Читать книгу 📗 "Дьявол во плоти - Радиге Реймон"
Теперь именно очарованный Жак защищал Марту от матери, недовольной ее возвращением в Ж… Это возвращение лишь подлило масла в огонь, возбудив в г-же Гранжье некоторые подозрения. Другим поводом для подозрений стало упорное нежелание Марты завести прислугу; это возмущало не столько даже ее собственную семью, сколько свекра со свекровью. Но что они могли поделать даже все вместе против Жака, ставшего нашим союзником благодаря доводам, которые я внушил ему при посредничестве Марты?
И вот тут весь Ж… открыл по ней огонь.
Хозяева подчеркнуто избегали говорить с ней. Никто больше не здоровался. Только лавочники, соблюдая интересы своего ремесла, держались не так надменно. Поэтому Марта, испытывая порой потребность перекинуться с кем-нибудь словом, стала подолгу застревать в лавках. Но стоило ей, уйдя за покупками, задержаться минут на пять, как я уже места себе не находил, воображая ее под трамваем. А помчавшись со всех ног на поиски, находил преспокойно беседующей с молочницей или кондитером. В ярости, что позволил нервическому беспокойству овладеть собой до такой степени, я сразу же по выходе из лавки взрывался. Я обвинял ее в том, что у нее низменные вкусы, раз она находит удовольствие в беседах с лавочниками. И все лавочники, чьи разглагольствования я столь бесцеремонно прерывал, дружно меня возненавидели.
Придворный этикет довольно прост, как и все, что благородно. Но протокольные тонкости поведения маленьких людей — настоящая загадка. В первую очередь их мания выстраивать всех и вся по ранжиру основывается на возрастном старшинстве. Ничто бы их не шокировало больше, чем почтительный реверанс пожилой герцогини какому-нибудь юному принцу. Можно только догадываться, с какой злобой зеленщица или булочник воспринимали вмешательство такого молокососа, как я, в их доверительные отношения с Мартой. Ради одних только этих отношений они сыскали бы ей тысячу извинений.
У хозяев был сын двадцати двух лет. Он тоже приехал в отпуск. Марта пригласила его к чаю.
Вечером к нам донесся шум голосов: это родители запрещали ему видеться с их постоялицей. Меня, привыкшего к тому, что отец никогда мне ничего не запрещал, больше всего поразила покорность этого олуха.
На следующий день, когда мы проходили через сад, он там что-то копал. Наверняка это было наказание. Не сумев скрыть смущение, он отвернулся, чтобы не здороваться с нами.
Все эти выходки угнетали Марту. Она, правда, была достаточно умна и влюблена и понимала, что счастье основывается отнюдь не на суждениях соседей; но она была похожа на тех поэтов, которые, зная, что истинная поэзия — вещь «проклятая», все-таки страдают порой от нехватки одобрения, которое сами же и презирают.
Муниципальные советники всегда играют какую-нибудь роль в моих приключениях. Г-н Марен, живший этажом ниже, непосредственно под Мартиной квартирой, старик с седоватой бородой и благородной осанкой, был отставным муниципальным советником Ж… Уйдя от дел перед самой войной, он, тем не менее, был еще не прочь послужить отечеству, если под руку подворачивался подходящий случай. Пока же он удовлетворялся тем, что порицал политику местных властей. Жили они с женой замкнуто, принимая и нанося визиты только под Новый Год.
Однако, вот уже несколько дней подряд внизу творилась какая-то суматоха, привлекавшая наше внимание тем более, что в Мартиной спальне был слышен малейший шум, доносившийся с первого этажа. Явились полотеры. Советникова служанка с помощью хозяйской служанки полировала в саду столовое серебро и снимала окись с медных светильников.
Через молочницу мы узнали, что Марены готовят званый обед с сюрпризом. Г-жа Марен лично сходила пригласить мэра, а заодно выпросить у него восемь литров молока. Дескать, не разрешит ли он молочнице приготовить из него крем?
Разрешение было даровано и, когда день настал, (дело было в пятницу), к назначенному сроку явились пятнадцать именитых граждан с супругами, каждая из которых была основательницей какого-нибудь общества вспоможения кормящим матерям или попечительского совета по уходу за ранеными, который и возглавляла, являясь одновременно членом всех остальных. Хозяйка дома, чтобы «задать тон», принимала гостей, стоя перед дверью. Благодаря все тому же таинственному предлогу, светский раут был обращен в пикник. Все приглашенные дамы проповедовали бережливость, поэтому изобретали особые рецепты. Каждая принесла с собой что-нибудь на десерт — пирожки без муки, варенье из лишайников и тому подобное. Каждая вновь прибывшая говорила г-же Марен: «Это, конечно, не Бог весть что, но, думаю, стоит попробовать…» Что касается самого г-на Марена, то он собирался воспользоваться этим приемом, дабы подготовить свое «возвращение на политическую арену».
Однако обещанным сюрпризом были, оказывается, мы с Мартой. На этот счет меня просветил, проболтавшись из сочувствия, один мой знакомый, приятель по вагону, чьи родители оказались в числе приглашенных. Так что сами судите, насколько я был ошеломлен, узнав, что любимым развлечением четы Маренов было подслушивать, пристроившись вечерком под Мартиной спальней, звуки наших ласк.
Как видно, они не только сами вошли во вкус, но и решили поделиться своим удовольствием с общественностью. Разумеется, Марены, как люди почтенные, делали это под предлогом борьбы за нравственность. Цвет местного общества был для того и созван, чтобы разделить их благородное негодование.
Итак, все приглашенные были в сборе. Г-жа Марен знала, что я нахожусь у Марты, и велела поставить стол прямо под спальней. Она сгорала от нетерпения. Ей хотелось бы сию же минуту взмахнуть дирижерской палочкой и объявить начало представления. Благодаря словоохотливости моего молодого попутчика, выдавшего семейную тайну из юношеской солидарности и желания проучить собственных родителей, мы с Мартой хранили молчание. Я, правда, не осмелился раскрыть ей причину этого сборища. Мне представлялось напряженное лицо г-жи Марен, глаза, устремленные на стрелки часов, гости, теряющие терпение. Наконец, около семи вечера приглашенные пары стали расходиться несолоно хлебавши, тихонько обзывая Маренов между собой обманщиками и сходясь во мнении, что г-н Марен в свои семьдесят с лишним лет неисправимый карьерист: желая снова пролезть в советники, он сулит вам горы золотые, а нарушает свои обещания, даже не дождавшись, пока будет избран. Что же касается его супруги, то все дамы увидели с ее стороны лишь желание разжиться даровым десертом. Мэр городка в качестве почетного гостя посетил собрание всего на несколько минут. Но и этих нескольких минут (вкупе с восемью литрами молока) оказалось достаточно, чтобы поползли слухи о его более чем коротком знакомстве с дочерью Маренов — школьной учительницей. В свое время ее брак и так наделал немало шуму, показавшись обществу недостойным ранга учительницы; она вышла замуж за местного полицейского.
Я в тот вечер не успокоился, пока не заставил Маренов выслушать то, чем они собирались попотчевать других. Марту даже удивила моя запоздалая пылкость. Не имея больше сил сдерживаться и рискуя вызвать упреки, я все-таки рассказал ей о подлинной цели этого приема. Мы вместе хохотали до слез.
Быть может, г-жа Марен оказалась бы более снисходительной, если бы мы послужили ее планам. Но провала она нам простить не могла. Правда, свою ненависть ей пришлось затаить, так как средств утолить ее она не имела, а на анонимные письма не решалась.
Был месяц май. Я все реже встречался с Мартой у нее дома, ночуя там только в тех случаях, если мне удавалось изобрести для своих родителей какую-нибудь отговорку насчет раннего утра. Мне это удавалось раза два в неделю. Неизменная удача любого моего вымысла меня даже удивляла. Но на самом деле отец мне просто не верил. С беспечной снисходительностью он на все закрывал глаза, при условии, что ни братья, ни прислуга ничего не будут знать. Мне, таким образом, достаточно было сказать, что я уйду в пять часов утра, как в тот раз, когда я гулял якобы в Сенарском лесу. Только мать больше не собирала мне корзинку.
