Читать книгу 📗 "Другие Звезды 2 (СИ) - Сергеев Артем Федорович"
— Вот ты интересно завернула, — задумался я, — не знаю. Хотя нет, есть такое слово — надо, сама же сказала. Надо — значит надо. Назвался груздем — полезай в кузов. Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Видно сокола по полёту, — снова поддакнул Олег, — добра молодца — по соплям.
— Народный фольклор, — улыбнулась нам Кэлпи, — это хорошо. Только сейчас он не к месту, вы ведь в стрессовых ситуациях испытывали азарт, какую-то злую радость, я это чувствовала. А предыдущие экипажи подходили к делу более рационально и умело гасили эмоции. Они были много лучше вашего натренированы и подготовлены, поэтому относились к сложностям тестовых заданий очень взвешенно и целесообразно. Никакого риска, тщательное соблюдение техники безопасности, правда, эффективность при этом немного страдала, кое-какие задания вообще не были выполнены — ну, из тех, что со звёздочкой, которые можно не выполнять без ущерба для итоговой оценки — а я ведь не этого хотела и не об этом мечтала. Я ведь чувствовала, что можно, можно рискнуть и сделать, можно напрячь все свои силы и пройтись по краю, я только за, потому что иначе в чём смысл всего этого? Смысл мне в этом корабле, когда с таким же успехом можно сидеть и на орбитальном буксире?
— Блин, даже не знаю, — против воли полез пятернёй в затылок я, почесаться, но ничего, ни одной умной мысли, не начесал, такие дела.
— Конечно, ты не знаешь, — не выдержал Олег, — ты уже позже пришёл, ты же не видел ничего, для тебя всё уже было в порядке вещей. А я, Кэлпи, я всё видел с самого начала, поэтому сейчас объясню, тут только немного издалека зайти надо, но ты поймёшь, вот слушай…
И наш бортинженер зашёл действительно очень издалека. Оказывается, прямо перед войной в полках очень сильно озаботились безаварийностью. Ты, Саня, просто не успел, поэтому не знаешь, но на весь Союз билось тогда в день две-три машины, не меньше, а всего от шестисот до девятисот штук в год, представляешь? Самолёты были несовершенны, аварий было много, а спрашивали в то время всерьёз, невзирая на чины и заслуги. Вот разложит какой-нибудь раззява машину, и понеслась — ищут и обязательно находят виноватого, вопросы ему задают — почему ошибся, потом спрашивают, кто дал задание ошибаться, и нет ли здесь, в полку, окопавшейся вредительской шпионской организации.
К стенке встать тогда можно было легко, ещё легче можно было получить срок, про прочие мелкие радости, вроде партбилета на стол, даже и упоминать не стоит, и вот что в такой ситуации прикажете делать командирам полков? А ведь тогда не то, что комдивы или командармы, тогда и кое-кто повыше себя неприкасаемым не чувствовал, Рычагов-то и Смушкевич по итогу к стенке встали, да.
В общем, привело всё это к тому, что перед войной во главу угла поставили безаварийность. Не разбился у тебя никто за неделю — вот ты и молодец, за месяц — ещё лучше, а если за год — то ты прямо герой, и минули твою голову и головы твоих командиров все громы и молнии небесные. Для начальства дивизии, армии и даже округа такой благополучный полк был благодатью и божьим даром, а то, что у них снайперская стрельба при этом страдала или фигуры высшего пилотажа они не так ловко крутили, так это ничего, это нормально, с этим мы потом разберёмся.
Вот и стали заставлять лётчиков летать как по ниточке, плавно виражить, аккуратненько садиться на три точки у посадочного знака, с этим вообще караул, ведь целые же годы, зимой и летом, при любой погоде, пилотов учили выходить на «Т» с убранным газом и сажать машину точно у посадочного знака, в пределах нескольких метров. Даже у истребителей, даже у них — какая ещё стрельба с пилотажем, ты сначала садиться без газа научись! (прим: этот абзац — почти прямая цитата из Покрышкина)
Конечно, много было беспокойных, недовольных и несогласных, особенно среди тех, кто Испанию прошёл, всё они чего-то бунтовали, всё «крючки загибали», то им звенья не нравились, пары они себе требовали, то ещё чего, но всё это было на нижнем уровне, звено или эскадрилья, не больше. А уж когда подтягивали такого бунтаря повыше и доступно ему объясняли, в чём дело, то человек менялся, а если не менялся, то и тут ничего страшного, вот он, готовый кандидат в виноватые, уж на него-то мы в случае чего всех собак и повесим, не будет умничать больше.
И привело всё это к тому, что к началу войны все стали летать очень здорово, как на параде, дружно и дисциплинированно, как по ниточке, неспешно и аккуратно, любо-дорого со стороны поглядеть, прямо сердце радовалось.
А вот немцы, у них по-другому всё было, у них люфтваффе больше спортклуб напоминал, и все они были такие же спортсмены, всё соревновались они, сволочи, друг с другом. Уж они-то свой испанский опыт под ковёр не замели, уж они-то выжали из него всё, что можно, в отличие от нас. И испанский, и польский, и французский — из всего они выводы сделали.
А теперь представь себе, Кэлпи, что произошло, когда первые столкнулись со вторыми. Представила? А теперь умножь на десять, потому что никого это ничему не научило, ведь даже у истребителей звенья на пары заменили всего лишь через год войны, а у нас, штурмовиков, этот приказ только в сорок третьем вышел! И это ещё хорошо, что в сорок третьем, а мог бы и вообще не выйти!
Наш полк войну встретил на И-пятнадцатых, хороший самолёт, вёрткий, биплан же, к концу тридцатых годов это был истребитель почти! Но к началу войны устарел безнадёжно, лишь как штурмовик его можно было использовать, да и то не от хорошей жизни, всё-таки сорок килограмм бомб — это ни о чём, хотя и четыре пулемёта, да.
Но оказалось, Кэлпи, что в умелых руках и хрен — балалайка, и когда в первые дни с неба ссадили тех, кто летал, как на параде, слава богу ещё, что инструктора по технике пилотирования в нашем полку сразу же сбили, поделом ему, то остальные призадумались, остальные поняли, что если хочешь выжить, то вертеться в бою надо так, чтобы задница в мыле была, что надо выжимать из машин всё, что они могут дать, вот только тогда ситуация маленько изменилась.
Научились огрызаться, не сразу, но научились, научились вертеться, всё-таки вираж И-пятнадцатый делал чуть ли не в два раза быстрее мессера, научились улепётывать ниже телеграфных столбов, стали в грозовые облака без страха нырять, и как-то так получилось, что уже никому не было дела до того, как ты на посадку заходишь, с газом или без, вот вообще наплевать стало, ты только боевую задачу выполни и приди, а как именно — дело твоё, личное, хоть на живот плюхнись, хоть упади рядом со взлётной полосой, но приди только. Ну и про задачу не забывай, вот за неё мы с тебя спросим строго.
А безаварийность тут же на второй, если не на третий план ушла, как и не было её, какая ещё безаварийность, когда целыми полками с неба ссаживают, когда самолёты самим сжигать приходится, своими руками, чтобы врагу не достались, да что тут говорить!
В общем, перевернулось всё с ног на голову, и оказалось, что на войне летать надо так, чтобы кровь глаза застилала при перегрузках, чтобы не то, что ветки деревьев привозить домой в воздухозаборниках радиаторов, а куски черепов и клочья немецких шинелей! Чтобы винтами, винтами головы рубить! Было такое, Саня, было, лично чистил самолёты, вот этими вот руками! Наш полк тогда румынскую конницу в чистом поле поймал, вот ребята и увлеклись немного. И что характерно — нас тогда похвалили за это, кое-кого наградили даже, но ты только представь себе, Саня, только представь — что с нами сделали бы за такие фокусы в мирное время? За погнутые законцовки винтов, за ободранные, крашеные кровью плоскости? Представил? А я вот не могу — фантазии не хватает!
Так что, Кэлпи, ты реши сначала для себя, кто ты — корабль мирного времени или боевой. Ну или, назовём это так, способный выполнять специальные задачи. Если мирный, то летаем строго по наставлению, а для сложных случаев у нас боевой капитан на борту имеется, пусть он и крутится, к нему все вопросы, чего тебе ещё-то? А если боевой, а ты боевой корабль, Кэлпи, и вооружена ты до зубов, и пусть слова — противометеоритная защита никого не обманывают, слишком избыточно это для метеоритов, вот и готовь себя к тому, что в случае чего тебе придётся самой принимать решения, Кэлпи, вот что самое главное, принимать решения и выполнять их!
