Читать книгу 📗 "Разводные процедуры (СИ) - Ланц Лика"

Естественно, в его жизни была не только Вика. Все чувственные удовольствия Марк познал ещё до женитьбы, но созреть ещё не успел к тому времени, как влюбился, словно лопух, в девушку, которая не сумела оценить.

Он не нарушал собственные правила и моральные принципы. В браке был верен, после брака предпочитал ни к чему не обязывающие отношения. Просто секс – ничего более. С Миланой было всё не так.

Марк был уверен: у них будет божественный секс. Крышесносный. Но не стал форсировать события и спешить. Подспудно, на уровне каких-то звериных инстинктов, он чувствовал: нужно дать ей паузу. Это для него давно закончился брак. Для неё – нет. И он точно был уверен: она чистая, очень правильная. Таким женщинам нужно отдавать и сердце, и руку, а не втягивать в чувственный водоворот и ничего не предлагать, кроме этого.

Он не имел права на ошибку. У него дочь, с которой он и так накосячил сверх меры. И неизвестно, как Катя воспримет такой чрезвычайно быстрый прорыв. Как отнесётся к Милане, если она станет частью их семьи. Не нарушится ли хрупкое равновесие их отношений, которые только-только начали срастаться, становиться похожим хоть на что-то приемлемое.

Много вопросов без ответов. Но Марк, как никто, умел ставить цели и их достигать. Не нахрапом, а постепенно. К тому же… Мила – терра инкогнито. Он даже думать не хотел о том, что она не испытывает к нему ничего подобного, что снедало его самого изо дня в день.

Ему оставалось только ждать и наблюдать, делать выводы и пытаться исподволь занимать более выгодные позиции.

Кто сказал, что любовь не война? Не битва, не залпы орудий? Это только в глупой безбашенной молодости идёшь вслед за фейерверками, блестящей мишурой и сходишь с ума от гормонов.

Когда тебе глубоко за тридцать, когда за плечами – горький опыт неудавшейся семьи, разочарования и боль, когда у тебя есть ребёнок, за которого ты несёшь ответственность, когда ты немного циник, потому что многое познал, увидел, оценил, любовь видится другой.

Нет, она не стала хуже. Не изменила лицо. Она всё та же восторженная юница, способная сводить с ума и дарить бессонные ночи. Но в то же время любовь в семнадцать и в тридцать пять – это разная глубина, совершенно другой барьер, который с разбега не сразу и перемахнёшь.

В зрелой любви – опыт прожитых лет за плечами. И у мужчины, и у женщины. Может, поэтому она слаще, ярче, глубже. Если раскроется, конечно.

Марк желал этого всем сердцем, всем своим нутром, но именно поэтому не спешил. Не делал вид, что ничего не случилось в то воскресенье, но с поцелуями пока притормозил.

Ему нравились прогулки утром и вечером. Его не раздражало, что дети теперь выходили вместе с ними, галдели, смеялись, бегали наперегонки, болтали, как заведённые, причём им для этого не нужны были ни Марк, ни Мила.

У детей был свой мир и своё пространство. А они, взрослые, шли за ними, обменивались взглядами и почти не разговаривали. Но по вечерам Марк позволял себе брать Милу за руку и замирал в блаженстве, ощущая, как тонкими иголочками проходит по венам ток от прикосновения пальцев к пальцам.

Он ждал этих утренних и вечерних часов. Жил ими. Дышал. Они давали Марку сил, чтобы дотянуть до вечера и дотерпеть до утра.

В эти дни он познал простую истину: никакая работа не заменит прикосновений пальцев к пальцам женщины, что заполонила собой всё, улыбки дочери, что тянулась к нему, как цветок – к солнцу, довольного ворчания кота, заливистого лая Лайтика, смешливого Андрея – чуть хулиганистого, но очень надёжного.

Нет, Марк не перестал любить дело, которым занимался всю свою сознательную жизнь. Он всё так же горел, чувствовал удовлетворение, но так же ясно он понимал: ему нужна тихая гавань – тёплая, радостная, настоящая, где он может быть счастливым, расслабиться, улыбаться, жмурясь от удовольствия, испытывать нежность и целую палитру чувств, которые, кажется, жили в нём, но спали беспробудным сном, погребённые ответственностью, серыми буднями, суровой реальностью, вечной гонкой не пойми куда и зачем.

Ему хотелось летать. Расправить крылья, о которых он не подозревал. Страшно, естественно, но уж коль крылья есть, то как же не попробовать?

Мысли Марка напоминали лёгкие перья, что кружились от малейшего дуновения ветерка. Странные ощущения для мужчины, что привык к более приземленным, тяжёлым материям, напоминающим больше булыжники. Но когда приходит время перемен, значит нужно всё менять. И он, кажется, был готов это делать, но помнил простую истину: если готов ты, неизвестно, что по этому поводу думают другие.

Повременить, не спешить, притормозить хоть немного свою неуёмную тягу быть ближе к желанной женщине, видеть её чаще… Пока ещё Марк мог себя в этом контролировать и держать в руках собственные хотелки.

Но жизнь вносила коррективы и выпячивала собственные планы, которые со стратегией Марка никак не стыковались.

В тот день он вернулся не вечером, как обычно, а намного раньше. Пообещал дочери, что повезёт её в студию, где она тайком занималась рисованием. Решил познакомиться с преподавателем и поддержать Катю в её начинаниях. Но до квартиры не дошёл – застрял неподалёку от подъезда, где вредная Миланина соседка, что вечно совала нос, куда не просят, беседовала с её мужем.

– Ой, Олеженька, что делается-то, а? – сетовала старая карга, заглядывая этому козлу в глаза. – Ты бы домой вернулся, что ли. У вас такая семья ж была – загляденье. А сейчас что? Ещё немного – и пропадёт девка. Они тут с соседом утром-вечером вышагивают, за руки держатся. Это при живом-то муже! – квакала она и размахивала руками.

Бывший сосед хмурил брови, будто у него в заду сучок застрял и непроходимость образовалась, и цедил сквозь зубы:

– Я разберусь, Клавдия Ильинична, будьте спокойны.

– Да будешь тут спокойной! Сердце останавливается, веришь?

Нос у неё по колено вырос, – с досадой думал Марк, – от любопытства да желания засунуть этот орган обоняния, куда не следует.

– А сосед – это тот, хирург, что ли? – внезапно «осенило» Олежика.

– Хиру-у-ург? – протянула удивлённо баба Клава. – А я думала, хлыщ какой-то. Что-то он не очень-то на врача похож. Весь такой из себя – футы-нуты, ножки гнуты!

– Ну, ноги-то я ему и повыдергаю! – погрозился мрачно сосед. – Будет знать, как за моей женой ухлёстывать!

На этом месте Марк не выдержал и громко покашлял, привлекая к себе внимание этого дружно спетого дуэта.

Глава 31

– Добрый день, дорогие соседи! – поприветствовал он сплетников громко и нарочито вежливо.

Бабуля расплылась в слащавой улыбочке, Олежка набычился и посмотрел на него волком.

– И вам добрый день, коль не шутите! – кто-кто, а баба Клава умела, как кошка, падать на четыре лапы.

Этой, как говорится в народе, хоть в глаза ссы – всё божья роса. Такие даже не краснеют, не важно, что поймали с поличным.

– Всем кости перемыли? – нейтрально поинтересовался Марк.

– Ну ты, доктор!.. – пошёл в атаку Олежек.

– Нос у вас уже зажил, уважаемый? Поправить желаете? – перебил его Марк и одарил холодным взглядом. – Как-то не по-мужски сплетни собирать. И тыкать мне тоже непозволительно. Мы с вами едва знакомы.

– Зато я, гляжу, ты жену мою обхаживаешь и дружбу водишь! – гнул соседушка своё, личное, не зацикливаясь на том, что ему говорят. – Значит так: услышу или увижу тебя рядом – узнаешь, почём фунт лиха. Нечего тут подкатывать яйца! Она моя, понял?

Баба Клава стояла, открыв рот, и наслаждалась бесплатным представлением. Ещё бы: когда ещё увидишь, как два самца делят самку.

Марку стало противно и стоять здесь, и слушать какие-то жлобские претензии. На потеху всему дому он мог бы сейчас показать фунт лиха и по яйцам сопернику весьма умело врезать, но всё это выглядело бы, как дешёвый балаган.

Спас его Андрей, что вылетел из подъезда и замер.

– А ты что здесь делаешь? – спросил он достаточно грубо у отца. – Мамы дома нет, она на работе. И мы тебя и не ждали, и в гости не приглашали. У тебя ж там вроде другая семья? Вот и давай, беги туда, нечего возле нас околачиваться.