Читать книгу 📗 "Другие Звезды 2 (СИ) - Сергеев Артем Федорович"
Мой нейрокомп мгновенно отозвался на входящий запрос от охранной пары, подтвердив полномочия, у остальных тоже, и на этом всё, наше право находиться здесь признали и вопросов к нам по этому поводу уже не имели. Дмитрий вообще обратил внимания на этих двоих не больше, чем на фикус в кадке дальше по пути, я же с Олегом кивнули караульным и удостоились ответного кивка, а вот Кэлпи чуть задержалась, чтобы обменяться с ними какими-то странными взглядами, потом надо будет невзначай поинтересоваться, в чём там дело. Вдруг заговор?
— Да ладно тебе! — возмутился Дима, не заметив всего этого, — это ты ещё бюрократию настоящую не захватил, видимо! Тебя бы в Китай, в средние века, или в ту же Россию, вот там бы ты побегал! Вот там бы ты подоказывал, что не верблюд, вот там бы ты пыль поглотал!
— Согласен, — чуть подумав, ответил ему Олег, — про Китай не знаю, а вот про царские порядки наслышан. Было такое, не спорю, но мы это, кстати, побороли. Ладно, веди, Вергилий, на этот свой инструктаж. А кто, кстати, инструктировать будет, Анастасия?
— Зачем же? — удивился Дима и ткнул пальцем в Кэлпи, — вот она и будет, уж она-то не пропустит ничего. Да и смысл нам занятых людей от работы отвлекать? Сейчас найдём свободный кабинет, займёмся делом, пробежимся по всем пунктам, ответите на контрольные вопросы, потом зафиксируем это дело у планетарного искина и свободны!
— На втором этаже есть свободные помещения, — вмешалась Кэлпи, — как раз для нас. Предлагаю подняться и приступить, капитан.
— Вперёд, — пожал плечами я, потому что хотел уже всем предложить расположиться в этом холле, вон, сколько тут прекрасных мест, сколько островков с диванами, креслами и столами, и буфет есть, и стойка с напитками, и вообще уютно, и под охраной, — давайте уже поднимемся и приступим.
И Кэлпи уверенно повела нас куда-то вверх, по широкой лестнице на второй этаж, там мы прошли ещё немного по пустынному и тихому коридору, чтобы остановиться у двери в кабинет, неотличимой от десятков других таких же.
— Прошу, — Кэлпи не пошевелилась, но замок щёлкнул и дверь распахнулась настежь, — проходите и рассаживайтесь, в ближайшее время нам предстоит, как говорили в ваше время, ударно поработать.
— Давай без демаскировки, хорошо? — вдруг прицепился к ней Олег хорошо знакомым мне тоном, — и вообще, много вы знаете про наше время!
Я лишь вздохнул на это и прошёл внутрь первым, пусть его. Иногда с моим стрелком, тьфу ты, уже с нашим бортинженером случалось такое, да не иногда, а довольно-таки частенько. Он не переносил, когда всё вокруг было спокойно и окружающие расслаблялись, ему постоянно надо было всех теребить и вообще держать в тонусе. Причём он не успокаивался, когда ему равные по званию предлагали это сделать, и не затыкался, хотя никто ему этого и не предлагал, а взвинчивался ещё больше, пока не ставил всех своих подчинённых на уши, только тогда он мог вздохнуть с облегчением и его отпускало.
И ещё, странное дело, но у такого рубахи-парня, у этого всё понимающего, практически отца родного для своих подчинённых командира, но в подразделении его панибратства не было в принципе, а сержантам-мотористам да прочим оружейникам и в кошмарном сне не могло привидеться ответить ему так, как он вроде бы и предлагал им общаться.
Даже разжалованного, даже в солдатской грязной гимнастерке, они называли его товарищем старшим инженером полка, и лишь старые, заслуженные механики могли позволить себе после хорошо сделанной работы обратиться к нему, как к Олегу Васильевичу.
Сам Олег как-то с невесёлым смехом рассказал мне, в чём дело, да и то не сразу, а лишь после того, как я уже прямо в лоб задал ему этот вопрос и дал понять, что увиливания не потерплю, пусть тогда летает с кем хочет, вот так, то ему пришлось ответить. Не хотел сначала, пытался отделаться короткой сказочкой, а потом его прорвало, и я уже сам был не рад, что напросился.
Так вот, летом сорок второго года, в самое тяжёлое для страны и лично для него, Олега, время, когда гитлеровцы рвались к Волге и на юге творился сущий ад, вот тогда он, Олег, иногда и не помнил даже, когда он ел или спал. Правду говорят, кто в сорок первом или в сорок втором году не воевал, тот настоящей войны не видел.
Разгром, лютый разгром, мрачное отчаяние сверху донизу, страшная неразбериха от постоянных прыжков по родной стране, с аэродрома на аэродром, всё восточнее и восточнее, лётчики гибли пачками, он их уже даже не запоминал, зачем, зачем рвать себе сердце, а ещё не хватало ничего, точнее, не хватало вообще всего, в наличии были только собственные руки, вот тогда оно всё и началось.
Или, наверное, началось всё же чуть позже, уже осенью, когда комполка совал ему, Олегу, в рожу свой ТТ и мрачно обещал, причём так, что ему можно было верить, что он застрелит его и застрелится сам, если только он, Олег, не предоставит ему к утру полную боеготовую эскадрилью. И дело было даже не в приказах сверху, много их было, таких приказов, дело было в том, что некому же было, кроме них некому, разнести утром что-то там такое срочное, то ли вырвавшийся вперёд немецкий танковый клин, то ли свежую вражескую переправу через какую-то нашу родную и потому очень вредную сейчас для фрицев речушку, за которой уже скопились чужие орды в нетерпеливом ожидании ещё одного броска на восток, он, Олег, тогда не запомнил точно, да и какая теперь разница?
Короче, зимой сорок второго, в декабре, когда остатки полка вывели на переформирование и когда он, Олег, напоминал лишь тень былого себя, а другие были ещё хуже, вот тогда всё и началось.
Техсостав тогда не расслабился, нет, это неправильное слово, у техсостава полка тогда, у всех поголовно и у всех одновременно, как будто выдернули что-то из тела, какой-то стержень, что ли, что держал их на плаву. Да и не только техсостав, тогда весь полк был такой же, вроде бы по пустой голове пыльным мешком ударенный, одно БАО держалось, но тех ничего не брало, кроме угрозы отправить в пехоту, да столовая ещё более-менее себя чувствовала.
Но комполка отнёсся к этому с пониманием, дал отдохнуть, несколько дней они отъедались и отсыпались в тесных и вонючих, но при этом таких тёплых и уютных землянках, что не передать и даже вши, это извечное проклятие всех фронтов, даже вши не смогли им помешать. Несколько дней рая, это были несколько дней усталого, скорбного рая, вот и всё.
Отпускало всех по-разному, так ведь и хлебнули все не вровень, правда же? И, когда лётчики орали по ночам в своих землянках, они всё воевали с кем-то во сне, не зная ещё, что будут они это делать отныне и до самой смерти, а технари лишь молча совали поближе к огню свои отмороженные, изувеченные руки, всё пытаясь отогреть их с запасом, вот тогда его, Олега, и накрыло.
Он сидел тогда у печки, они поужинали тогда, хорошо и вкусно, многие наладились было закурить после еды и он выгнал их всех взашей на мороз, потому что в землянке было и так хоть топор вешай, не продохнуть, вот тогда и начали в нём, Олеге, лениво ворочаться мысли что хватит, наверное, припухать, пора бы уже и делом заняться, начальник он или кто.
Стал он неспешно прикидывать, что в первую очередь нужно сделать, что во вторую, что в третью, и понял он, что за время отдыха дела неотложные только накопились, потому что никто за него их делать не будет, поэтому нужно вставать да как можно скорее к ним приступать, ну и что, что вечер, и, как только он это понял, вот тут всё и приключилось.
Мир вокруг мигнул и вдруг стал как будто бы чёрным, но не как ночью, нет, а как будто бы его смертной угольной пылью присыпало, и не осталось в нём белого и светлого совсем, остались только грязь и тоска. Накатила безнадёга, да не обычная, а огромная, всепоглощающая, холодная и насквозь равнодушная ко всему, вот вообще ко всему, и от того была страшна она по-настоящему, и вот тут понял он, Олег, что хорошо бы ему сейчас умереть, потому что нет впереди ничего, ни смысла, ни сил терпеть всё это дальше. Справятся как-нибудь сами и без него, незаменимых у нас нет.
