Читать книгу 📗 "Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей"

Сергей почувствовал, как холод сжимает грудь. Слова Ворошилова были как нож, вонзающийся в его сердце. Он не хотел ломать крестьян, но знал, что без армии страна падет.

— Клим, — сказал он, его голос стал тверже. — Мы найдем деньги. Но без репрессий. Мы не будем ломать собственный народ, который нам доверился.

Ворошилов согласно кивнул.

— Я буду делать все, чтобы подготовить армию, — сказал он. — Но, Коба, нам нужно торопиться. Враг не ждет.

Сергей смотрел, как Ворошилов выходит, и чувствовал, как давление кризиса сжимает его. Он знал, что должен найти баланс, но каждый шаг был как хождение по тонкому льду.

Сергей вызвал Вячеслава Молотова в кабинет. Его роль в изоляции Бухарина была ключевой, и теперь он был нужен, чтобы задавить остатки оппозиции.

— Вячеслав, — сказал он, — Рыков и Томский продолжают сеять сомнения. Теперь еще этот кризис давит, а армия требует денег. Как изолировать остатки оппозиции, не пролив крови?

Молотов сел.

— Иосиф, — сказал он, — Рыков и Томский опасны, потому что у них есть сторонники, которые их слушают. Рыков встречается с секретарями из Сибири, Томский — с профсоюзами в Ленинграде. Их речи подрывают коллективизацию и в целом наш курс.

Молотов наклонился ближе, его глаза сузились.

—Дай мне месяц, и я сделаю их невидимыми. Но, Иосиф, — его голос стал тише, — если они соберут больше сторонников, нам придется быть жестче. Партия не терпит слабости и чем раньше мы от них избавимся, как избавились от Бухарина, тем быстрее мы сможем сосредоточится на остальных проблемах.

— Вячеслав, — сказал он. —Мы ведь не можем постоянно перетряхивать Политбюро. Что скажут люди, что вожди постоянно друг с другом дерутся.

— Иосиф, — сказал Молотов. — Оппозиция не исчезнет сама по себе. А люди сейчас заняты своими проблемами, чтобы обращать на это внимание. К тому же у нас уже есть опытные коммунисты, которые готовы стать членами Политбюро. По крайней мере, это люди проверенные и не станут совать палки в колеса.

— Кого ты предлагаешь, — спросил Сергей?

Молотов поправил очки. — Можно выдвинуть Микояна, Кирова, Андреева. Куйбышев и Орджоникидзе уже тоже засиделись в кандидатах. Есть еще Косиор, Сырцов. Политбюро можно существенно расширить, показать народу, что коллективное руководство никуда не делось, что Политбюро не узкий круг, а наоборот расширяется, принимает новых людей. А от этих вредителей, Рыкова и Томского, мы избавимся.

— Хорошо, Вячеслав. Я подумаю, — сказал Сергей. Предложение заманчивое. Ты можешь идти.

Молотов вышел, оставив его наедине, а Сергей думал о том, что политика не такое простое дело, как он раньше представлял читая книги или статьи в интернете. Вот уже несколько лет как он был на вершине власти, но многие вопросы так и оставались без ответа, а клубок противоречий запутывался все сильнее.

Глава 25

Москва, март 1930 года

Весна 1930 года в Москве была сырой и холодной, с ветром, несущим запах талого снега и тревоги.

В полдень курьер доставил письмо от Зои из Ленинграда. Ее почерк был неровным, пропитанным отчаянием: «Иосиф Виссарионович, Галина снова больна, у нее хроническая болезнь легких. Сказали, что родилась с патологией. Врачи, которых вы посылали, говорят, что шансов мало. Яков винит себя, мы ссоримся, наш брак рушится. Помогите нам, мы теряем все». Сергей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он видел в воображении крошечную Галину, ее волосики, слабое дыхание, и Якова, чья сдержанность скрывала боль.

Он набрал номер в Ленинграде, связь была плохой, голос Зои дрожал через треск помех.

— Иосиф Виссарионович, — сказала она, ее голос был слабым. — Галина кашляет, не спит, врачи говорят, что легкие слабеют. Яков уходит на завод, возвращается поздно, мы почти не говорим. Он не может простить себя, я не могу простить его. Мы уже как чужие друг другу.

Сергей сжал трубку, его горло сжалось.

— Зоя, — сказал он, его голос был хриплым, полным боли. — Галина — наша надежда. Я найду еще врачей, отправлю помощь. Яков сильный человек, ты тоже. Не сдавайтесь, у вас общая беда, держитесь друг за друга.

Яков взял трубку, его голос был тяжелым.

— Отец, — сказал он, — я не справляюсь. Галина умирает, Зоя отдаляется. Скажи, как жить, когда все рушится?

Сергей почувствовал, как нож вонзается в грудь.

— Яков, — сказал он, — держись. Я найду еще врачей, я помогу. Не теряй надежды.

Зоя вернулась к телефону, ее голос был полон слез.

— Мы пытаемся, — сказала она. — Помогите нам, Иосиф Виссарионович. Дальше он услышал непрекращающийся плачь Зои и гудки.

Сергей повесил трубку, его рука дрожала. Он чувствовал, как боль за Галину и семью Якова сливается с болью за страну.

Сергей вызвал Лазаря Кагановича и Вячеслава. Они вошли.

— Лазарь, Вячеслав, — сказал он, — голод уже много где, дети умирают. Я приказал замедлить изъятия, но вы сопротивляетесь. Рыков и Томский еще подливают масла в огонь и сеют сомнения. Кризис давит, армия, которую надо вооружать, ждет денег. Как удержать партию и страну, не сломив наш народ?

Каганович подался вперед, его кулаки сжались.

— Иосиф Виссарионович, — сказал он, — замедление — это наша ошибка. Кулаки прячут зерно, которого хватило бы на всех, оттого и бунты растут, а вовсе не из-за изъятий. Нам нужны аресты, нужен контроль. Рыков и Томский — угроза, их надо изолировать. Дайте мне полномочия, и я быстро очищу партию.

Молотов кивнул.

— Каганович прав, — сказал он. — Причина голода кулаки, а не наш пятилетний план. Замедление только ослабит нас, Запад только и ждет нашей ошибки. Их пресса много пишет, что мы вредим своему народу, они хотят, чтобы мы остановились и остались без денег.

Каганович продолжил.

— Иосиф, — сказал он, — без жесткости мы проиграем. Кулаки смеются над нами, а партия расколота на фракции, потому что мы позволяем слишком многое некоторым товарищам.

Молотов добавил холодным тоном.

— Мы будем делать, что ты скажешь — сказал он. — Но чем дольше мы тянем, тем более неприятные решения нам надо будет принять в скором будущем.

Вечером следующего дня курьер доставил письмо от Зои из Ленинграда. Ее почерк был неровным, пропитанным горем: «Иосиф Виссарионович, Галина умерла. Ее легкие не выдержали, она задохнулась ночью. Яков пьет, мы кричим друг на друга, наш брак развалился. Я виню себя, виню его, вас и всех вокруг. Мы потеряли все, что имели». Сергей почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он видел в воображении крошечную Галину, ее неподвижное тело, и Якова, рыдающего над ней. Он должен был позвонить, но боль и вина душили его.

Он набрал номер в Ленинграде, голос Зои дрожал, как будто она кричала из другого мира.

— Иосиф Виссарионович, — сказала она. — Галина ушла. Я держала ее, пока она не перестала дышать. Яков пьет, уходит из дома среди ночи, мы ненавидим друг друга. Сергей сжал трубку так, что костяшки на пальцах побелели, его горло сжалось, как будто он сам задыхался.

— Зоя, — сказал он, его голос был хриплым, полным боли. — Я… я не думал, что Галина…но ведь я присылал лучших врачей. Я виноват, Зоя. Я виноват.

Яков взял трубку.

— Отец, — сказал он, — Галина умерла, потому что родилась с патологиями легких, так сказали врачи. Медицина оказалась бессильна. Что же мне теперь делать?