Читать книгу 📗 "Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн"

– О боги! – Шепот вырывается у меня из горла, а руки взлетают, прикрывая рот. – О боги, слишком поздно. Я тебя убила.

Я крепко зажмуриваюсь, не в силах заставить себя смотреть на то, что сделала. Руки, которыми я прикрываю себе рот, начинают трястись, и эта дрожь отдается по всему моему телу до самых ног.

«Я убила Буна. Я убила его. Я столько тянула. О боги, я…»

– Открой глаза, смертная.

Я знаю этот голос. Я распахиваю глаза и обнаруживаю, что рядом со мной стоит Морфей. А на кровати рядом с телом Буна лежит мое. Больше не прикованное к кровати на Олимпе.

Пауки все еще стучат, пытаясь попасть в дом.

– Идем. – Морфей берет меня за руку и помогает улечься обратно в свое тело. Никаких ощущений, как и при вытягивании из него. Можно было подумать, что это будет ощущаться как нырок или будто тебя засасывает в зыбучий песок. Но это не ощущается… никак. Я ложусь. Закрываю глаза, а когда открываю – я смертная, а Морфей пропал. Вместе с пауками.

– Эй.

Мне на плечо ложится ладонь, и я взвизгиваю, подпрыгивая и садясь на кровати.

Только чтобы взглянуть в смеющиеся теплые карие глаза.

Плотные и больше не полупрозрачные.

Мои собственные глаза широко распахиваются, и я осматриваю его с ног до головы – сидящего рядом со мной живого, дышащего, не мертвого Буна.

– Но ты был… – Я снова смотрю ему в глаза. – Мертв. Ты был мертв. Я провозилась слишком долго…

Видимо, Бун слышит нарастающую истерику в моем голосе, потому что внезапно заключает меня в медвежьи объятья.

– Я здесь. Я здесь, и ты меня не убила.

Я его не убила.

Реальность начинает вытеснять леденящий душу ужас, который, как мне казалось, был явью.

– С тобой все хорошо? – шепчу я.

Он слегка вздрагивает, будто от смеха – беззвучного, чтобы не ранить мои чувства.

– Все правда хорошо.

Бун отпускает меня и берет мою руку, чтобы прижать ладонь напротив своего сердца, которое бьется спокойно и ровно.

– Видишь? Жив. Не сон. Не призрак. Не мертв.

Я понимаю, чем мы занимаемся, и выдергиваю руку из его пальцев.

– Я рада, что не стала убийцей.

А про себя морщусь. Потому что стоило сказать, что я рада, что он не погиб. Я чувствую именно это. Но я все еще жутко смущаюсь рядом с Буном, так что слова вылетают так же, как и обычно рядом с ним. С язвительностью и сарказмом.

Вместо того чтобы огрызнуться, он просто ухмыляется мне.

Снаружи раздается отчаянное тявканье лиса. Он торопится. И нам стоило бы. Надо еще добраться до Олимпа.

– Идем.

Я вытаскиваю нас обоих из дома. Пауки, кроме моего, пропали, и теперь перед хижиной стоит пегас.

– Ого, – шепчет Бун.

– Привет, – говорю я крылатой лошади. – Ты слишком боялась пауков, чтобы подлететь ближе?

Она поднимается на дыбы.

Ясно. Торопимся.

Я призываю лиса и тарантула на руку и бормочу благодарности, а потом готовлюсь совершить свой странный подход к спортивному снаряду типа «лошадь с крыльями», когда сильные руки берут меня за талию и поднимают на спину пегаса. Прежде чем я успеваю запротестовать или поблагодарить, – я все еще обдумываю, что именно сделать, – Бун уже сидит позади меня. Он просовывает руки под моими, его грудь прижимается к моей спине.

И я пытаюсь игнорировать все это, когда мы взмываем в небо.

– Рассказывай, какого хрена происходит, – немедленно требует Бун. – Детали, Лайра.

Он ведь ничего не знает, кроме того, что его втянули во что-то, связанное с Тиглем. Ну, и то, что я его люблю. Но Тигель – до сих пор полная загадка для него. Я быстро и лаконично ввожу его в курс дела, отлично понимая, что он мрачнеет с каждым моим словом.

– Если бы я мог убить бога смерти – убил бы, – зловеще бормочет он, когда я заканчиваю.

Именно в этот момент мы вырываемся из облаков и видим Олимп; солнце едва касается горных пиков.

Я чувствую, как Бун выпрямляется, но у него получается рассмотреть все как следует, только когда мы подлетаем к вершине.

– Потрясающе. – Низкий голос Буна рокочет у моей спины, дыхание щекочет мое ухо. – Я никогда…

– Знаю, – говорю я. – А Нижний мир еще прекраснее.

Он напрягается, прочнее перехватывает гриву пегаса.

– Ты была в Нижнем мире? – В его голосе звучит не просто гнев. Беспокойство? Не могу сказать. Очевидно, мой эмоциональный приемник сломан.

Я показываю на три головы и водопад:

– Я упала в черную реку, которая ведет в Нижний мир. Но все хорошо, я цела…

Наша лошадь внезапно накреняется и спускается по спирали на балкон дома Афродиты. Как только ее копыта касаются камня, я начинаю дышать чуть свободнее.

Мы добрались.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, по черно-белому коридору и через открытые двери балкона, на котором мы стоим, доносится крик боли. Бун следует за мной по пятам, а я бегу в комнату с кроватями и торможу только в дверях.

Афродита сидит рядом с кроватью Дэ, держа его за руку, и по ее красивым щекам катятся слезы. Я и не знала, что боги и богини вообще умеют плакать.

Может, все еще хуже: четыре даймона стоят по углам комнаты со сложенными перед собой руками, их головы склонены, а крылья опущены так, что перья подметают землю в выражении безнадежной, глубокой скорби.

Смертное тело Дэ все еще лежит на кровати, не прикованное, но очевидно, что он все еще спит и, судя по всему, видит кошмар. В комнате стоят еще несколько поборников со своими спасенными близкими. Оглядываясь, я понимаю, что они все здесь.

Амир стоит дальше всех, возле стены, глядя в окно с выражением, которое напоминает мне об Аиде в моей спальне не так давно. Невысокая женщина в синем сари, с очень смуглой кожей и зачесанными назад седыми волосами под легким покрывалом похлопывает Амира по плечу морщинистой ладонью и что-то тихо ему говорит.

Дэ снова кричит – так громко, что его грудная клетка отрывается от кровати.

Почему он не просыпается? Не встает? Что его держит?

Зэй оставляет женщину, которая так похожа на него, только меньше и нежнее чертами, чтобы подойти к нам с Буном. Бросив быстрый взгляд на Буна, Зэй становится рядом со мной, лицом к Дэ.

– Судя по всему, проявилось благословение Геры для Амира.

– И поэтому Дэ кричит?

Зэй кивает:

– Благословение Геры – мщение. Амир потерял свой флаг Силы из-за Дэ в последнем Подвиге, а ее благословение в том, что любой поборник, который помешает или навредит Амиру во время Тигля, пожнет последствия в следующем испытании.

Дэ снова кричит – так долго, что у него пропадает голос, а рот остается открытым.

Я вздрагиваю.

– Тише, – бормочет мне Бун.

И Зэй бросает на него хмурый взгляд.

Проклятье богов. Я чувствую, как кровь приливает к лицу, и у меня начинает кружиться голова.

– Ему больно? – шепчу я.

На лице Зэя проявляется вынужденное беспокойство.

– Нет. Проклятье заперло его в теле. Это делает не Амир. Он это не контролирует. Так просто… есть. – Зэй выглядывает в окно. Вечер уже почти поглотил солнечный свет, сделав небо темно-синим, кроме горизонта на западе, где оно меняет цвет с темно-пурпурного. – Дэ не может спасти того, кого любит.

– Кто это?

– Его бабушка.

Я закрываю глаза от осознания и вида того, что происходит с Дэ. Его бабушка, которую он любит больше всех на свете, сейчас умрет, а он не может добраться до нее. Не может спасти ее.

Крики Дэ становятся яростнее и выше тоном, и сдержанные конвульсии его тела делаются только сильнее, хуже и хуже, из уголков его глаз текут слезы, пока он внезапно не замолкает и не застывает, как мертвый.

Быстрый взгляд в окно подтверждает, что солнце село, забрав с собой день.

Слишком поздно.

Бабушка Дэ умерла.

Он медленно открывает глаза, глядя в потолок несколько долгих, безмолвных мгновений. Потом закрывает ладонями лицо и начинает рыдать.