Читать книгу 📗 "Другие Звезды 2 (СИ) - Сергеев Артем Федорович"

Конечно, функционал был здорово урезан по сравнению с капитанским креслом, но всё равно мне сейчас и этого хватало с головой, я всё видел, всё понимал и всё чувствовал, даже настроение Кэлпи чувствовал и вообще держал, как говорится, руку на пульсе.

Осталось только привыкнуть к этому в полевых условиях, чем я сейчас и займусь.

Глава 10

Странное дело, но если бы кто-то из моих деревенских друзей сейчас узнал, что их Саня вновь собирается поиграть в Смелого Почтальона, причём не где-нибудь там, а в кольцах далёкого газового гиганта у далёкой-далёкой звезды, причём кольца эти состоят из хороших таких каменных и ледяных осколков, размером от обычной гальки и до среднего грузовика, причём всё это великолепие ещё и несётся в пространстве со скоростью многих и многих километров в секунду, то он бы, наверное, не только пальцем у виска покрутил, а прямо в глаза дураком бы меня назвал, и был бы при этом не так уж и не прав.

Но я сейчас, загребая воздух вёслами спортивного тренажёра, откидываясь всей спиной назад, елозя задницей на подвижной тележке, а потом вновь скручиваясь всем телом в клубок, всё больше и больше преисполнялся мрачной, торжественной решимости.

И эта решимость странным образом гармонировала с обстановкой этого небольшого тренажёрного зала, но здесь всё было такое, на свершения зовущее и не дающее расслабиться.

Что за чушь, думал я, накачивая сам себя, все эти метания, подбадривания, неуверенности и прочее, а потом вдруг вспомнил, как сам — а было мне тогда почти семнадцать лет, но выглядел я года на три старше, здоровый же был лось, сразу после побега в Комсомольск устроился в бригаду электромонтёров. Эти весёлые, разбитные, не боящиеся ни бога, ни чёрта парни казались мне небожителями, и я был рад до обморока, что сумел за них зацепиться.

А потом, в первый же день работы, сразу же, меня, деревенского увальня, эти ребята засунули на воздушные работы, без всяких раскачек и привыканий, не дав ни опомниться, ни что-то сообразить, и правильно сделали.

Они тогда, с шутками и прибаутками, ничего не объясняя, заволокли меня метров на пятнадцать от земли, невысоко, но мне показалось что прямо под облака, и начали сразу же что-то очень насмешливо и язвительно требовать, не давая ни минуты опомниться. То вот одному что-то срочно потребовалось передать через меня другому, но для этого мне надо было пройтись по балке шириной сантиметров двадцать, то потом снова первому что-то подержать, то второму помочь.

И я неуклюжей обезьяной ползал по высоте туда-сюда, прикусив губы до крови и стараясь не обращать внимания на трясущиеся ноги, потому что показать это было бы стыдно, очень стыдно, но прогресса всё не было, всё не смелел я никак, всё не мог привыкнуть, и вот уже накал их слов повысился, но тут же, заметив это, ко мне спустился Колька, наш бригадир и по совместительству секретарь комсомольской ячейки, и был это такой парень, что я тогда всё отдал бы за дружбу с ним, вот такой это был парень.

А он подошёл и присел рядом со мной, свесив ноги в пустоту, да внимательно посмотрел на меня своими пронзительными голубыми глазами, и я вдруг понял, что они, эти глаза, сейчас наполнятся или презрением, или одобрением, и всё это будет зависеть только от меня.

— Ну что ты вцепился в неё, как в роднульку, — постучав по укосине, вокруг которой я обвился, спросил он, и голос его был насмешлив и язвителен до предела, но может, мне это тогда просто показалось, — жениться на ней, что ли, собрался? Ты для этого сюда залез? Вас, может, тогда наедине оставить, чтобы не мешать? Ну так ты только скажи, а мы уважим!

— Нет! — зло выдохнул я и отцепился, выпрямившись, мысленно плюнув на всё, тем более что в случае чего тут падать есть куда, вон кусты и вон сугробы, — я сюда работать залез! Как все!

— А молодец! — поднявшись на ноги и ещё раз внимательно меня рассмотрев, ответил он, а потом, нацепив мой карабин от страховочного пояса на натянутый трос, добавил, — ну пошли работать тогда, вот только перещёлкиваться не забывай, не смотри на этих обалдуев, что без страховки лазят. Они всё форсят перед кем-то, а как по мне, так с поясом хотя бы просто теплее.

И мы пошли, и злобная решимость в моей душе вытеснила страх, и я доработал до конца этого длинного дня, держась на этой решимости, а вечером стоял на твёрдой земле в кругу настоящих друзей, как равный среди равных, но стараясь не подавать виду, что меня качает. И пояс, страховочный пояс в нашей бригаде был только один, и вот уже через две недели я работал без пояса, как все остальные, откидываясь спиной на фермы и держась только за счёт силы ветра, чтобы руки для работы были свободны.

Конечно, месяц-другой меня мучали кошмары в бараке, они не давали мне спать, всё мне снилось, что я падаю с опоры или вот-вот упаду, ну и ладно, мало ли кому чего снится, человек над своими снами не властен, зато днём я работаю так, что не стыдно смотреть ребятам в глаза.

Мы тогда выделывались друг перед другом своими трудовыми подвигами, по-настоящему, всерьёз, время было такое и люди были такие, мы строили города и заводы, все эти Магнитки и Днепрогэсы и гордились этим. Нам говорили, что это для потомков, что уж они-то будут жить при коммунизме, но мне было всё равно, я уже тогда был счастлив.

Счастлив с голой задницей, не имея ничего материального, даже место в бараке было не моё, но зато моими были: дружба с прекрасными людьми, я и сейчас помню каждого в бригаде так, как их родственники не помнят, ещё у меня учёба была, настоящая учёба, не как в деревенской школе, ещё мне давали повышенную пайку за ударный, стахановский труд, а ещё, самое главное, у меня был аэроклуб, были мечты, была настоящая цель в жизни, а все препятствия ломались и рушились под моим напором.

Я был счастлив тем, что моя работа имеет великий смысл, что мы строим первое в мире государство рабочих и крестьян, что нужно отдать все силы и всё у нас получится, уже получается, вот они — первые дома и цеха, и первый металл в первых печах, первые корабли и самолёты, собранные на краю земли, в глухой тайге, и ради всего этого стоит наступить на горло своему страху, чтобы спокойно работать на такой высоте, куда не всякий цирковой артист полезет, презрительно поплёвывая на отсутствие страховки.

А потом я с горечью узнал, что есть, оказывается, на строительстве ребята и погероичнее, это были вальщики леса, что готовили для нас, для наших опор, просеки в тайге, так они чего придумали — сырую, промёрзшую лиственницу не сразу срубишь или спилишь, в иную лиственницу даже гвоздя не вобьёшь, так чего же — темпы стахановские терять? Не, не пойдёт, а давайте один из нас будет залезать на верхушку дерева, привязывать там канат, а остальные тянуть, одновременно подрубая вылезшие корни, вот дело и наладится.

Попробовали — получилось, а чтобы время нагнать, тот смельчак, что канат привязывал, уже не спускался с высоты, не тратил драгоценные минуты, так его вместе с деревом и роняли на землю, а ветви смягчали падение до безопасного.

Такое нововведение прогремело на всю стройку как пример героического отношения к труду, и мы все, вся наша бригада, по одному сгоняли к ним в гости на лыжах, чтобы самим попробовать, на себе, что это за веселье. Эмоций я тогда выхватил по-полной, да ещё и глаза на той лиственнице чуть не оставил, но зато понял, что если не трястись от страха, то всё пройдёт нормально, видно же, куда падаешь и за что держаться. И вообще, если ты собран, готов ко всему и не боишься, то убиться там это ещё надо постараться, такие дела.

А ведь были ещё девчонки, девчонки-линейщицы, телефонистки, у нас в тот год с рукавицами был затык, не хватало их, и работа чуть замедлилась, так они затеяли комсомольский почин, что можно работать и без рукавиц, и сдержали слово, и руки их стали напоминать гусиные лапки, но мы застыдились и тоже стали работать голыми руками на морозе, разве что Колька заставлял нас обматывать кисти портянками, но мы сдёргивали их сразу же, как только кто-то из линейщиц проходил мимо, чтобы не позориться.