Читать книгу 📗 "ПРОСНИСЬ! у(дис)топия - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович""

Жан-Люк опять взглянул на часы, сбился.

— К черту научные подробности. Ты спрашиваешь, где Олег. Он в России.

— Что?! — ахнула Елена. — Он очнулся?

— Русские потребовали от Швейцарии его репатриации. На основании того, что мсье Олег Воронин российский подданный, а у них-де произошло великое медицинское открытие. Они теперь могут вылечивать больных с его диагнозом. Надавили на Conseil Fédéral — как они умеют, с угрозами. И наши трусы дали слабину. Дьюар с телом Олега увезли в Россию…

У Елены с мужем действительно было двойное гражданство. После начала войны хотели отказаться от российского паспорта, но это целая волынка, поленились. Однако сейчас было не до гражданства.

— Они его разморозили? — крикнула она. — Он… Он очнулся?!

Теперь получилось сесть, и даже рывком. Но Жан-Люк бережно взял за плечи, уложил обратно.

— Да не перебивай ты! Слушай. Говорю же: времени мало. Разморозить-то они его разморозили. И объявили, что господин Воронин в ясном уме, что управление компанией следует вернуть законному владельцу. Даже телепередачу с ним сделали. Но он сидит с остекленевшим, неподвижным взглядом. Никакой мимики. На вопросы почти все время отвечает эхообразно. А когда произносит связный текст, такое ощущение, что это не живая картинка, а ИИ-генерация…

— Что это значит? — вновь рванулась с подушки Елена.

— Похоже, они вывели из криосостояния тело и восстановили кровоснабжение. Сообщают, что сделали операцию по пересадке сердца. Это весьма возможно. Но мозговая деятельность подавлена. Как было с тобой, пока я не вколол «церебролазерин». Русские, по-видимому, на этот риск не пошли. Побоялись, что пациент умрет. Предпочли иметь дело с «овощем»… Ой, прости, — смутился Жан-Люк. — …Телепередача многим показалась подозрительной. Американцы с китайцами не хотят, чтобы «Ailab» достался Москве. Поэтому дело рассматривает суд, на который давят со всех сторон. И тут всплыло, что вообще-то настоящая владелица компании — ты. Вступила в права с момента, когда Олег утратил дееспособность. В общем сложная юридическая ситуация. И похоже, что русские решили ее упростить…

Фарбенштейн оглянулся на дверь, перешел на шепот.

— В воскресенье снабжение твоего дьюара внезапно отключилось. Невероятное совпадение — аварийная остановка и главной системы, и дублирующей. Диспетчер на контрольном пункте не отреагировал. Потому что… — Врач содрогнулся. — Потому что скончался прямо за рабочим столом от внезапной остановки сердца… Спасла тебя счастливая случайность. У меня дома заглючил компьютер, и поскольку уикенд, проще было заехать в клинику, к рабочему компьютеру, чем дожидаться мастера. Я увидел сбой, вручную включил дублера. Потом долго уговаривал полицию не оповещать об инциденте прессу, это был бы ужасный удар по репутации клиники… И только вечером, когда всё было позади, меня как ударило. Это русские попытались убить мою Элен! Ты меня знаешь, я человек правил. Но я все их нарушил. Вчера, в понедельник, включил режим декрионизации. А сегодня… собственно, двадцать минут назад… — Снова взгляд на часы. — Сделал первую инъекцию и стал молиться. Но если бы я не пошел на этот ужасный риск…

— Они меня достали бы, — кивнула Елена. — Я поняла. Ты всё сделал правильно. Давай, коли вторую дозу. Я нормально себя чувствую, голова суперъясная. Мне надо выбираться отсюда, поскорей вставать на ноги. И спасать Алика.

— Нет, вторую дозу я тебе колоть не буду. — Фарбенштейн нервно замотал головой. — С меня хватило первой. Гляди, как руки трясутся. При второй инъекции вероятность летального исхода точно такая же: пятьдесят на пятьдесят. Один раз мне… то есть нам с тобой повезло, но испытывать судьбу еще раз я не стану. Это получится один шанс из четырех. В такие азартные игры, merci infiniment ⁴, я не играю.

— А как же? — растерялась Елена. — Ведь я меньше чем через сорок минут снова отрублюсь. И эти гады меня прикончат. Ты что, охрану к моему дьюару приставишь? Да и не хочу я назад в эту кастрюлю. Мне надо спасать Алика!

— Никакая охрана от русской разведки тебя не спасет. А чтоб они оставили тебя в покое, нужно сделать вот что. За дверью ждут нотариусы с подготовленным документом, по которому ты возвращаешь все права собственности на «Ailab» своему мужу. Тогда убивать тебя станет незачем. Снова заморозишься до тех времен, пока «церебролазерин» не пройдет весь курс испытаний с исключением сбоев. Думаю, ждать недолго — пару лет. И тогда вернешься в этот мир уже по-настоящему.

— Ага. И все время, пока я плаваю в бульоне, эти скоты будут глумиться над Аликом? Выставлять его напоказ? Поди еще накачивать всякой дрянью? Нет, Жако, это исключено. Давай, коли вторую дозу. Что будет, то будет, но Алика у них в руках я не оставлю. Лучше сдохну.

— Да как, как ты его из России вытащишь?! — взмахнул руками Фарбенштейн. — Что тут вообще можно сделать?!

— Не знаю. Мне надо подумать. Но назад в дьюар я не лягу. Коли свой укол! Раз нотариусы здесь, я подпишу любую бумагу, что освобождаю клинику от ответственности.

Из тридцати пяти оставшихся минут половина ушла на то, чтобы додавить Жан-Люка. Наконец он понял: пациентка не уступит. Сделался совсем бледен, губы задрожали, глаза вновь наполнились слезами, но спорить перестал.

— Тогда… Тогда если ты… выживешь… — И решительно: — Если ты выживешь, тебе надо уехать отсюда. В Швейцарии русские делают, что хотят. Куда уехать, куда? — забормотал он. — В Европе всюду так же, как здесь… В Америку плохо, это из огня да в полымя… В Англию, вот куда! Это единственная европейская страна, которая противостоит русским. Разорвала отношения с Москвой, засела на своем острове. На каталке, как угодно, но уноси отсюда ноги. Лети в Лондон, пока русские не узнали. Два-три дня у тебя есть, потом они разнюхают… Что еще, что еще? — Он лихорадочно постучал себя пальцами по лбу. — Возможны побочные эффекты. Даже неизбежны. Провалы в памяти. Соображать ты будешь нормально — как сейчас. И действовать адекватно ситуации. Но целые пласты могут выпадать из краткосрочной памяти. Если ты вдруг не понимаешь, где ты и почему, если ты дезориентирована, надо принять таблетку, и цепочка событий восстановится. Может быть, с лакунами, но по крайней мере ты ухватишь общую картину… Ах, что я трачу на это время! Если… то есть когда ты очнешься после второго укола, объясню подробней.

— А если не очнусь, то никаких побочных эффектов и не будет, — улыбнулась Елена.

Ей совсем не было страшно, ни капельки. «Ну подумаешь — укол, укололи и пошел», — выплыла из далекого-предалекого прошлого детская песенка.

— Давай, Жако, давай.

Она протянула левую руку, оголила локтевой сгиб.

Фарбенштейн открыл металлическую коробочку, вынул шприц. Иголка мелко завибрировала.

— …Не могу. Час назад я колол бесчувственное тело, а теперь поговорил с тобой… Не могу… Я чувствую себя убийцей.

— И не надо. Когда болела мама, я отлично научилась засаживать иглу в вену. Дай.

Елена вынула шприц из его трясущихся пальцев. Примерилась.

Ну, поехали.

Боль от укола была даже приятна — должно быть, по контрасту с плаванием в криорастворе. По руке вверх пробежал огонь, ярко вспыхнул у Елены перед глазами, ослепил ее, оглушил, обрушил в черноту.

4. ТАРТАРАРЫ

Вынырнула из черноты она в очень странном месте. Сначала услышала картавый голос, несущий абракадабру: «ИИ-ядро само по себе довольно простое. Джи-пи-ю кластер для нейросетей, ускорители, отдельно сервер эй-эм-ди с мозгом-программой надзирателя…» Потом прояснилось зрение — будто отдернулись занавески. Елена увидела стеллаж, весь заставленный пластиковыми динозаврами, мезозаврами, плезиозаврами, птеродактилями. Перед всей этой ископаемой живностью стоял и размахивал руками носатый молодой человек в маленьких круглых очочках, сам похожий на птеродактиля.