Читать книгу 📗 "Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия"
Путник оказался таким простым парнем, что Хансиро заподозрил его в хитрости: молодой крестьянин выглядел слишком по-деревенски, чтобы это могло сойти за правду. Возможно, он просто «устраивал кошачье представление» и притворился не тем, кем являлся на самом деле.
Хансиро предпочел бы поверить в хитрость. Он искал подтверждений тому, что Путник не влюбленный поклонник княжны, а участник заговора мстителей за князя Асано, и любовная переписка служит только прикрытием для передачи важных сведений.
Но Путник вел себя совсем не как заговорщик, а как человек, одуревший от любви. Про таких говорят: он похож на голубя, проглотившего трубку, из которой дети стреляют горохом.
На протяжении последних пяти ри пути Хансиро внимательно вслушивался в речь Путника, надеясь, что тот выдаст себя, но в говоре этого недотепы не звучало ни одной фальшивой ноты. Либо этот человек был выдающимся актером, либо действительно являлся тем, кем казался, — крестьянином из Кадзусы, который выращивает рис. И этот крестьянин получал любовные письма от самой прекрасной, грозной и опытной женщины, которую Хансиро когда-либо знал, — от женщины, называвшей себя «Плывущая водоросль».
— Я еще не успел потолковать с ней с глазу на глаз, но когда вновь увидел ее в Камбаре, она переоделась мальчиком. — Хуже всего было то, что Путник упорно возвращался к разговору о предмете своих чувств. — Она выглядит просто очаровательно. И очень образованная для человека своего сословия. Она пишет прекрасные стихи.
— Мм-гм, — Хансиро пришел в ужас от того, что стоит любому проходимцу чуть поощрить этого болвана, и он тут же прочтет ему любовные излияния княжны Асано.
Воин из Тосы вытянул из молодого крестьянина все нужные ему сведения и теперь собирался лишить себя его невыносимо приятного общества, а болтливый Путник уже успел сообщить Хансиро, что отправил свой ответ на последнее письмо «Плывущей водоросли» с почтовым гонцом в Мицуке, но, несмотря на это, крепко надеется нагнать там свою ненаглядную и наконец поговорить с ней. Этим и объяснялась его мальчишеская веселость.
— Кланяйтесь! Кланяйтесь! — кричал скороход в ливрее, который бежал по дороге, расталкивая толпу.
Хансиро услышал крики глашатаев князя Вакидзаки и увидел над раздвигавшейся толпой ритмично покачивавшиеся султаны из перьев. Начало процессии уже почти достигло того места, где стоял Хансиро, средняя ее часть тянулась по всему склону горы до самой вершины, а конец обвивался вокруг горного гребня и пропадал из виду. Пешеходы либо поспешно прятались в чайных домах, чтобы переждать, пока пройдет княжеский поезд, либо опускались на колени у обочины и кланялись так, что их головы касались земли.
Хансиро вздохнул. Неудивительно, что семья Токугава сумела сто лет продержаться у власти: ежегодные церемониальные поездки в Эдо опустошали сундуки провинциальных князей. А этот Вакидзака, когда отправлялся в путь, судя по всему, сам настоял на том, чтобы тащить за собой для всеобщего обозрения всех слуг, которых ему дозволено иметь, от главного советника до последнего носильщика сандалий и полировщика доспехов.
Хансиро не очень беспокоился о том, что такие траты разоряют напыщенных Вакидзак и увеличивают влияние ростовщиков. Его тревожило больше, что дорога Токайдо будет на много дней забита народом. Если он не станет держаться впереди Вакидзаки, то нигде не найдет ни постели, ни носильщика для переправы через реку, ни приличной еды. К счастью, обогнать весь этот люд труда не составляло: средняя скорость княжеских поездов составляла четыре-пять ри в день.
На Путника княжеская процессия произвела совсем другое впечатление: крестьянский парень почувствовал едва ли не религиозное почтение и страх перед рядами вьющихся под легким ветром знамен, украшенных гербом Вакидзаки. Он изумленно смотрел на передовой отряд охранников князя, одетых в одинаковые куртки-хакама и форменные безрукавки с большими плечами. За ними прошли воины с пиками и лучники, проехали конники на покрытых нарядными чепраками лошадях, потом потекли служащие, конюхи, домашние слуги в ливреях, носильщики сандалий и иные слуги всех родов и мастей.
Из-за гребня горы только-только показались покрытые лаком и завешенные колыхавшимися в воздухе кисейными занавесками паланкины дам. Рядом с ними шли, изящно вращая зонтиками, горничные и фрейлины благородных особ в ярких плащах и покрывалах. Княжеский обоз все еще находился за горой.
Процессия вступала в Марико молча, что лишь подчеркивало ее великолепие и торжественность. Глашатаи поворачивали в руках свои украшенные перьями длинные жезлы и встряхивали ими в ритм марша. Пехотинцы, шагавшие сзади них, одновременно вскидывали левые ноги чуть выше уровня поясницы, вытягивали правые руки, потом проделывали то же в зеркальном порядке. Казалось, что они не идут, а плывут по воздуху. Шляпы, зонты, знамена и пики с султанами из перьев покачивались в такт движениям марширующих.
Правительство, которое требовало ежегодных выездов от князей, не разрешало передвигаться по стране крестьянам: указы властей запрещали им «посещать достопримечательные места и совершать восхождения на горы». Как большинство указов, этот нарушался везде и всюду, но за свою девятнадцатилетнюю жизнь Путник никогда не видел такого прекрасного зрелища. Он распростерся в грязи, но неосторожно задрал подбородок, чтобы иметь возможность любоваться проходящими мимо воинами. Хансиро, стоявший над ним расставив ноги и держа руки на бедрах, посмотрел на своего спутника с некоторой долей сожаления. Если этот дурак не станет вести себя осторожнее, какой-нибудь воин с доходом в пятьдесят коку, сам еще не отмывший ноги от грязи с рисовых полей, заметит нескромный взгляд, обидится и снесет наглецу голову с плеч, как кочан капусты.
Впрочем, Хансиро не считал себя обязанным заботиться о Путнике. Он отступил на несколько шагов назад, повернулся и присоединился к людям, укрывавшимся в боковых улочках.
К ночи он добрался до городка Фудзизда и обнаружил, что здесь тоже все переполнено народом: к общей суматохе добавились маленькие паломники, которые шныряли повсюду. На одной из дверей Хансиро прочел записку: «Мы ушли в Исэ благодарить богиню Солнца».
Слух о священных бумажках с молитвами в Окицу, ставших знамением, шел впереди Хансиро. Путники устраивались на ночлег во дворах и под навесами колодцев. Торговцы-благотворители бесплатно предлагали паломникам еду, чай, полотенца и сандалии. Городской сторож во время ночных обходов сзывал потерявшихся детей.
Эта толпа фанатичных паломников являлась прекрасным прикрытием для того, кто хотел выдать себя за одного из них. Если Кошечка положила начало этому потоку, теперь она могла скрыться в нем как прозрачная рыбка-снеток.
«Снеток похож на каплю воды, которая движется сама по себе, он и вода одного цвета», — говорилось в древнем стихотворении.
Хансиро знал в Фудзизде место, где его всегда приютят и ласково примут, как бы много путников ни скапливалось в городе, — гостиницу «Ирис». Хозяйка «Ириса», нежная, с тихим голосом женщина, сама обслужит его. Она примется обливать его из ковша горячей водой, когда он уютно устроится в ванне. Хансиро перескажет ей все новости столицы, и женщина, наверстывая упущенное, начнет тихо смеяться, прикрывая рот рукавом. А когда ночник почти догорит, она скользнет к Хансиро под одеяла.
На следующий день, когда Хансиро будет уходить, она покажет всем свою любовь к нему: выйдет за ворота босая по холодной росе на глазах у людей и станет махать ему рукой, пока он не скроется в утреннем тумане.
Хансиро всегда чувствовал себя недостойным той глубокой любви, которую эта женщина дарила ему, не требуя ни благодарности, ни награды. Он был уверен, что никогда ничем не поощрял хозяйку гостиницы, только относился к ней с нежной сердечностью и тактом — он дарил их всем нравившимся ему женщинам. Ее неизменная молчаливая преданность всегда оставалась для него загадкой, но эта верность была такой же уютной, теплой и все окутывающей, как сатиновые одеяла гостиницы «Ирис».
