Читать книгу 📗 "Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя"
Мысли о том, кому я должна быть благодарна, нарочно очень жестко давлю в зародыше.
Потом. Сейчас еще слишком больно.
— Я просто неважно себя чувствую. Бывают такие дни. — Я перехватываю плечи руками, потому что чувствую легкий озноб от вновь нахлынувших воспоминаний.
Резник набрасывает мне на плечи свой пиджак.
Перед глазами проносится флешбек, где Дубровский снимал пиджак в моей «Медузе» и бросал его назад. Он, наверное, так и остался там лежать? Почему-то сейчас ощущение, что все это случилось полвека назад, а больно мне до сих пор.
— Вам совсем не обязательно быть здесь до конца, — пытаюсь придать своему голосу вежливые нотки, чтобы не обидеть Резника за все его старания.
— Я в курсе, Майя, но если вы не против — я подожду. Простите, но вы не производите впечатление женщины, которая, в случае чего, сможет быстро решить какую-то сложную задачу.
— Говорите честно — я произвожу впечатление размазни. — Мысленно машу рукой вообще на все и плотнее заворачиваю плечи в его теплый пиджак. Воображаю себя под крылом черного дракона и непроизвольно дергаю губами в вымученном подобии улыбки.
— До размазни вам еще бы постараться, — осторожно шутит Потрошитель.
У него начинает звонить телефон. Наверное, ремонт в его столичной квартире продвигается теми же черепашьими темпами, потому что он раздраженно поджимает губы, извиняется, что должен выйти поговорить, чтобы не оскорблять мой слух возможными «крепкими выражениями» и уходит на крыльцо.
Я даже кофе глотнуть не успеваю, потому что мама оказывается тут как тут.
— Кто это? — задает тот же вопрос, что и десять минут назад.
— Мой генеральный директор.
— Он старый для тебя, — выносит вердикт. У нее с этим быстро.
Я могла бы сказать, что в наше время женщине после тридцати старым может казаться разве что мужчина сильно за пятьдесят, а девять лет разницы — это вполне нормальная практика, но в таком случае мать обязательно вцепится в мои слова мертвой хваткой. Вместо этого говорю, что мы просто коллеги.
— И если ты скажешь еще хоть слово на эту тему — я просто уеду, и вам с Лилей придется самим где-то брать деньги на все медицинские расходы.
Эта угроза почти всегда действует на нее отрезвляюще.
Но не долго, поэтому я потихоньку иду вслед за генеральным. Стараюсь держаться подальше, чтобы не выглядело так, будто я выскочила подслушивать. Но он замечает меня, вопросительно вскидывает бровь и затягивается. Я качаю головой, отхожу к парапету и, немного поерзав, опираюсь на него бедрами.
Захожу в нашу «Шуршалку».
Стискиваю зубы, чтобы не поддаться мгновенному искушению вывалить туда сразу все.
Скрупулезно листаю переписку за два дня. Как всегда — солирует Юля.
Особо не вчитываюсь. Взгляд цепляется за кучу фото со вчерашнего мероприятия, которые она бросала, кажется, просто подряд без разбора. Штук пятьдесят — не меньше.
Сжимаю одновременно губы и пальцы вокруг телефона.
Собираюсь с силами и пишу:
Я: Юля просто была звездой вечера))
Натка отзывается почти сразу — спрашивает, куда я пропала и почему не появлялась в сети со вчерашнего утра.
Юля: У нее вчера был о-о-о-о-очень интересный вечер)))))
Я перечитываю ее ответ столько раз, сколько нужно, чтобы мозг окончательно зафиксировал — она в курсе, насчет моего вчерашнего «вечера». На минуту я все-таки допускала мысль, что когда Дубровский говорил о «подружке», он мог иметь ввиду Гречко, хотя мы абсолютно точно не тянем даже на приятельниц. Но сбрасывать такой вариант со счетов заранее не стала.
Я: А ты за мной следишь что ли?))
Старательно жму на кнопку со скобочкой, изображая веселье.
Поглядываю на Резника, который продолжает дымить и о чем-то хмуро разговаривать по телефону вполголоса. Подумав немного, подхожу к нему и жестами прошу поделиться сигаретой. Он сначала удивляется, потом молча протягивает пачку и прикуривает от бензиновой зажигалки. Смотрит несколько секунд, как будто хочет убедиться, что я делаю это не первый раз в жизни.
Нет, не первый.
Но пару раз случались черные полосы, которые с сигаретой оказалось пережить гораздо легче. Зависимости от этой дряни у меня нет. А порция горького дыма во рту, в зависимости от состояния, помогает либо сосредоточиться, либо расслабиться.
Возвращаюсь обратно к парапету, читаю переписку.
Юля настрочила десяток сообщений, в которых почти в лоб признается, что видела, как мы уходили с «красавчиком-механиком» и что когда у меня спадет эйфория, она рассчитывает на свою порцию благодарности.
Ната: Ты заделалась свахой?
Юля: Просто иногда нужна одна лучшая подруга, чтобы кое-кто (не будем тыкать пальцами!) попала в фокус правильного внимания!
Она, блядь, чертовский собой гордится.
Я закрываю переписку, потому что градус внутреннего дерьма поднимается почти под горлышко. Затягиваюсь еще, и обращаю внимание, что Потрошитель тоже закончил разговор, но подходить не спешит, видимо, как и я нуждаясь в паузе, чтобы дать перегореть плохим новостям.
— У вас есть дети? — спрашиваю я, когда он подходит и присаживается рядом.
— Нет. — Краем глаза замечаю, как дергает плечом. — Как-то не случилось.
— А у меня двое, — иронизирую, кивая на вход в больницу. — Формально, родила их моя сестра, но ощущение, что мои.
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — говорит Резник. — Отца не стало когда я еще учился в школе. Он был пожарником, случился несчастный случай на работе. Мама только пару лет назад снова вышла замуж. К счастью, внуков не требует, говорит, что в шестьдесят еще не готова становится бабушкой.
— Святая женщина! — улыбаюсь и выпускаю дым в противоположную сторону. Верчу между пальцами сигарету, решая, хочу ли докуривать. Прихожу к выводу, что хочу. — Моя считает, что я — проказа и бесплодная ветка на нашем родовом дереве.
— Почему-то мне кажется, вы вполне в состоянии пережить этот досадный факт, — говорит Резник.
— Слезы уж точно не лью.
— Майя, что у вас произошло?
Мы смотрим друг на друга, и я пытаюсь еще раз угадать, видел ли он, что я уходила с Дубровским. Почему-то кажется, что если бы этот «маленький факт» попал в поле его зрения, Резник не стал бы темнить и сказал в лоб. Хотя, конечно, это было бы максимально не деликатно. Но и на расшаркивающегося принца он не похож.
— Совершила одну очень неприятную ошибку, — озвучиваю ровно столько, сколько в принципе готова сказать вообще. Даже странно, что этот максимум я готова разделить только с ним. — Расплачиваться за нее буду еще долго.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет, но спасибо за участие, Владимир Эдуардович. Пожалуй, я переименую вас во что-то менее кровожадное.
Резник вопросительно поднимает брови и я, поддавшись импульсу, показываю как он записан у меня в телефоне.
— Знал бы — в жизни бы не сбрил бороду! — Он пытается казаться рассерженным, но это такое напускное, что самому же смешно.
— Вы мне за это еще спасибо скажете — на вас теперь весь отдел кадров слюни пускает, даже Марта Карловна.
— Звучит как серьезная заявка. Кто такая Марта Карловна?
Вместо тысячи слов я показываю безразмерный бюст и высокую прическу. Резник нервно дергает уголком рта и говорит, что он еще слишком молод, чтобы потянуть такую «роскошную женщину».
Когда мы возвращаемся в зал, как раз приходит доктор.
Операция прошла хорошо, Андрей в порядке.
Резник решает оставшиеся вопросы — я даже не пытаюсь что-то ему запретить, просто даю мужчине делать то, что он, очевидно, умеет делать абсолютно блестяще.
В конце предлагает отвезти меня домой — в больнице мне уже точно делать нечего, хотя вид у мамы такой, будто я совершаю тяжелое предательство.
В машине мы с Резником почти не разговариваем, не считая пары рабочих вопросов, которые я решаю уточнить на всякий случай. Дела у меня обычно подогнаны так, чтобы, в случае чего, не случился аврал, но вероятность, что он все-таки может произойти, всегда существует.
