Читать книгу 📗 "Княжна Разумовская. Спасти Императора (СИ) - Богачева Виктория"

Мы зашли со стороны черного входа, обогнув угол дома и свернув в узкий переулок. А вот внутри кипела жизнь. Я не успела толком оглядеться: офицер, поддерживая меня под локоть, настойчиво подталкивал вперед, заставляя торопиться. Мы прошли по длинному коридору, мимо нескольких кабинетов с плотно закрытыми дверьми, из-за которых доносились громкие голоса, и оказались в просторной, светлой комнате.

Она приятно контрастировала с темным коридором, по которому меня провели.

Кажется, я оказалась в кабинете начальника: возле окна, в самом освещенном месте, стоял длинный стол из дуба, за ним — высокое кресло с широкое спинкой, обшитое кожей. Чернильница, перья, карандаши и канцелярский нож — все выглядело нарочито броско, нарочито богато. Отделанные золотом с инкрустированными драгоценными камнями, они буквально кричали о том, что их владелец — большой начальник.

От окна вдоль стен шли высокие, под потолок, шкафы, набитые папками и прочей бумагой. На вешалке возле двери висела офицерская шинель. По правую руку от меня стоял скромный диван красного дерева с жесткой спинкой — кажется, он предназначался для просителей.

По левую руку была дверь, которая приоткрылась как раз в тот момент, когда я бросила на нее взгляд, и в кабинет вошел довольный, лощеный мужчина лет пятидесяти. Невысокого роста, с животом, который нависал поверх ремня и натягивал синий мундир, словно барабан. Он начал лысеть, и на затылке у него виднелась проплешина. Он пытался ее скрыть и зачесывал наверх остатки волос, что смотрелось весьма комично.

Только вот ничего смешного в происходящем не было.

— Добрый день, барышня, — он улыбнулся мне, словно лучший друг, и я насторожилась еще сильнее.

— Добрый ли? — я вздернула бровь. — Что я здесь делаю?

Я не знала его имени, не знала, как к нему обратиться. Но спрашивать почему-то не хотелось. Казалось, если я задам вопрос, то покажу свою слабость.

— Ротмистр Бегичев, Петр Львович, — он заметил мое замешательство, и я поморщилась.

— Ваше благородие*, — позвал его офицер, который меня привел в кабинете. — Разрешите идти?

— Ступайте, вы свободны., — не глядя кивнул ротмистр.

За моей спиной раздался поспешный топот сапог, и с неприятным мужчиной мы остались в кабинете наедине.

Заложив руки за спину, он принялся прохаживаться вперед-назад передо мной, и сбоку он смотрелся, словно круглое, наливное яблоко на ножках. Его выпирающий, массивный живот кричал о том, что хлебами на государевой службе ротмистр обижен не был.

— Видит Бог, княжна, с вашей помощью вскоре стану высокородием*, — пробормотал он нечто загадочное.

Я догадалась спустя пару минут. Пресловутая табель о рангах! Петр Львович надеялся получить повышение по службе за поимку столь опасной преступницы — меня, надо полагать.

Вздохнув, я присела на тот самый жесткий диван, не став спрашивать разрешение ротмистра. Как и многие мелочные, тщедушные людишки, чужую слабость он чуял за версту.

Я не должна была быть слабой.

Не было больше никого, кто мог бы обо мне позаботиться.

— Я правая рука вашего жениха, Варвара Алексеевна, — он остановился и повернулся ко мне лицом, очевидно недовольный моим поведением. — Или же теперь правильно говорить: бывшего жениха? — ротмистр прищурился.

Недолгое, но весьма продуктивное общение с отцом и братом закалило меня. Я не поведусь на его издевки и подначки, не позволю ядовитым, злым словам пробить мою оборону, проникнуть внутрь, отравить меня.

— А я думала, что граф Каховский — правая рука Его сиятельства, — с невинным видом произнесла я.

Клянусь, я услышала, как он недовольно закряхтел, но быстро взял себя в руки.

— Вы ошиблись, Варвара Алексеевна, — кисло сообщил он и, придав себе важный, надутый вид, уселся за стол, подвинул к себе какие-то бумаги, принялся нарочито увлеченно их читать.

Ко мне он словно потерял интерес.

Что ж.

У меня в запасе была бездна времени. А вот ему следовало спешить: Московский генерал-губернатор был похищен, высочайший визит Государя — сорван. Прибавить к этому отсутствие князя Хованского, замешанного в дуэли, пропажу моего брата и, я подозревала, графа Перовского — и получалась совсем неприятная картина.

— А вы совсем меня не помните, Варвара Алексеевна? — вдруг спросил он.

Я качнула головой и ответила чистейшую правду.

— Не помню, Петр Львович. Простите. А должна?

— Нет, не должны, — усмехнувшись, он приподнял верхнюю губу, обнажив зубы.

Кажется, сама того не зная, в этот раз я задела его очень глубоко.

— Вы выглядите удивительно спокойной для барышни, у которой похищен горячо любимый батюшка. И чей старший брат исчез таинственным образом, — ротмистр посмотрел на меня взглядом удава.

— Я уже спросила вас: что я здесь делаю? Вы так и не ответили. А что до всего остального... разве же мои слезы чему-то помогут?

Я сцепила в замок пальцы и положила руки на колени. Хорошо, что сестра милосердия принесла мне тогда умыться. Оказаться перед ротмистром с головы до ног перепачканной в грязи было бы совсем ужасно.

— Так приказано же было... — он притворно развел руками. — Взять вас под арест и непременно установить всех причастных к злодеянию.

— Благодарю, Петр Львович, — я усмехнулась. — Мне все ясно.

Он допрашивал меня до самого вечера, с небольшими перерывами. Даже позволил один раз посетить уборную, а в конце нашей беседы — как называл ее ротмистр — мне принесли тарелку холодного супа с хлебом.

Я была так голодна, что проглотила все за минуту, и никакие уговоры не показывать слабость перед ротмистром не помогли.

Он хотел знать, что мне известно о делах Сержа. Чем он занимался? С кем встречался? Какие вел разговоры, когда оставался наедине с семьей и друзьями. Знаю ли я его друзей? С кем он особенно близок? Куда мог бы пойти, если не домой?

Затем вопросы стали острее и опаснее. Как я отношусь к Государю-Императору? Что думаю о монархии? Горжусь ли своим отцом, который отдал служению всю жизнь?

С поистине садистским удовольствием, едва ли не потирая руки, он коснулся моих слов в салоне Долли. Считаю ли я, что рабочим нужны права? Могут ли они собираться вместе и обсуждать политику? А студенты? А их кружки? Поддерживаю ли я такие увлечения? А Серж?

Мою пылкую речь, произнесенную в салоне, мы обсудили со всех сторон и в мельчайших деталях. Одобряю ли я революционные события во Франции? Хотела бы, чтобы подобное произошло в Российской Империи? Считаю ли убийства, террор и похищения — необходимым злом в борьбе против власти?

И по кругу, по кругу, по бесконечному кругу.

Мы оба выдохлись где-то около одиннадцати вечера, и ротмистр просто ушел, заперев меня в кабинете. Ну, хотя бы в камеру не отвел, милостиво разрешив поспать на твердом, неудобном диване.

____________________

* Ваше благородие — это обращение означает, что ротмистр относится к 9—14 чинам Табели о рангах, то есть, самым низшим.

* Ваше высокородие — так обращались к тем, кто относился к 5 чину Табели о рангах, гораздо более уважаемому и почетному, чем 9—14. Так что ротмистр надеялся прыгнуть по карьерной лестнице.

Спала я очень чутко. Жесткий диван и кошмары, мучавшие меня после многочасового допроса, не способствовали крепкому сну. Поэтому проснулась и вскочила сразу же, едва уловила шум где-то снаружи.

Взгляд упал на окно: кажется, уже рассвело, но утро выдалось мрачным и туманным. Под стать царившим в городе настроениям.

Сонно моргая, я зевнула и села, пытаясь одновременно пригладить волосы и прийти в себя. От неудобно позы тело затекло, и правый бок покалывала тысяча иголок. Переждав дрожь, я поднялась с дивана и подошла к окну. Из кабинета виднелся лишь кусочек серого, затянутого облаками неба и угол соседнего дома.

Лучше, чем ничего.

А шум все усиливался и усиливался. Мной овладело дурное предчувствие: от ротмистра я ожидала чего угодно. Накануне он учинил мне многочасовой допрос, который под конец был больше похож на пытку. И пообещал, что на следующий день — уже сегодня — мы продолжим.