Читать книгу 📗 "Развод. В плюсе останусь я (СИ) - Ясенева Софа"

Как только появляюсь в клинике, сразу замечаю Надю. Она как всегда в ярком платье, лёгкая походка, улыбка, но взгляд внимательный. Подходит ближе к стойке ресепшена, будто специально ждала.

— Ну что, Карин, ты не передумала? — тихонько спрашивает, едва слышно, чтобы никто из случайных ушей не уловил.

Я опускаю глаза, перекатываю в руках телефон.

— Надь, я долго думала… и решила, что посмотрю, как пройдёт сегодняшний вечер.

— Ты сейчас серьёзно? — её скептический взгляд буквально прожигает меня насквозь.

Я машинально перекрещиваю руки на груди, словно это может защитить. Сердце ноет неприятно, будто предупреждает: «Осторожно, впереди снова боль».

— Да, я хорошо подумала, — говорю упрямо.

— Воронцова, ты у меня умная. Но вот конкретно сейчас… — она осекается, прищуривается.

— Давай уж, говори, — выдыхаю, заранее зная ответ.

— Дура, — рубит она, даже не моргнув.

Я смущённо отвожу взгляд. Её слова звучат жёстко, но в них только забота.

— Надь, а вдруг… — начинаю несмело.

— Нельзя быть такой наивной, — качает головой. — Сколько тебе надо звоночков? Чтобы набат зазвенел прямо над ухом?

— Я всё понимаю. Но он же отец. Вдруг он увидит его на экране и передумает?

Надя театрально закатывает глаза и с сарказмом выдает:

— Ага, зарыдает крокодильими слезами, раскается и упадёт тебе в ноги: “Прости меня, глупого, Кариночка. Я всё осознал, теперь буду приходить домой ровно в шесть, уволю всех баб, запишусь на курсы для будущих отцов и стану идеальным мужем и папой.” Так, да?

Морщусь. Грубовато, конечно, но в её словах слишком много правды, чтобы спорить. Она хочет встряхнуть меня, не дать снова увязнуть в иллюзиях.

— Я могу тебе позвонить, если что?

— Звони, конечно. Хоть ночью.

Мы обнимаемся. Но, как только иду на своё рабочее место, снова чувствую пустоту внутри. Решение принято, но уверенности в нём нет совсем.

День проходит как в тумане. Действую на автомате: проверяю зрение, даю рекомендации, назначаю контрольные осмотры, записываю на операции. Пациенты что-то говорят, улыбаются, благодарят — а я чувствую себя отстранённой, как будто смотрю на себя со стороны. Постоянно посматриваю на часы, будто каждая минута растягивается до вечности.

Когда без пятнадцати шесть в дверь моего кабинета заглядывает Вадим, у меня внутри всё сжимается. Я автоматически выпрямляюсь, напрягаюсь, будто наращиваю броню, чтобы он не увидел моих сомнений.

— Нам пора. Я жду снаружи, — бросает он коротко и закрывает дверь.

Судя по его решительному виду, ничего не изменилось. Он всё такой же непреклонный. Последняя надежда — УЗИ. Может быть, ребёнок заставит его сердце дрогнуть.

Решаю не тянуть время, а поскорее выяснить всё. Накидываю плащ, беру сумку с документами, делаю глубокий вдох и выхожу к мужу.

— Идём?

Он молча кивает. До соседнего корпуса буквально пара минут, но даже за это время я не успеваю его «прочитать». Кажется, он на взводе. Почему? Неужели волнуется не меньше, чем я?

На этот раз мы оказываемся у другого кабинета. Я понимаю: осмотр будет у другого врача.

— Вадим, я была у Сазоновой, ты специально решил идти к кому-то другому?

— Нет. Просто она не делает УЗИ, а я хочу всё сразу.

— Ясно, — выдыхаю.

Как только оказываемся внутри, меня накрывает волнение. Страх тихо скребётся изнутри. Я не знаю, на чьей стороне будет врач. Конечно, Воронцов — главврач, и она это наверняка знает. Но ведь есть врачебная клятва, принцип «не навреди»… Я прижимаю сумку к себе, будто щит.

— Карина Витальевна, давайте начнём сразу с УЗИ, — говорит врач спокойным голосом. — Посмотрим, где находится эмбрион и определим точный срок. Я всё расскажу и покажу.

Я молча прохожу на кушетку, снимаю одежду. Перед Воронцовым нет никакого стеснения, что он там не видел?

Врач вводит датчик и внимательно смотрит на экран.

— Так, ну что, беременность у вас маточная, первая хорошая новость. Прикрепление по передней стенке, эмбриончик уже большой. Сейчас проведу замеры.

Пока врач щёлкает клавишами, я украдкой смотрю на Вадима. Он, как заворожённый уставился на экран, то хмурится, то кусает губу. Будто борется сам с собой.

— Срок у вас уже приличный, пять недель и шесть дней. Попробуем сердечко поймать?

— Да, давайте, — отвечаю без раздумий.

Если он его услышит… если услышит, это ведь должно что-то в нём сдвинуть, заставить сердце дрогнуть. Я верю.

Врач двигает датчик, пытаясь поймать сердцебиение. Писк прибора, щелчки клавиш. Сердце малыша пока слишком тихое.

Я смотрю на Вадима и почти физически ощущаю, как гаснет в его глазах короткая искра. На её месте появляется та самая холодная решимость, которую я знаю слишком хорошо.

— Придёте ко мне через несколько дней, я вас без очереди посмотрю, Карина Витальевна. Тогда уже точно услышим. Не расстраивайтесь.

Она думает, что я расстроена из-за того, что не услышала сердечко ребёнка. Но на самом деле, потому что вижу: Вадим не передумал.

— На таком сроке ведь безопасно делать медикаментозное прерывание? — вдруг говорит он.

Врач смотрит то на меня, то на мужа.

— Эээ… да. Вы уверены?

— Нет. Я не буду этого делать, — резко произношу и кладу руку на живот, защищаю его.

— Выйди, Карина, — Вадим смотрит на меня холодно.

— Не слушайте его, — я смотрю врачу прямо в глаза. — Мы сохраним ребёнка.

— Я сказал, выйди, — его тон такой, что мороз бежит по коже.

Я встаю, не выдерживая этого взгляда, и выхожу из кабинета. Буквально на секунду останавливаюсь у двери, не понимая, куда себя деть. А затем срываюсь с места.

Глава 10 Карина

Выбегаю из клиники так, будто за мной гонятся. Лабиринт коридоров остаётся позади, и холодный вечерний воздух сразу обжигает кожу. Я даже не успела застегнуть плащ, ветер распахивает полы, пробирая до костей.

У пешеходного перехода не торможу. Он нерегулируемый, машины несутся потоком, фары слепят глаза, но я упрямо топаю вперёд, едва убедившись, что не задавят. Главное — уйти подальше, чтобы Вадим меня не нашёл.

— Долбанашка, смотри по сторонам, переедут тебя! — орёт из окна несдержанный водитель, которому пришлось экстренно затормозить.

Даже голову не поворачиваю. Пусть орёт. Я просто иду, цепляясь за мысль: только бы подальше.

Потом иду дворами. Узкие проходы, тёмные арки, влажные пятна света под фонарями. Петляю, не задумываясь, куда. Вода под ногами хлюпает, ботинки становятся мокрыми. В какой-то момент понимаю, что места уже совсем незнакомые. Притормаживаю, осматриваюсь. Дворы чужие, дома старые, облупленные.

Сажусь на холодную железную лавочку. Не могу восстановить дыхание. Сил нет даже плакать. Просто задираю голову вверх, смотрю на проплывающие тёмные облака в свете фонарей. Ветер гоняет их, как мои мысли. Жду, когда отпустит.

— Девушка, вам плохо? — интересуется сердобольная бабушка.

— Нет, всё в порядке. Спасибо, что спросили, — выдавливаю улыбку.

Она недоверчиво осматривает меня, но уходит. Физически я в норме, чего не скажешь о моральном состоянии. Надя была права всё это время. Я не хотела её слушать. Дура и есть.

Только как вот так взять и перестать надеяться на лучшее? Наверное, надо совсем разочароваться в мире и людях. У меня ведь хорошая семья, где я всегда находила поддержку. Можно сказать, что росла в тепличных условиях, такое не каждому ребёнку удаётся. Поэтому у меня никогда не было сомнений в себе, проблем с самооценкой и с доверием к людям.

Оказывается, это тоже может стать проблемой. «Доверяй, но проверяй» — говорили. А я верила слепо.

Всхлипываю, всё-таки не справившись с эмоциями. Сижу, смотрю в одну точку и не обращаю внимания на текущие по щекам слёзы. Только когда ноги замерзают и холод пробирается сквозь пальто, понимаю: дальше сидеть может быть чревато последствиями. В первом триместре нельзя болеть.