Читать книгу 📗 "Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей"

— Иосиф Виссарионович, — сказал он, — коллективизация буксует. Крестьяне бунтуют, кулаки прячут зерно, наших комиссаров бьют. В Кубани вчера прогнали агитатора, в Рязани зарезали весь скот. Надо ударить по кулакам — нужны аресты, конфискации, ссылки в Сибирь. Иначе плана не будет.

Сергей посмотрел на него.

— Лазарь, — сказал он, его хрипловатый голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Аресты? Ссылки? Это все сломает деревню. Крестьяне нам не враги, это наши люди. Мы обещали им лучшую жизнь, если они будут работать сообща. Если мы начнем с крови, мы потеряем страну.

Каганович нахмурился, его кулаки сжались, как будто готовились к удару.

— Иосиф— сказал он, стараясь не повысить голос. — Кулаки смеются над нашими речами! Они поджигают амбары, подстрекают бунты. Ты хочешь пятилетний план, но боишься применить силу. Кулаков надо раздавить, Иосиф, иначе все рухнет.

Сергей встал, его рука сжала медальон так сильно, что края впились в кожу. Он видел в глазах Кагановича фанатичную решимость, но в своем сердце чувствовал боль крестьян. Он не хотел стать тем, кто ломает.

— Лазарь, — сказал он, его голос стал резче. — Я не боюсь силы, но я не хочу войны с народом. Мы убедим крестьян, что вместе они накормят страну, что их труд на благо будущего. Изъятие зерна нужно, частичное, — да, но без арестов и запугиваний. Мы найдем мирный путь.

Каганович покачал головой.

— Ты слишком мягок, — сказал он. — Крестьяне не пойдут за лозунгами, пока не почувствуют силу.

Сергей почувствовал, как холод сжимает грудь. Он знал, что Каганович прав: без зерна план не осуществить. Но он видел в воображении лица крестьян — стариков, женщин, детей. Он должен был найти другой путь.

— Подготовь списки кулаков, — сказал он наконец. — Но пока обходитесь без арестов. Я встречусь с активом, узнаю, что происходит в деревнях.

Каганович кивнул, но его взгляд был полон сомнений.

— Встречайся, — сказал он. — Но если они не сдадут зерно, у нас не останется выбора.

К полудню Сергей собрал партийный актив в зале Кремля. Столы были завалены докладами, запах папирос и пота висел в воздухе. Среди собравшихся был Иван, рабочий-агитатор, вернувшийся из Поволжья. Его худощавое лицо было обветренным, мешки под глазами выдавали усталость. Он встал, держа в руках мятый лист — письмо от крестьян, переданное ему в селе Каменка.

— Товарищ Сталин, — сказал Иван. — Я был в деревнях Поволжья. Они не хотят колхозов. Кулаки подстрекают, но и середняки боятся. Говорят, НЭП дал им хлеб, а мы забираем. В Каменке мне дали это письмо. — Он протянул лист. — Они пишут, что голодают, что дети болеют, что комиссары забирают последнее.

Сергей взял письмо, его пальцы дрожали. Бумага была грубой, слова — неровными, как будто писали в спешке: «Товарищ Сталин, ты обещал нам лучшую жизнь, а теперь забираешь хлеб. Наши дети плачут, коровы зарезаны. Ваши колхозы — это новое крепостное право. Верни нам свободу, или мы умрем».

Сергей сжал медальон, его сердце сжалось, как будто стянутое железным обручем. Он видел в глазах Ивана боль — ту же, что терзала его самого. Он вспомнил свою бабушку, ее натруженные руки, ее голос, когда она пела колыбельную, и понял, что крестьяне —это не просто цифры отчетов, а люди, чья жизнь сейчас зависит от его решений.

— Иван, — сказал он, его голос был тихим, но полным вины. — Что они говорят? Чего хотят? Мы обещали, что вместе они будут сильнее, что их труд даст хлеб для всех.

Иван покачал головой, его кулаки сжались.

— Они хотят жить, — сказал он. — Хотят, чтобы их детей не трогали. Кулаки говорят, что колхозы — это новое крепостное право. Один старик сказал, что зарежет последнюю корову, но не отдаст зерно. Я пытался объяснить, что их труд нужен для страны, но они кричали: «Где наш хлеб?» Я сам из деревни, товарищ Сталин. Я их понимаю.

Сергей встал и зашагал по залу. Он чувствовал, как его душа разрывается: долг перед страной требовал зерна, но сердце кричало, что нельзя строить будущее на костях. Он повернулся к партийцам, их лица были хмурыми, как тучи.

— Товарищи, — сказал он. — Коллективизация — это не война с крестьянами, это борьба за их будущее. Мы увеличим пайки, дадим крестьянам время, убедим их, что совместный труд даст больше хлеба чем сейчас. Мы найдем путь, но без крови.

Партийцы зашептались, некоторые кивали, но другие качали головами. Пожилой секретарь из Харьковской области встал.

— Иосиф Виссарионович, — сказал он, — крестьяне не сдадут зерно добровольно. Сначала им дали вольницу, теперь они прячут урожай. Без силы нам не обойтись. К тому же, мы на местах, сами не справимся, если крестьяне будут бунтовать. Если мы будем отвечать только словом, то нас просто сметут.

Сергей почувствовал, как кровь стучит в висках.

— Силовое решение сломает их, — сказал он. — А сломанные люди не построят страну. Мы начнем с убеждения.

Сергей вернулся домой. Надежда раскладывала тарелки с кашей и квашеной капустой. Светлана играла с куклой, а Василий сидел за столом, сжимая карандаш, его лист был покрыт рисунками танков, которые у него получались уже лучше. Но когда он поднял глаза на отца, в них мелькнула не только детская радость, но и тень неуверенности, как будто он ждал, что отец исчезнет снова.

— Иосиф, — сказала Надежда. — Я слышу, о чем шепчутся люди на улице, читаю газеты. Коллективизация, бунты крестьян, голод. Ты приходишь домой, но тебя с нами нет — твои мысли в Кремле, все повторяется как в 27-м. Василий замыкается в себе, Светлана зовет тебя, но ты молчишь. Я хочу, чтобы дети видели отца, а не только вождя.

Сергей посмотрел на нее. Он хотел ответить, но Василий поднял голову, его голос был тонким, неуверенным, как будто он боялся спугнуть отца.

— Папа, — сказал он, теребя лист, — ты же делаешь танки? Я нарисовал один, смотри. — Он показал рисунок, и быстро опустил глаза. — Но… ты всегда быстро уходишь. Как будто ты не мой папа. Ты… ты будешь с нами? Или опять уйдешь?

Сергей замер, слова сына были как удар в грудь. Он увидел в его глазах не просто страх, а тоску, как будто Василий боялся, что отец становится чужим. Он присел рядом с Василием, его рука легла на плечо сына, но тот чуть отстранился, как будто не доверял.

— Вася, — сказал Сергей, его голос дрогнул, —я твой папа, а не только вождь. Я хочу быть с тобой, с мамой, со Светланой. Мы с тобой поиграем вместе. Хочешь?

Василий кивнул, но его глаза остались настороженными, как будто он ждал доказательств. Он тихо сказал:

— Хочу. Но… ты не уйдешь? Я слышал, как мама говорила с тетей, что ты всегда занят. Я хочу, чтобы ты был дома.

Сергей почувствовал, как сердце разрывается. Он посмотрел на Надежду, ее лицо было бледным, глаза блестели от сдержанных слез.

Сергей встал, его рука сжала край стола.

— Надя, — сказал он. — Я виноват. Я мало уделяю время семье, но в стране коллективизация и я не могу оставить все на самотек, я должен смотреть и следить, чтобы она проходила как надо. Но я найду время и на вас, обещаю.

Надежда посмотрела на него, в ее взгляде была тень сомнения.