Читать книгу 📗 "Шепот о тебе (ЛП) - Коулс Кэтрин"

— Рен! Ты меня слышишь?

Вспомнились обрывки из курса первой помощи, который я проходил, чтобы участвовать в поисково-спасательных операциях с отцом. Я прижал пальцы к ее шее, наклонившись.

Ни малейшего дыхания. Сколько раз я чувствовал ее тихие выдохи, когда она прижималась ко мне? Сейчас я отдал бы все, чтобы ощутить хоть один. Но — пустота.

Я вслушался, ловя слабое биение. Нашел — редкое, сбивчивое, слишком далекое от нормы.

Сирены звучали ближе, но все еще не там, где нужно. Я молился, чтобы поступаю правильно. Понятия не имел, что у нее с грудной клеткой — пуля? нож? — и понимал, что могу сделать хуже. Но без дыхания она не выживет.

Запрокинул ей голову, сделал два коротких вдоха. Затем поставил руки на грудь и надавил. Она не была хрупкой, но казалась такой… тонкие запястья, будто кости можно сломать без усилий. А я должен был давить сильнее.

Продолжая ритм, я смотрел на ее лицо, выискивая хоть малейший признак жизни. Но — ничего.

…Мой кулак ударил по боксерской груше с таким замахом, что боль прострелила всю руку. Я отшатнулся и опустился на пол, сотрясаемый судорогами. Воспоминания были слишком живыми, чтобы от них уйти.

Из груди вырвался сдавленный, звериный звук. Я все еще ощущал под ладонями ее сердце, которое пытался заставить биться. Отдал бы душу дьяволу, лишь бы Рен выжила. И, по сути, отдал.

Она получила свое чудо. Выздоровела. И тогда я сделал единственное правильное — ушел. Чтобы она могла найти того, кто будет по-настоящему ее достоин.



6

Рен

Толкнув одну из створок французских дверей, я вышла на террасу. Мои тапочки тихо шлепали по деревянным доскам, пока я плотнее куталась в одеяло, чувствуя, как дрожит рука. Шэдоу шла рядом почти бесшумно, ее серебристая, в окрасе хаски, шерсть ловила лунный свет. Она подняла голову, втянула носом прохладный воздух.

— Не вздумай гоняться за всякими зверушками.

Собака фыркнула так выразительно, будто сказала: «Ты никогда не даешь мне повеселиться».

Я опустилась в полукруглое кресло, выскользнула из тапочек и поджала ноги под себя. Шэдоу обошла лежанку кругом и улеглась, пока я обхватывала ладонями кружку с чаем.

Глубоко вдохнула, впитывая в себя вид на свой маленький уголок озера. Место уединенное. Зимой, если хотела куда-то выбраться, приходилось самой расчищать подъездную дорогу. Но зато — тишина. Маленький домик, стоящий на узком мысу, врезанном в воду.

Иногда казалось, что я живу на собственном острове. Никаких чужих взглядов, никаких назойливых вопросов от любопытных туристов. Сидар-Ридж всегда славился своей природной красотой и умением прятать людей от мира. Но после той ночи он стал известен совсем по другой причине.

В прошлом году сюда приезжали двое парней — брать интервью для подкаста к десятой годовщине стрельбы. Годовщине. Они были не единственными, кто так это называл, но я ненавидела это слово. Годовщины должны быть о чем-то счастливом, а не о такой тьме.

Им было чуть за двадцать, и они без стеснения заявили, что именно они выяснят, был ли третий стрелок. Тот, кто скрылся. Все, что мне оставалось, — распахнуть свои старые раны и рассказать им каждую деталь той ночи.

Я и так пыталась вспомнить. Снова и снова прокручивала в голове последние слова, которые услышала, прежде чем мир погас: «Где, черт возьми, Холт? Они нужны оба». Но каждый раз они звучали по-разному. То мужским голосом, то женским. То старым, то молодым. Иногда это был Рэнди или Пол.

Особая пытка, когда слышала их в голосах тех, кого знала и любила. Я просыпалась по ночам в холодном поту, дрожа.

Большинство считало, что третьего я выдумала. Ни один другой выживший никого больше не видел. Только Пола и Рэнди. А они клялись, что действовали вдвоем. Что у них была миссия — заставить расплатиться всех, кто, как им казалось, причинил им зло.

Иногда я и сама сомневалась, не надумала ли я все это. Но те слова были выжжены в памяти и продолжали преследовать меня во снах.

Полиция допрашивала меня снова и снова. Город жил в напряжении, боясь, что кто-то ударит вновь. Родители перестали отпускать детей одних в школу, не оставляли их с няней. Люди выходили только группами.

Но дни сменились неделями и ничего не произошло. Один из офицеров штата в конце концов сказал, что в моем измененном состоянии я, скорее всего, просто вообразила третьего человека. Сначала я спорила, но вскоре сдалась.

Город хотел вернуться к нормальной жизни. Сделав вид, что ничего ужасного не было. Что они снова в безопасности.

Но для нас, отмеченных той ночью, все было иначе. Мы несли шрамы — и на теле, и в душе. Чувствовали их в каждом движении, от призраков, что нас преследовали, до вечной настороженности по отношению к окружающим.

Только мой призрак был жив. Он просто исчез из моей жизни.

В груди болезненно кольнуло. Пожар, начатый пулей, так и не угас — его подогревала пытка скучать по человеку, которого я не могла иметь.

Лицо Холта всплыло перед глазами, добавляя еще каплю боли. Волосы у него были те же, светло-каштановые, но короче по бокам. Я гадала, остался ли тот непослушный локон, что всегда падал на лоб. Хотела, чтобы остался. Но, возможно, он научился его укладывать, став мужчиной.

Ничего мальчишеского в нем больше не было. Широкие плечи, крепкая грудь, сильные руки и ноги — он явно все еще бегает каждый день.

Хватило одного взгляда, чтобы его образ выжегся во мне — в костях, в сердце. Оставил шрам, как и многие другие, что рвут меня изнутри.

Я машинально просунула руку под толстовку, нащупав неровный, грубый рубец. Почему-то я думала, что пулевое отверстие заживет ровным кругом. Но мой шрам был кривой, с неровными краями.

Закрыла глаза, глубоко вдохнула. Горный воздух успокаивал расколотые части моей души. Я напоминала себе, что это — доказательство моей силы. Что я могу пережить все. Я ведь уже пережила.

Открыв глаза, я опустила ладонь на голову Шэдоу, почесала ее за ушами. Моя жизнь была хорошей. Даже больше — счастливой. У меня был дом, красота вокруг, работа, которая оплачивала счета и давала смысл. Собака, что всегда рядом. Друзья, ставшие семьей. Поэтому я не уехала из Сидар-Ридж, даже когда было хуже всего.

Я была богата этим — настоящим, важным. И Грей не заставит меня забыть об этом только потому, что у меня нет его. Он пробудет здесь всего несколько дней, а потом снова исчезнет в неизвестность. И я не услышу его имени долгие годы.

Раньше это меня успокаивало. Я чувствовала себя в безопасности за стенами, в которых его не было. Но теперь что-то изменилось. Может, потому что я увидела его живого, настоящего, дышащего. Может, потому что заметила пустоту в его глазах.

Я знала, что это такое. Когда готова заплатить любую цену, лишь бы боль ушла. Но, выключая боль, ты выключаешь и радость. Перестаешь видеть, как луна играет бликами на озере. Не чувствуешь вкус шоколада, тающего на языке. Теряешь счастье, когда друзья обнимают тебя так крепко, что кажется — утонешь в их любви.

Ты перестаешь жить.

Я отогнала эти мысли. Холт не заслужил ни моего сочувствия, ни моего понимания. И дал понять, что не хочет моей заботы.

Лучшее, что я могла для него сделать, — пожелать всего хорошего. Даже если это значит, что в его жизни никогда не будет места для меня.

Невидимые когти горя вонзились в сердце. Но эта боль стоила того, чтобы не дать себе захлебнуться в злости и обиде. Я пошлю ему надежду на счастливую жизнь. Но сделаю это издалека.

Голова Шэдоу резко поднялась, взгляд метнулся к лесу за домом.

Я улыбнулась, глядя на нее сверху вниз:

— Что-то услышала? Хочешь погоняться? Прости, девочка. Не сегодня.

Мой взгляд скользнул к деревьям, где на мгновение мелькнул огонек и тут же погас. Шерсть вдоль хребта Шэдоу встала дыбом, она тихо зарычала.