Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"

Остальные гости стали отбивать такт, хлопая в ладоши, и Гадюка начал пляску — шуточное подражание чувственному танцу куртизанок. Смех гостей заполнил маленькую комнату. Когда хозяин дома закончил танцевать и сел на место, раздалась целая буря хлопков.

— Ну как, хорошего монаха я вам привез? — крикнул он.

— Еще бы не хорошего! — отозвался Сакута, который уже не совсем четко выговаривал слова. — Я никогда не видел, чтобы священник был таким мудрым и таким молодым. Тут кое-кто уже поговаривает, что он — сам святой О-Дайси-сама, который ходит среди нас переодетым.

— Мы можем собрать деньги по подписке и построить здесь храм, — сказал кто-то. — Люди будут приходить сюда на поклонение со всей страны. Женщины, которые хотят избавиться от проклятия бездетности, побегут к нам толпами и понесут дары. Наша деревня станет известным святым местом.

— Мы построим гостиницу, чайные лавки, ларьки для торговли мелочами на память, — добавил более практичный крестьянин.

— Чего ради стараться: он все равно заберет все, что мы заработаем.

Разговор как по сигналу сделался тише. Крестьяне стали обсуждать новый налог, введенный князем Кацугавой, и их слова были крамольными с точки зрения местного феодала. Мотовство князя легло тяжелым бременем на земляков Гадюки. Сакута, как староста, отвечал за сбор налога, он должен был либо поставить сборщикам дополнительные коку риса и смотреть, как его соседи и подопечные задыхаются от нужды, либо воспротивиться этой несправедливости. Поскольку протест карался смертью, ни то, ни другое не выглядело привлекательно.

Разговор о налогах мало интересовал Кошечку, поэтому тихие голоса крестьян понемногу убаюкали ее. Она вспомнила песню, которую ее мать частенько напевала, подыгрывая себе на кото — длинной горизонтальной арфе из адамового дерева. Звуки музыки падали в тишину ночи, словно капли воды в спокойный черный пруд. Кошечка теперь мысленно вела эту мелодию в темноте бедной комнаты.

Где-то внизу на равнине Мусаси медленно и мерно зазвонил колокол, словно указывая заблудшим душам дорогу в темноте. Когда его мрачный звон перестал вибрировать в неподвижном воздухе, Кошечка уже спала.

Кто-то едва заметно коснулся пальцами ее плеча, и в то же мгновение Кошечка, словно подброшенная вверх пружиной, села в своей постели. В следующее мгновение она уже стояла в противоположном углу маленькой комнаты, держа в руке тяжелый посох, занесенный для удара. Китовая ворвань в ночнике выгорела, и от тусклого света коптилки осталась лишь вонь. Кошечка напряженно всматривалась в темноту, стараясь разглядеть того, кто попытался напасть на нее.

— Не убивайте меня, благороднейший и сиятельный принц! — Молоденькая работница Гадюки загораживалась одеялом, нащупывая свою сброшенную одежду. — Я надеялась, что вы окажете мне благосклонность. Любовь ваша приобщила бы меня к вашей святости, и я была бы уверена, что в будущем стану матерью.

— Уходи, дитя.

Кошечка знала, о чем теперь говорит вся деревня. Крестьяне единодушно считали, что молодой красивый заклинатель духов выше их по рождению, но не могли прийти к согласию насчет ранга его знатности. Одни говорили, что комусо — незаконный сын могущественного вельможи, другие — что он принц и пытался покончить счеты с жизнью вместе со своей возлюбленной. Но не сумел и оставил ее одну на пути в Западный рай. Некоторые даже предполагали, что за обликом молодого священника прячется дух трагически погибшего юного князя Ёсицуне, который все еще убегает от своего жестокого брата.

Работница поспешно вышла из комнаты. Оставшись одна, Кошечка положила посох на место и снова свернулась под одеялом в клубок, подтянув к подбородку колени.

Она проснулась только перед самым рассветом, когда Окё, чувствовавшая себя намного лучше, чем вчера, внесла в комнату поднос с едой. Женщина, осведомившись о здоровье Кошечки, поставила поднос рядом с тюфяком и, поклонившись, вышла. Кошечка оделась, села, скрестив ноги, перед подносом и стала хмуро разглядывать жалкий завтрак — кучку маринованных овощей и чашку горячей воды, куда для запаха была брошена горстка жареного проса.

Она едва не кликнула Окё, чтобы посетовать ей на скудость еды, но потом вспомнила о празднестве, которое наверняка опустошило кладовую этого дома. Кошечка не сомневалась, что хозяева предложили ей лучшее из того, что осталось на столе после вчерашнего обильного угощения.

— Доброе утро, — в комнату вошел Гадюка.

Он низко поклонился и сел с такой осторожностью, словно боялся, что его глаза выпадут из глазниц и укатятся в дальний угол, если он слишком сильно качнет головой. Носильщик, смущенно кашлянув, занялся своей трубкой, а Кошечка взяла палочки и принялась за еду.

— Прошу прощения за отсутствие удобств, сэнсэй, заговорил Гадюка. — Мой бедный дом не достоин особы с вашими добродетелями. Надеюсь, наша пьяная болтовня не рассердила вас и не помешала вашему отдыху.

— Я спал прекрасно, — с этими словами Кошечка подхватила палочками последний кусочек редьки и проглотила его. Потом она мелкими глотками выпила воду.

— Мы с напарником сегодня отнесем вас обратно на Токайдо. Мне очень жаль, что я задержал вас и отвлек от дел.

— Спасибо.

— Мы доставим вас к броду Ягути.

— Но там ведь, кажется, есть и паром.

— Местные жители пользуются бродом. И потом, если человека преследуют враги, возле брода у него меньше шансов встретиться с ними.

— Доставьте меня к парому.

Что знает о ней Гадюка? Почему он вдруг заговорил о врагах? Впрочем, это неважно.

«Пора заставить тень сдвинуться. Пора нанести врагу удар и заставить его ответить, чтобы оценить его силу», — подумала Кошечка.

— Конечно, мы так и сделаем, почтенный монах, — тут Гадюка поклонился. — Тот, кто так молод и добродетелен, как вы, наверняка не имеет врагов.

Он опустил руку в складку своей куртки и вынул оттуда тряпичный мешочек.

— Негодный носильщик каго, у которого на руке выколот дракон, приносит глубочайшее извинение за то, что он грубо оскорбил вас у заставы Синагава, посылает вам эти жалкие несколько монет в дар за вашу святую работу и чистосердечно умоляет о прощении, хотя знает, что не заслужил его.

— Но откуда?.. — Кошечка была поражена: она ни словом не обмолвилась о носильщике, бросившем собачий помет в ее чашу для подаяний. Гадюка ответил взмахом руки, выражавшим твердое нежелание говорить на эту тему.

— Перед вами много ри пути, уважаемый монах, — продолжил он. — На каждом перекрестке дороги могут околачиваться лисы-оборотни, черти и воры, и все они хотят причинить человеку зло. Может, вот эта вещица сослужит вам как-нибудь хорошую службу.

И он подал Кошечке что-то небольшое, также завернутое в тряпицу. Развернув ткань, Кошечка увидела короткую палку, выточенную из сандалового дерева, размером чуть длиннее ладони с большими утолщениями на обоих концах. Палка выглядела безобидно, но это было оружие.

— Почему ты думаешь, что я умею пользоваться яварой [16]?

— У вас выговор потомственного воина, сэнсэй, вот я и решил, что вы знаете, как с ней обращаться.

— А что ты сам делаешь с ней?

Гадюка поклонился, скрывая улыбку, которая относилась к его воспоминаниям, а не к Кошечке:

— Даже у грязеедов есть свои тайны.

ГЛАВА 14

Путь смерти

Кошечке показалось, что ее сложили как веер, когда засунули в крошечный каго, а потом стали старательно трясти. Она обвязала рот и нос головной повязкой, чтобы укрыться от пыли, и подумала, что Гадюка и Холодный Рис с веселыми шутками донесли бы ее и до самого Киото, если бы она могла выдержать такой путь.