Читать книгу 📗 "Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце (СИ) - Лесневская Вероника"

- Во-первых, готовить мы будем вместе, - усмехаюсь, видя, как загораются их глазки. И тут же гаснут, когда я произношу жестокие, но честные слова: - Во-вторых, солнышки, я ваша няня. Няня Вера, а не мама, - заканчиваю виновато, будто прошу у них прощения за то, что не я их родила.

- Тебе жалко, что ли? – возмущенно топает ножкой Маша. В то время как ее сестра молча надувает губы.

Кажется, через пару секунд опять «включится сирена». Как тогда, возле кафе. Если громкость будет на том же уровне, то в холл обязательно ворвется охранник, который и так неотрывно следит за нами. Он недавно здесь работает, я не видела его на празднике. Чересчур бдительный. Видимо, Воскресенский нагрузил беднягу инструкциями и приказал звонить ему в экстренных случаях. Вот мужчина и ждет удобного момента, чтобы выслужиться.

Однако жалоба в первый рабочий день – это последнее, что мне нужно. Поэтому обнимаю малышек, успокаивающе шикаю на них и поглаживаю по кудрявым макушкам.

- По поводу ужина я предлагаю вам компромисс, - говорю деловито. И наблюдаю, как вытягиваются их лица.

- Ком… крыс? – кривится Ксюша и начинает размахивать руками.

- Сюлплиз? – хлопает в ладоши Маша, по-своему услышав неизвестное слово. Вот кто в этой семье оптимист! У позитивной малышки стакан всегда будет наполовину полон.

- Договор, - подбираю другую формулировку. – Договоримся так, - делаю паузу, обдумывая следующую фразу. С дочками юриста надо быть на чеку. – Мы с вами пока что не спеша замесим тесто и поставим запеканку в духовку. Пока она будет готовиться, пройдет время. Если папа успеет к ужину, то сядем все вместе. Если нет, то сам виноват. Будет наказан, - бросаю в шутку.

- Папу накажем? – округляют глаза двойняшки. И хитро ухмыляются. По скачущим на дне их зрачков синим и зеленым чертикам я понимаю, что идея пришлась им по душе.

- Ну да, - подтверждаю, надеясь, что грозный Воскресенский никогда не узнает о нашем договоре. – Нечего опаздывать, - подмигиваю им.

Сестренки охотно кивают, дают мне пять, после чего я, наконец, поднимаюсь на ноги, разминая затекшую спину.

- Все, за дело, мои маленькие помощницы, - открываю ящики кухонного шкафа, изучая их содержимое. Придется быстро привыкать к новому месту труда. – Держите фартуки, - даю им упакованные передники, которые нахожу на одной из полок. Сама надеваю свой поварской. И вздыхаю с тоской, опустив взгляд на логотип.

Каким бы хамом ни был Воскресенский, но он – моя единственная надежда. И я очень благодарна ему за помощь. Мало того, что согласился вникнуть в детали сложного дела, так еще прямо сейчас разбирается с машиной и вещами. Для него это лишняя морока, которой не было в условиях нашей «сделки». Я должна ценить это, но, видимо, настолько закрылась и очерствела, что выделяю в мужчинах только отрицательные черты, игнорируя все хорошее.

Поморщившись от пронзительного укола вины, я плетусь к столу, чтобы отобрать ингредиенты для запеканки, а остальные спрятать в холодильник. До ночи, когда я заступлю во «вторую смену» и буду выполнять заказы «Сладкой жизни».

- Так, для основы нам нужны мука и сливочное масло, а начинка будет из воздушного творога, - перечисляю, проверяя сама себя.

- Дай! – доносится истошный визг позади. Я испуганно отшатываюсь от холодильника и захлопываю дверцу.

- Нет, ты дай, - вторит еще более звонкий крик.

Резко разворачиваюсь, чтобы узнать причину спора. И вижу в руках девочек бумажный пакет муки. Небольшой, весит ровно килограмм. Видимо, двойняшки стянули его с стола, а теперь безжалостно терзают и не могут поделить.

- Я помогать буду! – Ксюша тянет его на себя за верхушку.

- Нет, я! – Маша врезается пальчиками в дно. Держит цепко.

От их действий на склеенных швах расходится бумага и оттуда просыпается мука, припорошив идеально чистый пол. Точнее, таким он был до того, как три хозяйки собрались на одной кухне.

- Малышки, - как самая старшая, спешу остановить ссору. – Успокойтесь и отдайте мне муку, - шагаю к ним.

От неожиданности девочки одновременно ослабляют руки и роняют пакет на пол. Переглянувшись и показав друг другу языки, рывком наклоняются за ним. Хватают с двух сторон, поднимают одновременно. Царапают, как два котенка. Не успеваю глазом моргнуть, как они все-таки умудряются разорвать потрепанную упаковку.

Пакет взрывается, как новогодняя хлопушка, а мука разлетается вокруг.

На автопилоте протягиваю руку, но ловлю лишь мутный туман. Сжимаю пустую ладонь. Поздно.

Белое облако заполоняет все, и я не сразу распознаю внутри него маленьких рыжулек. Стоят, припорошенные «снегом», растерянно смотрят друг на друга.

- Ой, - хлопают побелевшими ресничками. И чихают синхронно. Невольно повторяю за ними и я, прикрыв рот ладонью.

Сдуваю кудряшки со лба, пытаюсь отряхнуться, но это бесполезно. Мука повсюду: на полу, на стульях, на одежде. Витает в воздухе, опять забирается в нос.

Сквозь наше общее чиханье я не сразу слышу грохот открывающейся входной двери. Реагирую лишь на приближающиеся шаги и мужской голос:

- Лапочки, я дома, - звучит так радостно, бархатно, по-семейному, словно это кто-то другой, а не суровый Воскресенский переступает порог кухни. – А вы… - осекается на полуслове при виде нас, трех «снеговиков», - скучали? – договаривает машинально, как робот.

Не двигаясь, окидывает взглядом кухню. И не моргает.

- Да-а-а, - довольно кричат малышки и срываются с места.

Шлепают ногами по засыпанному полу, выбивая из-под пяток клубки муки, - и стремительно летят на отца.

Я же обхватываю горящие щеки ладонями, мысленно отсчитывая мои последние секунды в доме Воскресенских. Это будет самое быстрое увольнение в моей карьере.

Прикрыв лоб рукой, из-под полуопущенных ресниц наблюдаю, как сестренки оставляют снежные следы на паркете. А дальше – белые ладошки появляются на выглаженных, черных брюках отца. На его портфеле. И, наконец, на идеальном, с иголочки, темном пиджаке, когда Воскресенский опускается перед дочками на одно колено. Видимо, решив, что неминуемой участи все равно не избежать, он позволяет им повиснуть на себе. Обнимает крошек-снегурочек в ответ, чмокает по очереди в макушки, не боясь испачкаться.

- Папуль, ты успел, - Ксюша прижимается к его плечу, щедро осыпая мукой с волос, и трется, как котенок. Усердно размазывает пыль по грубой ткани, кое-где рисуя кудряшками узоры.

- Да, получишь ватлушку, - поддакивает Маша. Радостно хлопает ручками по лацканам пиджака, пытаясь отряхнуть его, но на деле ставит новые пятна, словно фирменную печать лапочек-дочек.

Какие-то несчастные секунды – и Воскресенский преображается. Совсем не похож на себя. Больше нет ни намека на серьезного, делового мужчину, которым он вошел в дом. Из «черного квадрата» Константин превратился в такого же снеговика, как и мы.

- Что-что я получу? – усмехается он вдруг. – Может, мне хватит на сегодня? – скептически сводит брови. И многозначительно кивает на свой испачканный костюм.

- Ватр-рушку от Вер-ры, - хором кричат девочки. Поднимаются на носочки и одновременно целуют отца в щеки. После такого пламенного приветствия у него лицо тоже в муке.

Набираю полные легкие воздуха, с трудом подавив очередной предательский чих, сцепляю руки перед собой в замок – и подаю голос, напоминая о себе.

- Константин Юрьевич, у нас тут случилась небольшая неприятность, - тараторю, пока он медленно скользит взглядом по покрытому мукой полу, будто оценивая ущерб, достигает моих ног и задерживается на припорошенных тапочках. – Не переживайте, я сейчас переодену детей и все уберу. Ужин будет готов… - мельком осмотрев заснеженную кухню, я шумно выдыхаю: - Нескоро.

Воскресенский отпускает дочек и поднимается, попутно изучая меня с ног до головы. Сканирует «пятнистый» фартук, впивается в мое лицо. Сдуваю выбившиеся из прически кудри. Невольно касаюсь щек руками, веду пальцами по скулам, вытираю нос. И все-таки чихаю.

- Будь здорова, - тихо произносит он. - Уверена, что стоит продолжать готовить ужин, Вера? – хмыкает без тени улыбки на лице.