносил запах, похожий на мой собственный, я поворачивал голову и издавал призывный крик. О, каким громким, чистым и благозвучным был голос оленя! Как легко мой крик превратился в веселую живую песню, в приветственный призыв! С какой радостью я услышал ответный оклик! С каким восторгом я прыгал, прыгал и прыгал; легкий, как перо птицы, могучий, как шторм, неутомимый, как само море!