Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Кошечка посмотрела на покрытую кровью нагинату, прислоненную к дереву, и задумалась: от этой улики надо избавляться. Она с трудом поднялась на ноги, разъяла свое оружие на составные части и понесла их к потемневшей от непогоды дальней стене часовни. Там она влезла на пожарную бочку с водой, поднялась на цыпочки и положила лезвие и древко нагинаты отдельно в бамбуковый водосточный желоб, который огибал карнизы молельни.
Затем дочь князя Асано сложила руки и помолилась за обе половины своего оружия. Они хорошо послужили ей. После этого она прошла к фасаду маленького храма. В глубине здания, за статуей Дзидзо, она смутно разглядела в темноте нагромождения позолоченных и украшенных резьбой деревянных изделий. Изображения богов, царей с синими лицами, больших цветов лотоса, обезьян и львов были свалены в одну кучу и забыты.
Молодая женщина просунула руку сквозь прутья оконной решетки и оставила в дар Дзидзо-сама свои четки, повесив их на выступ одного из светильников. Святой, как обычно, стоял в полумраке часовни в красном нагруднике и круглой шапочке, сжимая в руке посох паломника с железными кольцами. Звоном этих колец он разгонял на своем пути насекомых, чтобы не причинять им вреда. Улыбка, застывшая на каменных губах, утешала и ободряла. Когда Кошечка, почтительно пятясь, отступала от храма, ей казалось, что взгляд святого провожает ее.
Кошечка все еще продолжала плакать. Совет Мусаси: вынимая меч, всегда стремиться к уничтожению противника, — легче было принять умом, чем следовать ему в жизни. Соломенные чучела в тренировочном зале не истекали кровью, и уничтожение их не влекло за собой неизбежного и жестокого наказания.
Небольшой водопад, скатывавшийся с вершины холма, превращался ниже в маленький ручеек. Этот ручеек был забран в бамбуковую трубу и отведен к объемистому облицованному гранитом водоему, устроенному под сенью густых деревьев. На каменном бортике водоема лежал бамбуковый ковш. Кошечка зачерпнула меру холодной воды, затем ополоснула рот и омыла руки. Только теперь она заметила на своих ладонях красноту и ссадины — древко нагинаты сильно натерло их.
Потом Кошечка напилась и оглядела себя.
Шляпы и сундучка при ней больше не было: молодая женщина испытала такое возбуждение после схватки, что забыла их у паромного причала. Кошечка попыталась вспомнить, что находилось в ее сундучке, но не нашла в себе сил думать о вещах, связанных с недавним прошлым. Кроме того, шляпа все равно только повредила бы ей теперь: ее враги примутся искать комусо. И все-таки с открытым лицом Кошечка чувствовала себя менее защищенной.
Беглянка скинула потертое верхнее платье, сняла мешковатые штаны странствующего монаха и стащила с себя белое исподнее. Дрожа от холода, она пихнула нижнее белье в расщелину на склоне холма и завалила ее сухими сосновыми иглами. Верхнее платье Кошечка снова надела на себя, потом подпоясалась и ножницами обрезала широкий подол балахона, превратив его в куртку. Дрожащими пальцами Кошечка стала трепать свежеобрезанный край грубой ткани, чтобы придать ему надлежащий вид. После этой процедуры она разорвала штаны на полосы, обернула получившиеся обмотки вокруг своих длинных таби и закрепила их тряпичными лоскутами.
Затем Кошечка отвела в сторону бамбуковую трубку, из которой в пруд вливалась вода. Когда поверхность водоема стала гладкой, молодая женщина взглянула в нее, как в зеркало, развязала шнур, стягивавший ее прическу, наклонилась, свесив волосы над водой, и стала расчесывать их пальцами.
Приведя волосы в относительный порядок, Кошечка несколько раз обмотала их тем же грязным шнуром у самых корней, затем собрала пучок в кулак и ножницами решительно отхватила все, что находилось выше руки. Когда женщина разжала пальцы, на ее голове красовалась пышная короткая «чайная метелочка» — задорная мальчишеская прическа, напоминавшая кисточку, которой перемешивают чай во время приготовления. Остальные волосы Кошечка лишь немного подровняла, превратив их в челку и длинные пряди, свисавшие вдоль лица. Кошечка снова взглянула на свое отражение в пруду и сама удивилась произошедшей в ней перемене: из воды на нее смотрел красивый бойкий мальчик-подросток. И тут она заметила пятно крови на передней поле своей куртки.
Кошечка выпростала руки из рукавов, оставив пояс завязанным. Теперь ее стан был прикрыт лишь повязкой-харамаки, по-прежнему туго обернутой вокруг живота и груди. Кошечка подставила куртку под бьющую из трубки струю воды и стала тереть пятно, чтобы смыть если не всю кровь, то хотя бы большую ее часть.
— Стирать одежду, не снимая ее, — так, наверно, можно сберечь много времени. Надо будет поразмыслить над этим.
Тихий голос, который произнес эти слова, так напугал Кошечку, что она едва не вскрикнула. Беглянка тут же просунула руки в рукава, накинула на плечи мокрую куртку и поправила ворот. Потом повернулась лицом к незнакомцу.
Как большинство буддийских «светских монахов» (людей, дававших монашеский обет, но не уходивших в монастырь, а продолжавших жить в своем доме), этот человек брил голову наголо, хотя сейчас на ней вздымался легкий пушок — волосы слегка отросли. Он держал в руке посох и был одет по-дорожному, но почему-то двигался спиной вперед. Приближаясь к Кошечке, монах, близоруко щурясь, разглядывал ее через плечо.
Длинный подол поношенной черной одежды светского монаха был сзади задран и засунут за пояс, открывая кривые голени в коричневых гетрах. С запястья незнакомца свисал бронзовый колокольчик паломника, возле которого покачивались четки, составленные из больших шаров, украшенных красными кистями. Остроконечная шляпа из осоки размещалась за спиной поверх закрытого бумажного зонта от солнца, скатанной циновки и двух парчовых футляров цилиндрической формы — одного с бамбуковой флейтой, другого со свитком паломника. Голову паломника охватывала маленькая белая повязка, левое плечо укрывала белая молитвенная накидка, на ногах красовались соломенные сандалии, а на лице светилась улыбка.
По-прежнему пятясь, монах прошел мимо Кошечки и, ловко перебирая ногами, поднялся на покосившееся каменное крыльцо часовни, после чего повернулся к храму.
— Сто, — произнес он и бросил скрученную соломину в коробку, стоявшую на подставке возле окна, через которое с блаженной улыбкой смотрел на мир Дзидзо-сама. Затем паломник взял коробку в руки, спустился по ступенькам (на этот раз не пятясь) и кивком приветствовал Кошечку, которая низко поклонилась в ответ. — В такие дни я называю себя Мусуи — Опьяненный мечтами. Я навещаю старых друзей и старые храмы и посещаю прославленные в истории места.
Кошечка так изумилась, что едва не выдала себя. Княжна Асано, разумеется, слышала и о Мусуи, и о его стихах, но маленький безродный подросток вряд ли мог иметь такой кругозор.
Мусуи вынул из коробочки горсть соломинок и протянул их Кошечке:
— Ты хорошо умеешь беречь время, стирая одежду прямо на себе. Ты можешь сберечь и мое время, если поможешь сосчитать вот это, — приветливо предложил он, потом сел на нижнюю ступеньку, положил посох себе на колени и стал перебирать содержимое ящичка. Хи, фу, ми, ё — один, два, три, четыре…
Какой бы Мусуи ни был знаменитостью, Кошечку раздражало его блаженное спокойствие. Враги хотят отрубить ей голову, а тело вывесить как белье, для всеобщего обозрения, а этот человек ведет себя так, словно ничего в этом мире не происходит.
— Пожалуйста, начинай, — Мусуи плавно повел рукой, побуждая Кошечку взяться за дело.
Кошечка опустилась на корточки над плитами чисто выметенной дорожки. Одевшись мальчиком, она без труда стала вести себя как мальчик. Кошечке нравилось быть беспечной и вульгарной. Впрочем, в других обстоятельствах это понравилось бы ей еще больше.
— Хи, фу, ми, ё… — считала она, укладывая сосчитанные соломинки возле себя. Странно, но счет успокаивал ее. — Сорок шесть, — сказала она наконец.
— А у меня пятьдесят три, — Мусуи вздохнул. — Сорок шесть и пятьдесят три будет девяносто девять. Как такое могло случиться? Придется повторить священный счет заново.
