Читать книгу 📗 "История всемирной литературы Т.5 - Бердников Георгий Петрович"
С Цюрихом связана деятельность Иоганна Каспара Лафатера (1741—1801). В 1762 г. он смело выступил в печати против ландфогта и тем снискал себе поздне́е уважение в среде немецких писателей «Бури и натиска», которые видели в нем своего соратника. Гете вспоминал в автобиографии «Поэзия и правда» в связи с этим фактом биографии Лафатера: «Эстетическое чувство, объединившись с юношеской отвагой, рванулось вперед, и если совсем еще недавно молодые люди учились, чтобы добиться должностей, то теперь они стали своего рода надзирателями над должностными лицами». Но широкая популярность Лафатера связана с его занятиями по физиогномике. Он утверждал, что внешний облик человека — это зеркало его души и по лицу можно безошибочно определить характер. «Фрагменты по физиогномике в целях наилучшего познания человека и распространения человеколюбия» (4 тома, 1775—1778) заинтересовали Гете, который даже принял участие в этом издании. В среде штюрмеров поиски примет неповторимости внешности каждого человека воспринимались как проявление интереса к человеческой индивидуальности. Снисходительно-доброжелательное отношение со стороны Гете и Гердера вскоре сменилось критическими оценками по поводу физиогномических опытов. А у немецкого сатирика Г. К. Лихтенберга идеи Лафатера вызвали резкое осуждение (1778). Н. М. Карамзин встречался с Лафатером в Цюрихе в 1789 г. В «Письмах русского путешественника» он изображает его почтительно, но иногда с доброжелательной иронией.
Наряду с религиозно-дидактическими сочинениями, переложениями библейских и евангельских сюжетов, Лафатер был известен стихами и песнями на швейцарские исторические и современные темы. Среди исторических песен — героическая песня о Вильгельме Телле.
Учеником Бодмера и Брейтингера по Цюрихскому университету был выдающийся швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци (1746—1827). Под влиянием Бодмера он в молодые годы заинтересовался Руссо, книга которого «Эмиль, или О воспитании» сыграла в жизни Песталоцци решающую роль, определив его интересы и призвание. Под влиянием Руссо была написана его ранняя книга афоризмов «Пожелания» (1766).
Педагогическая система Песталоцци тесно связана с кругом социально-этических проблем эпохи Просвещения. Она отвечала стремлению утвердить права человеческой личности в обществе. «Обстоятельства делают человека, но я также скоро увидел: человек делает обстоятельства. Он имеет в себе силу направлять их по своей воле», — писал Песталоцци в работе «Мои исследования путей природы в развитии человеческого рода» (1794—1797).
Многогранная деятельность Песталоцци оставила свой след и в литературе. Некоторые его педагогические сочинения написаны в форме диалогов, бесед, в свободной разговорной манере.
Песталоцци принадлежит и дидактический роман «Лингард и Гертруда» (1781—1787), которому он придавал особое значение, полагая, что в беллетризованной форме он сможет лучше донести свои педагогические идеи до широкого круга читателей.
Роман написан в наивно-безыскусной манере. Главные персонажи даны прямолинейно-дидактически (преступный староста Гуммель; благородный помещик Арнер; трудолюбивая, отзывчивая Гертруда и т. д.). По сути своей это просветительская утопия, которая могла возникнуть именно на швейцарской почве. Песталоцци не ограничивался проблемами воспитания и образования детей, он говорил и о социальных проблемах. Изобразив в романе деревню Бонналь, поместье и мануфактурное производство, Песталоцци представил в миниатюре тогдашнюю швейцарскую провинцию.
Самый популярный швейцарский писатель второй половины XVIII в., умноживший славу Цюриха, — Саломон Геснер (1730—1788). Он выступал в разных жанрах, но шумное признание приобрел у современников своими «Идиллиями» (5 томов, 1772).
В известной мере неожиданно, что эпоха острых идейных конфликтов отмечена расцветом самого бесконфликтного жанра — идиллии. На эту парадоксальность указывал К. Маркс: «...Во времена сильного, страстного отрицания и отречения, как, например, в XVIII веке, появляются честные и благомыслящие мужи, хорошо воспитанные и добропорядочные сатиры, вроде Геснера, которые исторической испорченности противопоставляют идиллиюнеподвижного состояния» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 297).
Мир идиллии условен. Герои ее — идеализированные пастухи и пастушки — ничего общего не имеют с реальными персонажами ни настоящего, ни прошлого. Галлер рисовал свой идеал патриархального состояния, возвышая реальных обитателей альпийских деревень, исходя из их действительных достоинств — трудолюбия, умеренности, честности. Геснер полностью абстрагируется от реалий быта, как это было в пасторальной лирике рококо. И все же это новая идиллия, рожденная веком Просвещения. Обращаясь к читателю (1762), Геснер своеобразно обосновывает свое право не изображать современного крестьянства: его невозможно идеализировать, ибо, по мнению поэта, «притеснение и нищета сделали его и безнравственным, и хитрым, и подлым».
Этический и эстетический идеал конструируется в совершенно выдуманном мире пасторали именно потому, что поэт убежден в бесплодности поисков его в реальной действительности.
Хотя обращение к Феокриту традиционно для всех авторов идиллий, но существенно, что Геснер ссылается на античного поэта, минуя французские образцы. Ему ближе Брокес, Гагедорн, он сочувственно пересказывает идеи Бодмера о роли воображения в искусстве.
Идиллии Геснера написаны ритмической прозой. Ф. Шиллер замечает в связи с этим: «Он в нерешительности колеблется между прозой и поэзией, как если б боялся, что условность стихотворной речи слишком отдалит его от подлинной природы, а отказ от этой условности лишит его поэзию полета». Некоторые идиллии написаны в форме диалога, но они не перерастают в драму, ибо не содержат острого конфликта. Поэт Геснер известен, кроме того, как художник-график и художник по фарфору. И герои его идиллий подобны раскрашенным фарфоровым статуэткам. Характеры их однородны, чувства однообразны. Поэт фиксирует состояние, а не действие.
Для современного читателя самое поразительное — огромный успех цюрихского писателя у современников. Его переводили на все европейские языки: в России, во Франции, в Италии были изданы полные собрания сочинений. Наивные и слащавые сцены, в которых амуры воздвигают паруса из роз и жасминов, а героини произносят приторные нежности, доставляли радость новому, сентиментальному читателю. Но Геснера ценили и такие взыскательные современники, как Дидро. Тонкий анализ «прекрасной, возвышенной фикции», созданной Геснером, дан в статье Ф. Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии». «Пастух Геснера... — пишет он, — не может нас восхитить истинностью своего изображения, как природа, ибо для этого он слишком идеальное существо; так же мало может он нас удовлетворить как идеал, бесконечностью мысли, ибо для этого он слишком уж незначительное создание». Но Шиллер признает, что он может нравиться именно тем, что «стремится соединить в себе наивное с сентиментальным, и, следовательно, в определенной мере ответить сразу обоим противоположным требованиям, которые предъявлены поэзии».
В стороне от всяких литературных споров современности стоял Ульрих Брекер (1735—1798). Он не претендовал на славу писателя. И неожиданно для себя приобрел известность, когда один из доброжелателей опубликовал рукопись его автобиографической книги «История жизни и достоверных приключений бедного малого из Токенбурга» (1788—1789). Бесхитростный рассказ о собственной судьбе раскрывал существенные черты социального уклада и образа жизни в патриархальном захолустье тогдашней Швейцарии. В литературе всего европейского Просвещения немного книг, в которых была бы так запечатлена изнурительная борьба человека с нищетой, голодом, борьба за элементарное человеческое существование. В книгу включено письмо, написанное И. К. Лафатеру — крик отчаяния, призыв о помощи, просьба об «отеческом совете», как избежать гибели. Письмо не было отправлено, ибо автору было ясно, что и этот «лучший друг человека» ничем, конечно, помочь не может.
