Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Теперь ему оставалось только найти княжну Асано. Хансиро взглянул в задний угол комнаты, где обычно сидели правительственные писцы. Двое из них как раз распивали там первый чайник сакэ. Они должны знать имена сотен путников, прошедших сегодня мимо их стола. И очень вероятно, что они могут связать каждое имя с лицом носящего его человека: это их работа.
В боевом искусстве много разнообразных и иногда необычных приемов: японские воины и их наставники всегда были изобретательны. Хансиро умел завязать веревку любым узлом, биться мечом, переходить реку вброд в доспехах и плавать со связанными руками и ногами. Он научился отбивать летящие стрелы железным веером и метать иглы в глаза противника. Но теперь воину из Тосы нужно было применить прием, которому не учили ни в одной школе. Он должен был напоить собутыльника настолько, чтобы тот вспомнил нужные Хансиро имена, но не смог вспомнить на следующее утро, о чем говорил вечером.
ГЛАВА 38
И голова крысы, и шея быка
После долгой холодной ночи под открытым небом Кошечка и Касанэ на рассвете отыскали покинутую хижину лесорубов. Своим ножом Касанэ срезала низкие стебли кустистого бамбука и устроила из них постель. Обессилевшие, промокшие и дрожащие беглянки легли на нее, прижавшись друг к другу, чтобы согреться, и проспали на этом ложе из листьев, пока солнце не поднялось выше деревьев.
Проснувшись, они отправились добывать еду. Кошечка не знала даже, с чего начать, но Касанэ повела ее к зарослям бамбука, перистые стебли которого поднимались над вершинами деревьев хурмы и кедров.
— Надо слушать пальцами ног. — Сосредоточенно сдвинув брови, деревенская девушка стала ощупывать ступнями жирную суглинистую почву между стеблями бамбука.
— Вот один! — Кошечка почувствовала своей босой ногой твердый конец бамбукового ростка. Она обрадовалась сильнее, чем ожидала, но удержалась от восклицания. Кричать было не только глупо, но и опасно: громкий звук нарушил бы покой этого зеленого, полного шелеста листьев, уголка.
Кошечка опустилась на колени в сухие листья и впервые в жизни стала копать землю ножом и руками. Она зачерпнула рукой немного черной грязи и растерла ее в ладонях. Потом поднесла ладони к лицу и вдохнула запах земли, похожий на запах плесени.
Когда Касанэ поняла, что не сможет отговорить свою госпожу от грязной работы, она объяснила ей, что «дети бамбука», которые уже показались на поверхности земли, слишком волокнистые и невкусные — пусть госпожа не занимается ими. Теперь деревенская девушка учила свою хозяйку, как находить ногами ростки бамбука, еще скрытые под землей.
— Дети бамбука будут нежными, потому что еще не столкнулись с грязью.
Касанэ разгребла ножом слежавшуюся землю, оголяя найденный Кошечкой побег, и срезала его там, где он сужался, прикрепляясь к корневищу.
— Побеги этого бамбука — его называют «Кандзан-сама» — хороши для еды в любое время года.
— Ты знаешь, что этот вид бамбука называют «Кандзан» в честь сумасшедшего поэта с Холодной горы? — спрашивая это, Кошечка запоминала, где и как Касанэ срезала росток в коричневой оболочке. — Поэт Кандзан всюду ходил со своим другом Найденышем, а у этого бамбука тоже есть пара.
— «Найденыши» — это те, что с кисточками? — спросила Касанэ, укладывая срезанный росток на кучку собранных перед этим побегов.
— Да.
— А почему эти стволы называют «метущими небо» — не из-за них? — Касанэ показала взглядом на нежные серебристые изнанки листьев, образовавших над ее головой шелестящий шатер.
— Думаю, да. — Кошечка откинулась на пятки и взглянула вокруг себя, на сотни тонких стволов. — Конфуций говорит, что без мяса люди худеют, но без бамбука они грубеют.
— Это правда, — пробормотала Касанэ.
Полые стволы с тонкими стенками были твердыми и блестящими. Словно какой-то великий мастер выкрасил их в темно-зеленый цвет, добавил мазки серебряных, изумрудных и пурпурных тонов и покрыл все это лаком. Гибкие стебли медленно и спокойно покачивались под легким ветром, который шуршал в листьях над головой Кошечки, и поскрипывали, словно тяжесть неба давила на них.
Касанэ подрубила ножом молодой стебель бамбука и обрезала его там, где он начал сужаться, примерно на высоте своих плеч. Потом вонзила лезвие в верхушку стебля и слегка ударила по рукоятке, толкнув нож вниз. Лезвие срезало тонкую полоску. Касанэ повторила эту операцию несколько раз, пока не получилась целая стопка лежавших одна на другой гибких стружек. Она свернула эту стопку в кольцо, накладывая один конец на другой, связала концы и надела кольцо на плечо. Ростки Касанэ собрала в подобранный кверху подол своей одежды. Кошечка вытерла руки полой своей куртки. У обеих беглянок одежда была забрызгана грязью после ночной схватки.
Путницы двинулись обратно к хижине дровосеков, навстречу шуму падающей воды.
Ручей, который они слышали, перепрыгивал через ковры пышного мха, обрызгивал их сверкающей влагой, скатываясь, как по ступеням, по растрескавшимся выступам черной гранитной скалы, из щелей которой торчали папоротники, и наконец падал в углубление скального основания горы, образуя небольшой пруд. Из этого пруда дровосеки отвели воду по бамбуковым срубам к располагавшемуся возле их хижины маленькому водоему, вырубленному в каменной толще. Из поросшего мхом конца последней трубы в этот искусственный резервуар постоянно стекала струя воды. Вода переливалась через край каменной чаши и уходила по руслу, которое сама пробила себе в скалистом склоне.
Хижина не имела окон и обветшала, но была просторной. Ее дощатые крыша и стены были покрыты вертикальными полосами кипарисовой коры, которые закреплялись уложенными горизонтально молодыми ветками. Через все помещение лачуги — от передней двери к задней — шла утоптанная земляная дорожка. В центре хижины находился очаг. Над углями, оставшимися с прошлых растолок, висел ржавый железный котел. Крюк, на котором он держался, был прикреплен к почерневшей от дыма потолочной балке и представлял собой обрубок ствола кедра — большой сук с отходящей от него веткой поменьше.
У боковых стен лачуги располагались два низких широких помоста из неструганных досок, на которых дровосеки спали.
Возле очага на полу возвышалась кучка корней лотоса и лопуха, водяного кресса, орехов и грибов, собранных Кошечкой и Касанэ в лесу. На одной хурме они обнаружили несколько зрелых золотисто-оранжевых плодов, чудом сохранившихся на голых ветвях, и Кошечка помогла Касанэ влезть за ними. Голодные беглянки съели плоды сразу же.
— Покажи мне, как добывать из бамбука огонь, старшая сестра. — Кошечка взглянула на солнце — оно уже поднялось над их головами. Значит, намного теплее, чем сейчас, сегодня уже не будет. — Пока еда варится, мы можем выкупаться и постирать одежду.
Вода, наполнявшая пруд, сбегала к нему с заснеженных горных вершин и почти не нагревалась на пути вниз. Погружение в холодную воду зимой считалось у религиозных аскетов одним из способов приближения к святости, но Кошечка выкупалась быстро, не желая, чтобы какой-нибудь бродящий по горам местный житель случайно застал ее голой.
Теперь госпожа и служанка сидели на самой нижней из трех бревенчатых ступеней, которые вели к двери хижины. Это место согревалось солнцем, но беглянки мерзли: их волосы были мокрыми, а влажная, недавно выстиранная одежда прилипала к спинам.
Касанэ вырезала из бамбука палочки для еды, и Кошечка сейчас доедала последний ломтик бамбукового ростка с бамбуковой оболочки, а крестьянка быстро и умело плела широкополую шляпу из тонких, как бумага, оболочек ростков и гибких бамбуковых стружек, которые она еще утром положила отмачиваться в пруд, придавив сверху камнем.
— Вы думаете, кто-нибудь может прийти сюда? — спросила она Кошечку.
— Не знаю, — ответила та.
Холодная ванна придала Кошечке сил. Она ощущала себя больше чем просто чистой. Она чувствовала себя так, словно оставила на грязном дворе в Мисиме не только свои немногие жалкие пожитки, но и худшую часть своего прошлого. Длинным тонким бамбуковым стеблем Кошечка принялась чертить на жирной поверхности утрамбованной земли символы.
