Читать книгу 📗 "Четыре подвала (СИ) - Прокофьев Андрей Александрович "Прокоп""

— Да, у меня нет никакого желания идти через кладбище — сказал Петр Васильевич.

— Вообще, можно было бы. Если нам в поселок, на Фестивальную, как я понял, то через кладбище быстрее будет — проявив смелость, сказал Максим.

— Ну, тебя, а — отмахнулся Костя.

— Действительно — улыбнулся следователь — И всё же нет ни одного человека — добавил он.

— Здесь уж точно нет — засмеялся Максим.

— Пойдёмте быстрее, а то что-то нехорошо становится — неожиданно проговорил Андрей, сделал это очень серьезно, даже с некоторой долей нетерпения.

Петр Васильевич глянул на часы. Стрелки показывали двадцать минут восьмого вечера. Пошли быстрее, и лишь ветер гудел в электрических проводах, размещенных над железной дорогой. Казалось, что ниже и ниже опускаются тяжёлые тучи. Висят в каких-то десяти метрах от головы, дополняют собой присутствие зловещей тишины, погрузившей в летаргический сон всё то, что здесь есть, что, как виделось, и без того давным давно уснуло. Эти старые почерневшие кресты, эти ржавые металлические памятники, застывшие в вечном трауре березы, которым не радовать восторженных глаз на солнечной опушке леса, которым суждено нести вековечную вахту здесь, в пределах мрачного царства мертвых.

— Да, уж, ничего более унылого я в своей жизни не видел — проговорил следователь, остановившись, закуривая сигарету.

Ребята так же остановились. Максим глубоко зевнул.

— Спать ужасно хочется, что ноги не идут — произнес он.

Петр Васильевич посмотрел на Максима, и ужаснулся, лицо Максима изменилось. Он точно что стал старше лет на двадцать. Хотя нет же, то что видел следователь трудно было классифицировать истекшим временем. Было бы это неправильно. Потому что перед Петром Васильевичем находился мальчишка, с лицом взрослого человека. При этом не в нормальном понимании данного, мальчишка не прожил эти годы, а ему нанесли на лицо грим, просто до неузнаваемости изуродовали лицо одиннадцатилетнего пацана.

Петр Васильевич посмотрел на Андрея и Костю. Они оставались прежними, их не коснулось то, что стало с Максимом. Максим же вновь зевнул, остановился, затем его качнуло на один бок, его перестали держать ноги, и он сел на обочине дороги, он сумел это сделать без помощи товарищей, которые смотрели на друга с ужасом на лицах.

— Макс, что с тобой? — испуганно спросил Андрей.

— Ты это чего, что у тебя с лицом? — проговорил Костя.

— Спать хочу, нормально всё, просто спать хочу — еле слышно ответил Максим и закрыл глаза.

Минуло не более чем десять секунд, как Максим завалился влево, принял положение лёжа. Петр Васильевич подошёл к нему, потрогал за плечо. Лицо Максима посинело, местами стало чернеть. И да, Максим не дышал, Максим был мертв.

— Что с ним? — прошептал Костя, которого сейчас начало трясти мелкой дрожью, который весь побледнел.

— Только спокойно. Говорю вам ребята, что спокойно. Максим не умер — проговорил следователь, но не договорил, потому что Костя не дал ему этого сделать.

— Как не умер? Он мертвее всех мертвых — сказал Костя, глядя на Максима, тело которого стало меняться, разлагаться прямо на глазах, и это было жутко, это передавало приступ истерики, пришедший извне чем-то совершенно необъяснимым, чем-то невообразимо страшным.

— А я как? — спросил Костя, повернув голову к Андрею и Петру Васильевичу, с мольбой на них же глядя.

— Ты нормально. Пока что нормально. А Максим не умер здесь и сейчас. Получается так, что Максима в этом времени не существует. Получается, что Максим не доживёт до две тысячи двадцать первого года. Вот оно что. Но сейчас он не умер. Я уверен, что он просто переместился в обратном направлении. И когда мы вернёмся назад, то вы встретите своего друга живым и здоровым — сказал Петр Васильевич, он был на все сто процентов уверен в том, что это именно так.

— Хорошо бы — промычал Костя.

Андрей молчал. А тело Максима стало исчезать. На какое-то время оно превратилось в скелет. А затем и кости исчезли, ничего не осталось, лишь малость примятая трава.

— Время у нас, двадцать четыре минуты восьмого. Сейчас я могу вам сказать, а вы не пугайтесь, что Максим умрет в две тысячи седьмом году будущего столетия. Но и это ещё не всё. У нас с вами есть всего навсего четырнадцать минут. Потому что здесь, в этом времени нам отпущено, как я уже догадался, всего навсего тридцать восемь минут, то есть минута за год, всего минута за год, ведь мы сейчас на расстоянии в тридцать восемь лет от дома, от своего времени. И вот, когда истекут эти тридцать восемь минут, после этого изменимся и мы. Я стану глубоким стариком. А вы взрослыми мужиками. Ты же Андрей… — Петр Васильевич уже в какой раз не договорил, остановился.

— А это сколько в километрах? — наивно спросил Костя.

— Не знаю — честно ответил Петр Васильевич.

— Много, очень много — отреагировал на слова Кости Андрей и тут же вернулся к словам Петра Васильевича, сказав — Я же стану тем, кого мы должны убить.

— Да, но в этом случае, как я понимаю, убить не получится. Ты, как и Максим, вернёшься назад, а другой ты, он не пострадает, ты станешь ему защитой — произнес следователь, и вновь, и опять, ему не хотелось всё это принимать, но при этом он отчётливо понимал и ощущал, что всё это именно так и есть, провалиться в преисподнюю, ко всем возможным чертям, но так и есть.

— У меня кругом голова — сказал Костя.

— Да, Костя, такие вот игры предлагает нам время и то, что к этому времени дополнением — отреагировал следователь, а в обозрении показалась промзона, краем примыкающая к району улицы Фестивальной, которая крайняя с этой стороны, которая открывает собой особый район частного сектора, в народе именуемый Вилюйском.

Картинка была ещё та. Мрачные трубы сетей центрального отопления, змеёй ползущие сюда от пиково резервной котельной. Давно не знающий окрашивания путепровод над железной дорогой, пропускающий над ней всё те же трубы. Совершенно неухоженные, похожие на то, что взято из канонов постапокалипсиса, сооружения канализационной станции. Наполовину разрушенные ангары, здания бывшего асфальтобетонного завода. И появившийся мелкий, холодный, противный дождик. Всё утонуло в зловещести серого. Всё вокруг было накрыто колпаком абсолютной безысходности.

Появились жилые дома, бывшие возле самого края железной дороги. Мертвым было четырёхэтажное административное здание, которое совершенно не вписывалось в общую палитру. Зато прекрасно это делали кучи песка и щебня, с левой стороны от конторы дорожного управления, в том месте, где имелась хорошо натоптанная тропинка, по которой сейчас и двигались Петр Васильевич, Андрей и Костя.

— Нет собак — проговорил Андрей, получилось неожиданно и громко, потому что до этого шли молча, по большей части смотря только себе под ноги, хотя следователь всё же периодически поглядывал на часы: сейчас время на циферблате обозначало себя половиной восьмого вечера.

— Каких собак? — машинально отреагировал Петр Васильевич.

— Здесь всегда много бродячих собак бывает — вместо Андрея ответил Костя.

— Вы откуда это знаете?

— Мы на великах не один раз здесь бывали, и на кладбище — ответил Андрей.

— Конечно, как я забыл о том, что вы исследователи всех близлежащих окрестностей. А то, что нет собак — это хорошо. Но главное в том, чтобы не было самой главной из них — произнес Петр Васильевич.

К этому моменту они были примерно посередине улицы Волжской, а значит, до злополучного мрачного дома, где обитает хозяин собаки, он же убийца, осталось совсем чуть-чуть. По-прежнему вокруг никого не было. По-прежнему и ещё сильнее, несоизмеримым грузом давило пространство. Бывшее ненормальным, бывшее из разряда того, что трудно хоть как-то охарактеризовать.

— У нас всего четыре минуты — произнес следователь, когда они оказались возле нужного дома.

И случилось странное, то что заставило ощутить ещё большее напряжение, хотя, как казалось, больше уже было некуда. Но в периметре, ограде этого проклятого дома была жизнь. Две вороны, расположившиеся на крыше, издали своё противное карканье. На заборе сидел самый обычный серый кот, который так же не особо обрадовался появлению людей. Он зарычал, у него дыбом поднялась шерсть.