Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Хансиро не стал ругать стариков за легковерие: бесчестные люди на Токайдо имели столько личин, что перечислить их было невозможно. Когда парочка двинулась в обратный путь, старушка все еще читала свою мантру. Чудесное избавление от насильственной смерти убедило женщину в действенной силе этой молитвы.
Откинувшись на пятки и прижав локти к бедрам, Хансиро рассматривал грабителя. Пучок, в который были собраны волосы разбойника, растрепался, жесткие намасленные пряди выбились из него и встали торчком, образовав на голове что-то вроде веера. Насмерть перепуганный негодяй скорчился так, что колени, подбородок и грудь касались друг друга. Теперь он только плакал и неразборчиво бормотал что-то жалобное. Слезы смешивались с черной землей, грязь залепила ему лицо.
— Я Эмма-О, повелитель ада, — спокойно заговорил Хансиро. Его жертва еще сильнее сжалась, всхлипывания и бормотания стали громче. — Слушай меня! — Хансиро кольнул грабителя холодным железным острием — концом сложенного веера. — Я тороплюсь в преисподнюю, на свое место, к адским воротам. Скажи, где лежат тела убитых тобой людей, и, может быть, на этот раз я не заберу тебя в свое царство.
Грабитель сделал большое усилие, чтобы овладеть собой. Он уже испачкал свою одежду не только грязью. Три долгих порыва дрожи пробежали по его телу, прежде чем он смог связно заговорить:
— В маленькой пещере. На склоне у края этих зарослей. У большой скалы.
Хансиро рывком поднял разбойника на ноги и стал подталкивать его перед собой. Грабитель привел его ко входу в пещеру — небольшому отверстию у основания скалы, скрытому в поросли диких азалий и рододендронов. Вход был закрыт сложенной из камней стеной, похожей на каменистый оползень. Здесь Хансиро вторым шнуром связал разбойнику ноги так, чтобы тот мог двигаться, но не смог убежать, потом освободил ему руки.
— Вынь камни. И помни, что Эмма-О, царь ада, торопится. Не задерживай его, а то он разгневается!
Когда грабитель вытащил несколько камней, из образовавшейся дыры хлынула такая сильная вонь, что Хансиро едва не задохнулся.
— Скорей! — Он обмотал рот и нос головной повязкой.
Теперь воин из Тосы смог разглядеть, что перед ним не естественный грот, а небольшая выемка в склоне холма. Слабеющие лучи закатного солнца выхватывали из темноты части сваленных в кучу гниющих тел и скелетов, которыми было набито углубление. Непрерывное зловещее жужжание мух казалось пением сутр — последней молитвой за души этих мертвецов.
Хансиро вспомнил строки стихотворения, написанного восемьсот лет назад:
Когда большинство камней было вынуто, Хансиро снова связал разбойнику руки, потом снял с его головы повязку, оторвал от нее полосу, остальную ткань запихал грабителю в рот, а полосой надежно закрепил тряпичный кляп на месте.
Потом воин из Тосы ухватил негодяя поперек туловища и головой вперед сунул в отверстие. Гниющая плоть уже потеряла упругость, и разбойник примял ее тяжестью своего тела, так что ему хватило там места. Хансиро уложил преступника так, чтобы ноги его были зажаты и он не сумел выбить ими камни, которыми воин из Тосы намеревался завалить вход. Мухи и муравьи, во множестве облепившие зловонную груду, тут же накинулись на грабителя.
Кляп заглушал крики наказанного злодея, но Хансиро слышал его мычание, когда аккуратно укладывал камни на прежние места, замуровывая убийцу вместе с его жертвами. Последний камень он бросил в сторону, оставляя грабителю щель для дыхания.
Не оглядываясь назад, Хансиро снова нырнул в прохладный зеленый, серебристый и желтовато-коричневый полумрак бамбуковых зарослей. Изящные очертания гладких и как будто покрытых глянцем растений, поскрипывание и шуршание их стеблей и листьев успокоили воина. Шагая среди этих, словно покрытых лаком, тонких стволов, Хансиро согласился с тем китайским поэтом, который сказал, что напиваться лучше всего в зарослях бамбука, и тут же решил, что напиться — неплохая мысль.
Когда он нагнал стариков на узкой, как нитка, тропе между рисовыми полями, они отошли на край насыпи, сложили молитвенно руки и поклонились своему спасителю, трижды коснувшись лбами земли.
Даже не взглянув на них, Хансиро прошел мимо своим скользящим шагом опытного воина. Эти люди раздражали его, хотя он понимал, почему старые супруги шли к алтарю великой богини Солнца в Исэ.
Эти двое хотели поблагодарить богиню за годы благословенного счастья и попросить прощения за мелкие грехи. Сейчас, когда их нынешняя жизнь подходила к концу, они стали больше думать о том, как провести следующую.
Хансиро считал эту породу людей бичом Токайдо. Уверенные, что благочестие защитит их, они создавали заторы на дороге, замедляли движение, забивали все гостиницы, мешали торговле. И, как однодневки со слипшимися крыльями, только что превратившиеся из куколок в бабочек, эти люди приманивали к себе целые стаи хищных стрекоз, для которых являлись легкой и лакомой добычей.
Хансиро хотел обернуться, помахать старикам веером и посоветовать им вернуться домой, туда, где сыновья и снохи вновь станут заботиться о них, а внуки изрядно намнут морщинистые загривки. Но, во-первых, ронин не хотел проявлять неуважение к старости, а во-вторых, ему опять пришлось бы выслушивать извинения, сетования на собственную глупость и, что еще хуже, — слова благодарности.
ГЛАВА 22
Напиться и плакать
Хансиро шел по оживленной улице Тоцуки мимо здания городской управы. На доске объявлений были вывешены последние распоряжения сёгуна. Ронин остановился взглянуть, нет ли среди табличек сведений, наводящих на след княжны Асано или указа управы о розыске буйного монаха-странника. Но на доске ничего не висело, кроме обычных лозунгов. Правительство советовало подданным поддерживать лад в семьях и повелевало слугам быть верными, а хозяевам — справедливыми. Кроме того, всем добропорядочным японцам предписывалось быть бережливыми, трудолюбивыми и помнить свое место в обществе.
Чуть позже, сидя на открытой площадке верхнего этажа одной из гостиниц Тоцуки, Хансиро вслушивался в стук и скрип деревянных ставней закрывавшихся на ночь домов. По узким улицам бежали стайки смеющихся детей. Они влетали в оставленные для них приоткрытыми щели, и последние дверные створки сдвигались. Хансиро вдыхал смесь запахов еды, поднимавшихся от сотен очагов. До слуха воина долетали неуверенные звуки сямисэна: какой-то новичок с увлечением осваивал инструмент.
Селение засыпало, но его гостиницы и рисовые лавки, наоборот, оживали, готовясь к вечерней торговле. Голодные путники собирались вокруг уличных продавцов лапши, чая и рисовых пирожков. Тоцука находилась на расстоянии четырнадцати ри от Эдо, и обычно путники проводили первую ночь именно здесь. Она была больше других деревень. Здесь имелось много гостиниц, закусочных и глухих улиц — а значит, и больше мест, где мог укрыться беглец.
Потом Хансиро прошел мимо улицы изготовителей коробочек для лекарств: в этот вечер ему не доставило бы удовольствия то беззаботное веселье, с которым дарила ему свои ласки хозяйка гостиницы «Бамбук». Он отстранил и служанок, бросавшихся к нему с просьбами насладиться гостеприимством их заведений.
Хансиро дошел до чайной лавки «Глициния» — большого здания с открытым фасадом, расположенного в менее многолюдной части города. Рисовые поля подступали почти к самым задворкам этого заведения. Чайная лавка и возвышавшаяся над ней гостиница стояли возле ручья с болотистыми берегами. Через ручей был переброшен деревянный мост, возле перил которого красовались каменный фонарь и гранитный столб. Столб отмечал поворот на юго-восток, к Камакуре.
В «Глицинии» цены были выше, чем желал бы Хансиро, но отсюда он мог наблюдать за перекрестком. Кроме того, здесь постоянно толклись пять или шесть слуг Киры, и Хансиро хотел быть поблизости, чтобы отбить у них Кошечку, если они обнаружат ее первыми.
