Читать книгу 📗 "Смех лисы - Идиатуллин Шамиль"
Вертикальный фонарик светить не хотел. Серега, выдрав из него крупную плоскую батарею, тронул контакты батареи языком. Язык не пощипывало.
Значит, батарея сдохла. Серега с рычаньем закинул батарею и корпус обратно в ящик стола и принялся беспорядочно рыться в местах хранения вещей различной полезности. Они оказались удивительно многочисленными.
Самая полезная вещь нашлась в ящике со старыми машинками и солдатиками, которых Серега не трогал класса с третьего — за исключением любимого и доверенного индейца, конечно. Динамо-фонарик с виду был совершенно сохранным. Серега несколько раз сжал его в руке, давя на рычажок из светлого сплава. Фонарик зажужжал, лампочка выдала блеклый желтый отблеск. Серега забежал в темную умывалку, убедился, что на самом деле луч получается вполне густым и длинным, и поскакал вооружаться дальше.
Он некоторое время выбирал между топором и кухонным ножом, однако вернул их на место после сравнения со швейцарским ножиком. Ножик Серега попытался красиво подвесить на тесемке к шлевке, как кортик в ножнах, но быстро порвал и тесемку, и шлевку, потому опять сунул обновку в карман.
Напоследок Серега подхватил несостоявшуюся тарзанку и, выскочив во двор, соорудил из нее подобие поводка, которое надел на обрадованного игрой Рекса.
На улицу они вылетели, как катер с водным лыжником. Райка, выходившая из своей калитки, замерла с каменным лицом, чтобы не пересечься с Серегой, но тот ее не заметил.
В опустевшей комнате молоко в кружках в такт тиканью часов пугающе быстро собиралось в комки неприятной формы и цвета.
— Сестра, подойдите. Срочно!
Валентина, извиняясь, тронула Ольгу за локоть и мгновенно будто забыла о ней, устремившись на зов врача. Тот в неудобной позе замер над каталкой, перегородившей двери приемного покоя. На каталке судорожно дергалась неопознаваемая фигура то ли в белом халате, то ли в смятой простыне — насколько заметила Ольга из своей палаты, не первая за сегодня и даже не третья.
Подбежав, Валентина мягко отодвинула дежурную по приемному покою, сухую старушку, обычно суровую, а теперь без толку сующуюся под руку врачу, забрала из той руки шприц и склонилась над больным. Врач переместился вдоль каталки и, видимо, половчее перехватил запястья больного. Тот дернул ногами — полными женскими, и все-таки сверху не простыня, а белый халат, кто же это? На теть Лиду, продавщицу потребкооперации, женщина не походила, других больниц или аптек, сотрудники которых обязаны ходить в белом, в поселке и поблизости не было.
— Том, а кто это? — спросила Ольга, подходя к столу дежурной медсестры.
Дожидаться, пока Валентина закончит с помощью врачу и вернется, чтобы оформить, как обещала, Ольге выписку, смысла не было.
Тамара, с мученическим видом слушавшая кого-то по телефону, без удовольствия подняла голову к Ольге. За дверью одной из палат что-то грохнуло и рассыпалось со звоном. Тамара, бросив трубку на стол, метнулась к двери.
Ольга вздохнула и приготовилась ждать. Ждать пришлось долго. Валентина и Тамара возвращались к столу дежурной без особого промедления и с твердым намерением поскорее отпустить полностью выздоровевшую Ольгу, по которой наверняка истосковались чипок, солдатики и половина населявших поселок «вольняшек», имевших право входа на территорию части и привыкших добирать в военном магазинчике незамысловатые продукты, которые почему-то исторически не довозили до гражданского. Но едва одна из медсестер открывала журнал и бралась за ручку, ее выдергивал очередной врач или буйный пациент — и та же напасть пресекала начинание другой медсестры, подоспевшей на смену.
Они хотя бы успели пояснить Ольге, что происходит: странная вспышка неопознанной пока болезни на молочной ферме. С утра скорая привозила с нее доярок и техников в бессознательном и пугающем состоянии: те дергались, норовя свернуть себе шею или вывихнуть руки или бёдра, гримасничали и старательно пытались задохнуться.
После того как один из техников разбил голову, свалившись с койки, да еще и умудрившись сломать ножки у тумбочки, которая в ответ едва не сломала ноги ему, персонал догадался обездвиживать пациентов медикаментозно и физически, ремнями, одеялами и другими импровизированными узами: настоящих вязок в военном госпитале, естественно, не водилось. До точного диагностирования болезни и установления ее источника начальник госпиталя распорядился определять всех в дальние палаты, по возможности изолируя, и наказал персоналу даже не подходить к тому концу коридора без защитных масок и перчаток.
Это вывело в примы дневного представления сестру-хозяйку тетю Аню.
Она отвечала за снабжение медработников свежими средствами защиты, равно как и за регулярную сдачу использованных средств в санобработку. Градус суеты немедленно скакнул к небесам.
Во всеобщем бурлении никто не обращал внимания на Гордого. Тот, воссев на ободранном топчане в дальнем углу приемного покоя, с непривычной цепкостью следил за суматошной каруселью медиков и больных.
И уж совсем никто не обращал внимания на то, что губы и руки Гордого иногда непроизвольно начинали шевелиться: бичеватый кладовщик будто потихонечку подсказывал врачам слова и действия.
Серега несся по лесу, едва поспевая за натянувшим самодельный поводок Рексом. Рекс был счастлив: его впервые выпустили в лес, недалекое и недоступное существование которого бесило, манило и терзало его всю короткую, всего-то два года, собачью жизнь. Он чесал, боясь сбавить ход и глянуть по сторонам, — чтобы братан не заподозрил его в усталости и не потащил домой, — боясь рявкнуть на бегу в сторону насмешливой птицы, махнувшей с дерева на дерево, боясь пропустить важный или интересный вид, звук или запах и особенно боясь проснуться и обнаружить, что он лежит в постылой конуре и вокруг ни леса, ни братана, ни хозяйки.
А Серега был счастлив совсем безраздельно, хотя постоянно спотыкался о корни и чудом избегал удара о корявый ствол, хлестания веткой или пикирования носом в землю. Как говорили в каком-то фильме: «Видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий». Фильм был дурацким и наполовину состоял из эстрадных песен, переходящих в поцелуйчики. Но фраза была хороша, пусть мама и поддразнивала ею Серегу, когда тот в очередной раз цеплял плечом косяк или открывал лбом закрытую почему-то дверь. А потом добавляла: «Либо убьется, либо покалечится».
Ни убиваться, ни калечиться Серега, конечно, не собирался. Особенно теперь, когда у него по правде была цель, крутая, какие бывают только в кино, — и такая, оказывается, близкая.
Он перелетал через торчащие корневища и поваленные деревья, отплевывался от паутины и мошкары и сдерживал ликующую улыбку, от которой все равно болели уже щеки. Но Серега был опытным разведчиком и почти что профессионалом. Он корректировал курс подергиванием поводка, бдительно зыркал по сторонам за двоих и то и дело командовал: «Ищи призрака, Рекс! Ищи шпиона!»
Голос от гонки и частого дыхания стал тоненьким, ну и ладно. Красивый голос дикторам нужен, а у Сереги занятие поинтереснее. И поважнее.
Государственного значения, можно сказать.
Подправляемый Серегой Рекс достиг края оврага и принялся семенить туда-сюда, заглядывая за край и тревожно поскуливая.
— Вперед! — скомандовал Серега сквозь запаленное дыхание. — Рекс, вниз! Там след, Рекс! Призрака! Сле-ед! Вперед, говорю! Ты дурак совсем, что ли, не понимаешь, ну?!
Рекс понимал, но спускаться отказывался категорически — как раз, возможно, потому, что не дурак. Он сопротивлялся бы до последнего, отважно и бескомпромиссно, но Серега, утомленный уговорами, потуже намотал поводок на кулак, зажал шею пса под мышкой и съехал на полметра по обрыву. Рекс тявкнул, вякнул, рыкнул, показал зубы, виновато лизнул братана, куда достал, обвесив ворот бахромой слюны, и тоже пополз, раскорячившись и подрагивая.
Косые карнизы он проскочил ловко, дальше склон был почти отвесным.
Рекс запротестовал, но Серега безжалостно сволок его ниже, они ссыпались с потоками сухой глины еще ниже и последние метры летели чуть ли не кувырком. Торчащие из неровной стены корни, местами проросшие побегами и вполне заметными деревцами, задерживали их не слишком. Тормозить Рекса Серега пытался веревочной петлей, так что тот сперва сипло повизгивал, а потом заколотился, как толстая лохматая змея, в сложных корчах от носа до хвоста.
